"Владимир Ильин. Единственный выход" - читать интересную книгу автора

органы восприятия опровергали сей факт.
Еще в офисе, когда Тихон отправлял меня сюда, я сразу заявил, что
числюсь в нашей конторе экспресс-курьером, а не Иванушкой-дурачком из
сказки, который имел обыкновение послушно, как баран, нестись туда, не знаю
куда, и что, кстати говоря, в древности этот эвфемизм употребляли в том же
значении, в каком в наше время стали просто посылать по краткому, но четко
идентифицируемому каждым носителем родного матерного языка адресу...
Конечно, Тихон рассвирепел. Конечно, он приказал мне заткнуться, чтобы
не засорять его слух жаргонными словечками, а когда я кротко осведомился,
что он имеет в виду - уж не лингвистический ли термин "эвфемизм", он
рассвирепел еще больше. Настолько, что чуть не смахнул своей широкой
рабоче-крестьянской дланью чашку с крепчайшим черным кофе прямо на
ценнейшие документы, поступившие на имя Самого всего час назад. Настолько,
что пообещал исправить оплошность, которую допустил, взяв меня на работу
полгода назад.
И я был вынужден заткнуть пасть, варежку, пище-приемник и все прочее,
что в этом смысле у меня имелось, и выместись из его тесного кабинета,
заваленного кипами никому не нужной корреспонденции, штабелями обшарпанных
коробок и грудами причиндалов почтового характера.
Хотя уже потом, трясясь через весь город в автобусе, я допер, что даже
не попытался убедить своего начальника более разумными способами. Например,
можно было сунуть ему под нос самую последнюю карту города, позвонить при
нем в справочную или попытаться найти массу свидетелей того, что дома с
таким номером по означенной на пакете улице Проектируемой (это что же - ее
только еще проектируют, что ли?!) нет.
Но возвращаться было не в кайф - по такой жаре каждый лишний шаг
превращается в пытку. Тем более что за свою, хоть пока еще и недолгую,
трудовую деятельность я прекрасно усвоил один ключевой принцип: с
начальником спорить не стоит. Особенно если он разъярен. Или пьян. Или
садист. Или дурак. Или все вместе взятое.
Писать против ветра не имеет смысла даже в полный штиль. Но я все
равно был уверен, что в адресе на конверте либо что-то напутано, либо...
либо не знаю, что (а что еще может быть, кроме этого?!). Возможно, пакет
вообще был отправлен в какой-нибудь другой город, а попал к нам?
Однако попытка предпринять простейшие следственные действия, которые
заключались в глубокомысленном верчении пакета перед глазами и в прочтении
несколько раз подряд скупых строчек, напечатанных на скверном лазерном
принтере, результатов не принесла. Дохлый номер. Единственное, что я смог
таким образом установить, так это то, что конверт был совсем тощим и
легким, явно не первой свежести, что почтовые штемпели на нем были
размыто-неразборчивыми и что его не украшала своим присутствием даже самая
дешевая марка.
Тем не менее адрес был именно тем самым - невозможным, ошибочным и
потому не имевшим права на существование.
И я уже с тоской предвидел, как придется мне таскаться, обливаясь
потом и нанося ущерб своей одежде и обуви, по замусоренному скучными
промышленными отходами и обветшалыми стройматериалами пустырю, который, как
я был абсолютно уверен, находится на месте мифического учреждения,
конспиративно укрывшегося под загадочной аббревиатурой САВЭС. И как потом,
удостоверившись у каких-нибудь трудяг, распивающих бутылку на фоне