"Явдат Ильясов. Согдиана." - читать интересную книгу автора

долине Харадры выпал крупный град. Погиб на корню хлеб - погиб и сам
Феаген. Правда, сначала он крепился - занял у дяди Ламаха, толстосума,
пять мер пшеницы, дав слово в будущем году возвратить десять. Голодная
выпала тогда зима, ели траву, - Феаген берег зерно для посева. Весною
жарко помолился Зевсу, впряг быков, цепко ухватился за ручку плуга,
заботливо вспахал участок, бросил в борозду драгоценные семена. Марилад
заровнял мотыгой землю, чтобы зерно не склевала птица. Феаген терпеливо
ждал, когда заколосится хлеб, и дождался - нагрянул на поле вредный жучок,
опять пропал урожай, не набралось и четырех мер пшеницы.
У Ирины, жены Феагена, от горя зачерствело сердце. Она махнула рукой
на неудачливого супруга и удалилась, взяв сына, в Лакратиду, селение
родного отца. Феаген озлобился, продал землю, волов и плуг, уплатил долг
скупому дяде Ламаху (будь проклят такой родич!) и направился в Пирей,
чтобы найти работу.
Работа! Уже год не сходит это слово с обветренных губ Феагена. Грести
до кровавых мозолей, таскать грузы, от которых ребра трещат, подметать
мусор, выскабливать грязь - Феаген готов ко всему, лишь бы перепала
монетка на овсяной хлеб или кусок соленой рыбы. Работа! Но где ее
отыскать? Здесь, в Пирее, бездна таких, как Феаген. Вот они, толпы вечно
голодных бродяг, - словно трупы, усеяли оборванцы гавань, лежат повсюду,
где можно прислонить затылок к обломку кирпича: у запертых складов,
разбитых лодок, обрушившихся лачуг, и не хватит сторожей, чтобы их
прогнать.
Феаген запахнул шкуру и поплелся мимо хранилищ к Дейгме, выставке
товаров. У грека ныла спина. Его ноги в грубых сандалиях нелепо шаркали по
изрытому камню, и Феаген напоминал дряхлого старика, хотя ему исполнилось
всего тридцать семь лет. Марафонец не ел три дня. Нутро сводило голодной
судорогой. Он глотал слюну и отчаянно смотрел по сторонам, надеясь увидеть
на земле какую-нибудь заплесневелую корку; он чутко, будто соглядатай,
прислушивался к гаму, раздававшемуся возле кораблей, - не донесется ли
окрик, пусть грубый, но желанный: "Эй ты, ворона! Отнеси эти амфоры ко мне
домой..."
Грек знал, что не найдет корки, - ее подобрал другой. И никто его не
позовет, - товаров сейчас мало, а грузчиков хоть отбавляй. Но жалкая
надежда на удачу толкала бедняку вперед, - невероятно, противно естеству,
чтобы голодный человек не добыл себе еды, когда ее так много повсюду.
Он мог украсть кусок хлеба на рынке, но его тяжко угнетала мысль о
таком недостойном поступке: в душе марафонца сохранились остатки
деревенской честности. Иные уже утратили ее и по ночам обирали пьяных
моряков или взламывали двери лавок, но Феаген, существуя за счет случайных
заработков, еще держался.
Но где же, наконец, хлеб? Феаген приблизился к Дейгме, - несмотря на
ранний час, подле нее уже шумела толпа купцов, поденщиков, торговых
служащих, матросов, иноземных поселенцев и рабов. Тут говорили на разных
языках; крючковатый нос иудея шмыгал над ухом голубоглазого фракийца,
гордый египтянин беседовал с черноволосым италиком, бранился, расталкивая
людей, загорелый скиф.
Купцы метались у прилавка, словно на пожаре; они жадно рылись в
образцах товаров, запускали руку и огромные глиняные сосуды с копченой,
соленой, вяленой и маринованной рыбой, боспорским, сицилийским и