"Доминирующая раса" - читать интересную книгу автора (Онойко Ольга)

7

Через пару дней я не выдержала. Эндрис присоединился к пилотам и стратегическому контингенту. Я не знаю, чем они там занимались. Впрочем, дядя Гена, несомненно, захватил с собой изрядное количество бальзама, так что можно представить. Без Аджи я чувствовала себя беззащитной. Голой. С моей радостью я бы преспокойно могла пойти глянуть, как коротают время полёта десять мужчин. Даже не задумавшись. Но сейчас — нет.

Все пилоты страшно пьют. В каждом втором фильме про космос случается пьяный в зюзю пилот. Вот только пьют они, вроде бы, по очереди. И если на корабле два пилота, то пить им некогда.

Ха! Как же.

Изредка флегматичный Вася, распространяя характерный запах, выходил в рубку и проверял компьютерную отчётность. Вздыхал, кивал и удалялся. Всем видом свидетельствуя: «И зачем я только выходил?»

Однажды я набралась наглости, перехватила его и спросила: «Как там Эндрис?»

Вася посмотрел на меня с пониманием. Подумал, что беспокоюсь о своём мужчине… ха! Он ответил: «Живой пока… относительно», постоял немного и нырнул обратно.

Не думала, что мастера напиваются допьяна. Но ладно. Сейчас я даже порадовалась этому.

Я послушала доносившиеся из-за переборки нечленораздельные звуки, показала закрывшейся двери неприличный жест и пошла к «Горынышне».

Двери открылись легко. По стандартному общекорабельному коду. Я встала в проёме, чтобы они не закрылись случайно сами. Если самка рассердится на меня, легко будет выскочить.

Яйца выстроились рядком у стены, поблёскивая не застывшей ещё слюной. Отвердевшие потёки удерживали их на месте. Мать не лежала рядом, подрёмывая, как обычно бывает, а разглядывала металлические стеллажи для ящиков, которые разобрали и небрежно свалили в угол. Трогала лапой. Может, хотела гнездо построить. Она должна была унюхать меня, но не подавала виду. По-прежнему сидела спиной.

Я открылась. И позвала её.

Она так и подпрыгнула на месте. И, не успев опуститься на пол, развернулась. Хвост хлестнул по металлопластиковой стене, оставив рваную вмятину. Когда на тебя со скоростью рельсового поезда несётся живое оружие, очень трудно поверить, что намерения у него самые добрые.

И тем не менее, это было так.

Её звали Шайя. Её мучила смертная скука. Раньше было очень плохо, и поэтому о скуке она не думала, а потом маленький мягкокожий мужчина, пахнущий травой и ещё чем-то непонятным, убил злых маленьких мужчин, заставлявших её нюхать страшную штуку, от которой она всё время болела, и отважный маленький мужчина привёл её в тёплое гнездо. И там она родила яйца. Но храбрый маленький мягкокожий мужчина, пахнувший травами, постоянно пищал и пел, а разговаривать с ней не стал. Он только махал ей своими крошечными передними лапками. А ей очень хотелось поговорить.

Об Эндрисе Шайя и не обмолвилась. Наверное, обиделась. Я бы тоже на её месте обиделась.

Я немного ошалела от силы и глубины её фона. И от такого потока связных и оформленных мыслей. Аджи тоже мог рассказать мне подобную историю, но у него половина информации шла бы в образах. И даже став самкой, он разговаривал так же. Должно быть, по привычке. А Шайя предпочитала сказать «маленький мягкокожий мужчина, который пахнет травой», вместо того, чтобы показать мне дядю Гену.

Я засмеялась и вошла в зал. Шайя вмиг обежала меня кругом и обнюхала. Странно как. Ей бы сейчас лежать в обнимку с яйцами и грезить. Но кажется, маленькая мягкокожая женщина интересует её гораздо больше, чем её собственные дети.

Шайе очень понравилась моя белая голова. И здоровый ком шоколадных батончиков, которые я сплавила в микроволновке. Я их выгребла из автомата, заведённого Максом. Потом заплачу. Они всё равно наполовину синтетические и для людей отрава. А Шайе лакомство. Она переварит любую органику с исключительной пользой для себя.

Может, тогда, в отрочестве, у меня от страха сделались глаза велики, но мать Аджи была крупнее раза в два. В Шайе метров семь. А то и меньше.

Я спросила её, где её сестрёнка. Конечно, она не знала. Но сестрёнка действительно была. По имени Ития. Раньше им было весело вместе, когда они были совсем маленькие, но её увезли куда-то, уже давно, и Шайя почти забыла её. Сейчас Шайя чувствовала себя хорошо, с яйцами был порядок, и ей хотелось чем-нибудь заняться.

Я призадумалась. Эндрис должен знать, чем можно заняться вот такой девчушке. Но Эндрис, язви его, пьёт. Да и как я у него спрошу? И что? Не палочку же ей кидать… Шайя пригнула голову и рассматривала меня вблизи, смешно оттопырив хвост. Никаких эмоций на бронированной морде, конечно, не отражалось, но и без того все её мысли были как на ладони. Любопытная. Игривая. Я поймала себя на мысли, что воспринимаю её как ребёнка. Несмотря на то, что она уже успела стать матерью. Дитрих говорил что-то о её возрасте, она действительно совсем юная…

И я рассказала ей сказку. Первое, что пришло на ум. Про принцессу и дракона. То есть это я собралась рассказать, а пришлось — про очень красивую драконью женщину, которую похитили и заперли маленькие злые существа. И храбрый маленький мягкокожий мужчина победил злых. И очень красивая женщина отправилась в далёкий путь, чтобы встретить своих женихов, очень красивых и храбрых…

Я обещала ей, что буду приходить ещё. И попросила, чтобы она никому про меня не рассказывала. Шайя пообещала. Она решила, что это такая игра. У меня не было оснований опасаться — её род ещё не стал настолько разумен, чтобы лгать. Они могли убить из засады или, охотясь стаей, привести в западню, могли преднамеренно искалечить и оставить в живых, могли веселья ради напугать до смерти. Просто обманывать мыслями пока что не научились.

А дня через три случилось великое. У дяди Гены кончился эликсир.

Я несколько удивилась, услышав однажды голоса из рубки, а не из бокового коридора. Даже пошла посмотреть. Осторожно. В инфоцентр корабля, куда можно было запросить дубли записей с камер слежения. Хорошо, что за деятельностью в рубке положено следить.

Они были почти трезвы. И беседовали о бабах. О какой-то планете с огромным портом и роскошными борделями. Я не поняла, где же это такая радость.

— …там даже рритскую бабу можно иметь, — понизив голос, вещал Морган, один из «стратегических» парней. — Ну, понятно, если ты совсем отморозок.

— Да ведь этакая царевна даже собственного мужика может на себе придушить, — хмыкнул Вася.

— Я же сказал — если ты совсем отморозок. Впрочем, боишься — привяжут.

— Кого? — испугался нетрезвый Макс.

— Бабу…

Далее повествовалось, что для потомственных отморозков, вроде пиратских капитанов, существует забава под названием fuckingame. Учиняется это празднество после хорошей добычи, уверенными в себе отбросами общества, и длится с неделю. Сначала все пьют. А потом именинник отправляется в поход по шлюхам присутствующих во всегалактическом торговом порту рас. И тот, у кого одинаково встанет на всех, от прекрасных анкайи до скользких нкхва, награждается почётным вымпелом. На вымпеле золотом вышит взбодрённый фаллос и надпись «Гигант Галактики» на родном языке гиганта. Вымпел полагается повесить в рубке. Вот только повесивших значительно меньше, чем удостоившихся. Потому что если рритские бабы считают участие в факингеймах очень смешной шуткой, то рритские мужики не любят, когда к их бабам ходят чужие. И вполне могут поджидать гиганта за углом, дабы вступить в ним в половой акт возмездия.

— Какие ррит? — снова испугался пушистый кролик. — Откуда ррит?

— Так пиратский же порт, — с каменным лицом объяснил Морган. — Всех пускают. Рритские базы остались ещё кое-где. Они же долго летали. Очень далеко. Ну и пираты рритские бывают. Только они с людьми не связываются. Они всё больше по лаэкно да цаосц.

— Бли-иннн! — стонал Макс.

— Спокуха, — Вася треснул его по плечу так, что это было слышно. — Тут… эта… наше море. Вон, скоро Терру-2 пройдём. Нет тут никаких ррит. И вообще они нас боятся. Мы круты, как скалистые гор-ры… Мы крепки, как чистейший, б****, спирт…

Они спели песню. Жуткими голосищами. Потом разговор мало-помалу перешёл на войну, с войны на политику, парни начали ругаться, Эндрис — утихомиривать парней, а дядя Гена — учить жизни. Стало шумно, но шум был безопасный. Я пожала плечами и пошла дочитывать очередной детектив.

А песня смешная, хоть и непригодная для изысканного общества. Мы с девчонками её тоже пели под гитару пару раз. На вечеринках в Джеймсоне. Элен собирала коллекцию песен времён войны. Смешные, любовные, горькие. Нукту Элен звали Скай. Их обоих убили на Терре-без-номера, во время подавления беспорядков. Давно. А вспомнила я про них, только когда услышала матерную песню, а не когда прилетела на Землю-2. Вот так.

Я и не помню их почти. Осталось в памяти лишь, как Элен сидит и терзает гитару. «Говорят, что ррит ведут крейсера, и что прочей х**ни до ** твою мать…» Душещипательная песня и убийственно нецензурная, но она пела её совершенно серьёзно, негромко, задумчиво перебирая струны, вместе того, чтобы бить по ним, как обычно делают. И получалось — правильно. Потому что о том, как ррит ведут крейсера к Древней Земле, иными словами не скажешь.

Детство. Сквозь всё, что хранится в памяти, проступает одно, неистребимое: подводит живот.

Голод.

Еды мало, плохой, и той не всегда. Но взрослые словно не понимают этого. Ты состоишь из костей и мышц, воинский наставник безжалостно гоняет вас, свору мальчишек, которая мало-помалу становится отрядом; ты — маленькая молния, до безумия гордая своими метательными ножами на поясе и медными кольцами в ушах. Взрослые женщины смотрят на тебя и улыбаются.

Они редко улыбаются. Взгляды их тяжелы, редкий мужчина осмелится посмотреть им в глаза.

Ты помнишь, как твой наставник спорит с Цмайши, главой женщин. Долго. Она уже рычит на него, но он по-прежнему стоит на своём, и тогда она бросает с сердцем:

— Ты можешь сколько угодно печься о своей чести. Но сначала убей детей, которые хотят есть!

Наставник, ничего не сказав, поворачивается и уходит.

Вечером будет пир. Много еды, неописуемо вкусной, настоящее мясо, а не гадкие заменители, от которых болит живот, и нет силы в мышцах. Это враг может есть траву, зёрна и испражнения животных, а люди питаются мясом. Ты даже не замечаешь, что взрослые почти не едят сами, кормят вас.

А наставник сидит в стороне, молча, чёрный от мрака в душе, и Цмайши хлопочет над его свежими ранами.

Ты прихватываешь со стола кусок и подходишь. Детской наивности хватает, чтобы спросить сочувственно:

— Почему ты хмурый, наставник? Ты проиграл сражение?

Наставник медленно переводит на тебя глаза. Узнаёт не сразу.

— Нет, — тихо отвечает он. — Если бы я проиграл, пира бы не было…

— Тогда почему ты в унынии? Это же почётные шрамы.

И от взгляда наставника тебе становится страшно.

— В ЭТИХ шрамах, мальчик, нет ничего почётного.

Потом тебе шёпотом объяснят, что такое гладиаторские бои.

Мало-помалу население корабля отошло от активного отдыха. И с ними стало можно общаться. Морган начал за мной ухлёстывать. Из спортивного интереса, я подозреваю. И принципиальных соображений: как это, одна женщина на корабле, и — одна?

Ха! Настоящий мужчина — это мужчина, который способен ухаживать за экстрим-оператором под ревнивым взглядом живого оружия. Зарычи Аджи разок, посмотрела бы я, что осталось от Моргана…

А Эндрису я не нравилась.

Мастер был погружён в свои размышления. Точно так же, как и до попойки. Я подумала, что он, наверное, пытался залить тревогу. Мужчинам это свойственно. А Эндрис не казался опытным питухом вроде Васи или дяди Гены. Глупый… Что он знал, о чём же он думал, чтобы так изводить себя?

Команда дяди Гены травила байки. Все они были офицерами. Войска стратегического контингента предназначались главным образом для того, чтобы напоминать кому следовало о мощи человеческого оружия и нашей доминирующей роли. Напоминанию следовало быть внушительным и не без благородства. Оставалось только диву даваться, где довелось побывать «стратегическим».

— Они сидят на девяти Террах и думают, что видели космос! — скорее изумлённо, чем презрительно говорил Скотт. — Бен, вот как, по-твоему, сколько людей живут вне Земли?

Ксенолог задумчиво поводил в воздухе полной ручкой.

— Миллионов десять… двенадцать.

— Больше двадцати!

— Больше сорока, — поправил вдруг дядя Гена.

Изумился даже Скотт.

— А это-то где?

— Десять миллионов — на Террах. Ещё пять — на номерных под Советом. Ещё двадцать — на номерных вне реестра, — обстоятельно перечислял полковник. — Ещё семь или восемь, тут уж не сосчитаешь — в вольных зонах. Глубокая разведка, ареалы цаосц и лаэкно, пираты. А, вот ещё! Дикий Порт. Скажешь, там меньше пол-лимона наших?

— Да больше! — вмешался Морган. — Каких пол-лимона?! Там миллионов пять.

— Точно, — поддержал Акмал. — Мамой клянусь, город больше, чем на Земле-2, и здорово…

Мы сидели в столовой, и Дима терзал мой заглючивший наручный комп. Я смотрела на строчки кода через его плечо, но слушала беседу «стратегических».

Они могли просто подшучивать над Джамином Янгом. Но не исключено, что дела действительно обстоят так. У всякого достаёт собственных проблем, чтобы размышлять на тему устройства Галактики. Девять десятых человечества уверены, что Ррит Кадара уничтожена. А я вот была уверена, что наш Ареал ограничивается реестром освоенных планет…

Впрочем, сорок миллионов — это немного. Население одного мегаполиса Древней Земли.

Однажды я проснулась с жуткой головной болью. Помню, меня это удивило. Несмотря на все сотрясения и ушибы, которые я получала в действии, само по себе у меня практически ничего не болело. У Центра лучшие врачи. Лучшая техника, лучшие методы и лекарства. Только бесплатной косметологии у них для меня не предусматривалось, а всё, что касалось профессиональной эффективности, очень их заботило. Я умылась холодной водой, подумала, с чего бы это, и у кого бы попросить таблетку. И вдруг поняла, что на самом деле голова у меня не болит.

Это на нижней палубе беззвучно плакала Шайя.

Она не хотела нас беспокоить и молчала. Камеры показывали, что она лежит неподвижно, свернувшись в кольцо вокруг яиц. Но она плакала, и я не могла не чувствовать этого. Её эмоции заполняли корабль целиком.

Эндрис оставался совершенно спокоен. Я терялась. Он ведь тоже это слышал. Конечно, у Шайи истерика. Может, он считает, что не нужно её трогать? С одной самкой я общалась довольно тесно. Но эта совсем другая. Это же подросток, несчастный, замученный. Ей плохо.

В конце концов, я не выдержала и пошла на нижнюю палубу.

Шайя только пошевелила кончиком хвоста, даже голову не подняла. Но её мысли рванулись ко мне с такой надеждой, что мне захотелось обнять и потискать эту глянцево-чёрную зубастую махину, как зарёванную девчонку.

Если бы Шайя была человеком; если бы Эльса родилась нуктой… как же они похожи.

Она сказала, что всё ужасно неправильно. Она совсем не готова. За ней должны были ухаживать мужья. Драться между собой, чтобы выяснить, кто из них самый сильный и ловкий. Приносить ей всякие вкусности или огромную, опасную добычу. Рассказывать истории. И однажды она бы сделала выбор, — пожелала и сделала.

— Шайя, — проговорила я, — не плачь. А то дети будут болеть.

Зачем я это сказала…

Она так взволновалась, что развернула хвост и приподнялась на передних лапах.

Большой холодный шприц вместо красивого молодого мужчины — и вот у неё дети, которых она совсем не хотела, и к которым ничего не чувствует, хотя должна их любить! Она понимала, что не хочет высиживать яйца, и это приводило её в ужас. Она думала, что сама по себе ненормальная. И дети у неё вылупятся ненормальные.

Из-за всего этого она и плакала. А тут ещё я. Она даже не знает, как выглядит отец её выводка! Что бы я сделала на её месте?!

«Разбила яйца», — невольно подумала я. Нуктихе избавиться от них куда легче и проще, чем женщине сделать аборт.

Шайя застыла изваянием. Блестящий чёрный металл, шипы, ножи, даже в покое стремительные изгибы бронированного тела.

Я поначалу не поняла, что с ней.

Сознание Шайи превратилось в один сплошной вопрос. И это не был вопрос «как?» Она не задумывалась о крепости скорлупы своих нежеланных яиц. Она спрашивала меня, делают ли это двуногие женщины.

Я сглотнула. Да простится мне…

— Вот видишь, — ответила я, — ты услышала такое и не захотела, чтобы твои дети… исчезли. Значит, ты любишь их. Ты просто испугалась, и оттого тебе кажется, что не любишь. Если бы ты в самом деле не любила их, тебе было бы всё равно, что их может не стать. Значит, они родятся нормальными, любимыми детьми. Ты только не плачь больше.

Её облегчение затопило меня, как большая тёплая волна. Шайя поверила. Двуногие очень умные, это она всегда знала, они не добрые, но очень, очень умные. Янина сделала злое, чтобы потом получилось хорошее. Теперь она понимает, она не хочет, чтобы её дети исчезали.

Сумела я вывернуться… Шайя теперь излучала сдержанный благоговейный страх. Очень, очень умная мягкокожая женщина. Маленькая. Слабая. Страшная.

Как самец-воин не может отказаться от своей обязанности защищать самку, так самка не может отказаться от материнства. С нашей колокольни это выглядит высокоэтичным поведением. Но на самом деле это всего лишь инстинкт, служащий для сохранения вида.

Так нас учили.

Как жаль, что нукты не стали разумной расой.

— Янина, — раздался неожиданно оглушающий голос. Отовсюду. Хриплый и жуткий. Я вздрогнула. Сразу предположила самое худшее. Шайя настороженно понюхала воздух.

— Янина, прости, не пугайся. Это Эндрис. Ты оставила наручный комп в каюте. Я включил громкую связь. Пожалуйста, приди в рубку. Срочно. Это важно.