"Явдат Ильясов. Башня молчания " - читать интересную книгу автора

Омар мучительно застонал. Эти стихи он когда-то читал Рейхан в
Самарканде. И она смеялась так же воркующе...
- Что ты, Омар? - испугалась Эль-Мирра.
Он мотнул головой, чтобы стряхнуть наваждение:
- Вспомнил кое о чем.
- Болит что-нибудь? - не поняла тюрчанка.
- Совесть. - Он не хотел ей говорить, что теперь часто стонет, кряхтит
и охает от запоздалого раскаяния. Те, кого много лет назад обидел Омар,
может быть, давно забыли о нем, он же забыть их не может... - Пей, - хмуро
сказал Омар. Он через силу улыбнулся. И произнес экспромтом, чтобы ей
угодить:

О горе, горе сердцу, где жгучей страсти нет,
Где нет любви мучений
и грез безумных нет!
День без любви потерян; противней и серей,
Чем этот день бесплодный,
и в дождь унылый нет...

Стихи получились, конечно, не ахти что. Розовый дым. Пустословие. Но
они будто подхлестнули Эль-Мирру:
- Ох, старик! Ох, дурной старик...
Звериная страсть. Неутолимое любопытство. Каждую ночь, ускользнув от
своей тетки, по мужски храпевшей во сне, она требует для себя все новых и
новых открытий.
Может, в этом и кроется ее загадка?

На сей раз они проспали рассвет.

Позади Омарова дома жил, как известно, хлебопек. Поэт иногда заходил к
нему с улицы, купить горячих лепешек. Их пекли в огромной круглой печке,
раскалив ее свод огнем изнутри, и десятками, сотнями, румяные, мягкие,
выносили на продажу.
В это утро жена хлебопека встала рано и поднялась на крышу. Лестница
стонала и взвизгивала от непривычной тяжести. Вчера их семейство отрясло в
своем небольшом саду три абрикосовых дерева, плоды разложили сушить на
циновках во дворе и на крыше.
За ночь, конечно, абрикосы высохнуть не могли. И растащить их никто не
мог, - в этих краях у соседей не воруют. И все же... Птицы могут склевать.
Если же честно, - то ее, неимоверно толстую, чуть свет заставило лезть на
крышу, где ей нечего было делать, чувство собственницы, у которой в
хозяйстве прибавилось добра. И связанное с этим беспокойство. Она с
удовольствием озирала свой достаток и с замирающим сердцем прикидывала,
сколько дирхемов получит зимой за него на базаре.
Тяжело наклонилась, взяла чуть увядший янтарный плод.
Мы народ бережливый, расчетливый. Мы умеем жить. Не то, что этот тощий
бездельник-поэт, новый сосед, которого то не видать много дней, то он бредет
из харчевни навеселе. И везет же нам на соседей! Покойный художник с
придурью был, этот - еще дурнее. В мечеть не ходит, соседей к себе не
пускает, в их житейских делах не участвует.