"Александр Иличевский. Бутылка (Повесть о стекле)" - читать интересную книгу автора

свезли в Шереметьево, в очередь к таможне поставили, всучили в пальцы
заполненную декларацию. А я стою и думаю: "Пойти, что ль, в сортир и там
удавиться? Или - в кабинке о помощи закричать". Но потом жену вспомнил -
хотя и сквозь сон-укол, и это меня как-то взвинтило, так что приободрился
даже. Валютную карту, что Барсун дал, а секретарша зашила в лацкан - помял
на изгиб, нащупал бутылку свою бесценную в сумке - и шагнул на таможню.
Гляжу, а таможенник мой - тот самый, что за шкуры шимпов меня щучил.
И он меня узнал - мигнул с приветом: штамп без базара шмякнул и рукой
так показывает - свободен, мол, паря.
Что дальше? Дальше - полет в молоке облачном, карусель посадки - два
раза почему-то заходили - и то хорошо, успел наглядеться: море штилевое на
закате, чудные очертанья острова, похожего на гуся, с белоснежной, вроде
меловой горой в виде гузки; белые домишки - как сахара песчинки, искрятся
аж.
Когда с трапа сошли - смеркалось. Смотрю наверх - тлеющее небо - по
тонам, по глубине - совсем другое. Совсем иное - вчистую, просто невиданное
небо: сочное, как море, - живое. Опять же дома белые, у каждого цветочные
горшки рядком по-над подпорными стенками палисадников, прямо на улице, и
дальше - окаймляют проход и начало дворика. И чуть не над каждой горшковой
клумбой - поразительно - висит по стайке бражников трубных, ночных бабочек,
каких я только на картинках видел в детстве: эскадрильей зависают, сосут
длиннющими хоботками нектар, как колибри, - и треск стоит от крылышек тихий,
будто листают деньги в пачке.
Потом - Никосия, Лимасоль, где пришлось в гостинице откантоваться с
полным бенцом. Халабуда оказалась - вроде бордингауза: битком матросня,
преимущественно английская - баб на этажи напрудили, спать не давали: по
коридору в гальюн пройти - только бегом и невидимкой, а то заебут до смерти,
раза два только пикнуть успеешь. И то навряд.
Раз даже, когда штук пять этих дыр, вокруг размалеванных, за мной
погнались, ночевать остался в сортире: сижу - молюсь-матерюсь, а выйти - до
ужаса стремно: как Хоме Бруту из круга податься.
Но ничего, обошлось. В Лимасоли сварганил кое-какие делишки - зашел в
морпредство, подал бумажки на оформление - через день забрал: на аренду
своей конторки в Ларнаке.
Куда и прибыл - с великим облегченьем, проклиная лимасольскую матросню.
По дороге, правда, в Никосии, где делал пересадку, сдуру заперся на турецкую
территорию, прошнырнув чудом через оцепленье.
Как так вышло - долго мне было невдомек... Иду - глазею, увлекся -
особенно меня забавляли надписи на алфавите, родном почти (поначалу мне
всюду вместо ярлычков мерещились осмысленные формулы), - норовлю заглянуть в
каждый дворик, потому как непременно охота полазить по развалинам, если
попадутся.
Вот и перелез случайно на ту сторону - миновав блокпост, даже местные и
то, поди, таких ходов не знают. Только вдруг смотрю: вместо крестов-молотков
на церквах почему-то стали попадаться серпы-месяцы. Тю-ю, - думаю, - а визы
турецкой-то у меня и нету. А ну как депортируют меня с потрохами!
Только стал юлить - путь нащупывать обратный, - как из-за угла патруль
ооновский: каски голубые, как синей птицы яйцекладка, мать их. Увидали
неместного - давай паспорт. Даю. А они чуть не в кипеж: нету ихней визы.
Схавать хотели - еле отболтался. Сначала, конечно, ни в какую - не верят,