"Владимир Ильин. Тысяча и одна смерть" - читать интересную книгу автора

- Знаешь что, Сережа? Уходи-ка ты из Школы. И чем раньше, тем лучше... Ты
пойми: эта профессия - нечеловеческое занятие, Сережа! Я знаю: как и многие
другие профессии, эта работа необходима обществу, она приносит большую пользу
людям, но заниматься ею и оставаться нормальным человеком-невозможно! Нельзя
человеку ежедневно убивать в себе то, что делает его человеком, Сережа!

- Нет, нет, вы не правы, Валентин Валентинович! Я... вы... мы с вами
просто не имеем права не применять наши способности! Мы не должны зарывать их
в землю! Мы должны использовать их в интересах людей... А что касается
человечности - мне кажется, вы преувеличиваете проблему... Каким быть - это же
от человека зависит, при чем здесь его профессия?.. Наверное, вы просто
устали...

Не убедить мне его. Да и стоит ли? Ведь пятнадцать лет назад я думал так
же, как этот Сережа...

- Ладно, стажер, не буду я спорить с тобой. Поступай, как знаешь...

- Можно вас спросить, Валентин Валентинович? Старушку-то эту...
Самохину... вы зачем смотрели? Проверить меня хотели? Вроде бы ничего
особенного в том случае нет...

- Ты так считаешь, Сережа? Ничего особенного?

- Ну а что?.. Обычная смерть от острой сердечной недостаточности... Не
надо было ей выходить на улицу, если невмоготу было...

- Она просто хотела поздравить сына с днем рождения.

- Я знаю... Но какая ей в этом была необходимость? И вообще... я бы этого
ее сыночка!..

- Он перед тобой, Сережа.

- Что вы сказали?

- Эта старушка, Анна Владимировна Самохина, - моя мама, Сережа...

- Не может быть! Вы шутите?! Но... как же так? Простите, Валентин
Валентинович...

- Вот что... Ты иди, Сережа, домой. Рабочий день все равно уже закончился.

Ого, уже половина шестого. Засиделись мы со стажером. Пора и мне двигать:
к шести в соседний универсам завозят молоко и свежий хлеб, есть шанс успеть
отовариться и занять очередь за колб... О чем я?! Ведь - МАМА!..

Страшно. Неужели из-за этой проклятой работы я уподобился служителю морга,
равнодушно перекладывающему голых мертвецов, будто дрова, в промежутках между
возлияниями спиртного? Неужели душа моя настолько зачерствела, что я уже не