"Наталия Ипатова. Дом без кондиционера" - читать интересную книгу автора

вражда стала смертельной, когда я не позволил переоборудовать гараж, чтобы
туда помещалась ее машина.
Я деспот, самодур и тиран. Я не сторонник женщин за рулем. Моя Рэйчел
никогда не затрудняла себя тем, чтобы открыть дверь авто со своей стороны,
хотя сила ее характера вполне позволила бы ей водить самолет или даже отдать
приказ на бомбардировку Хиросимы. Если бы я дал слабину в этом вопросе, мне
пришлось бы пожертвовать либо частью сада, и без того крохотного, полного
зелени и роз, либо нарушить внутренние пропорции дома, если бы расширение
пошло за счет внутреннего пространства. В любом случае это означало груды
щебня, брызги извести, окаменевшие лужи цемента и кирпичную взвесь в
воздухе, снесенные перегородки и нарушенные пропорции. Мелкие временные
неудобства, как презрительно именовала их невестка. Святотатство - было мое
внутреннее самоощущение.
В конце концов, она всегда могла оставить автомобиль припаркованным у
тротуара или на платной стоянке. Кристофер, искренне стараясь найти
компромисс, предложил ей занять место в гараже, согласный сам переместиться
на стоянку. За мной из колледжа присылали служебное авто, а Рэйчел для
поездок по магазинам вызывала такси. Но, думаю, война была уже развязана. По
настоянию Клары они забрали Джима и уехали в Лондон, где обосновались в
многоквартирном муравейнике в массиве "Тектоник". За несколько лет, однако,
я достаточно изучил эту крашенную гарпию из Челси. Унаследовав дом, она без
всякого содрогания наводнит его модными дизайнерами. А то и агентами по
недвижимости. И это его убьет.
Но не сегодня. В ком я вовремя не распознал врага, так это в Рэйчел. В
этом доме она чувствует себя законсервированной, сказала она. Два чемодана,
такси, очки и шарф, прикрывающий волосы с утонченной женственностью родом из
сороковых, когда женщины умели красиво плакать и красиво уходить. Она
обосновалась на Ривьере, где лето удовлетворяло ее тягу к воздуху, свету и
обществу, а средиземноморская зима - естественную для человека потребность в
одиночестве. Шелестящий голос в телефонной трубке, дважды в год - на
Рождество и в день рождения - сообщавший мне, кто женился и кто чем болен.
Новости, которые я даже не хотел знать. Смешная обреченная попытка
перебросить между нашими островами паутинно тонкие мосты.
Моим оставался тут лишь дом. Глядя друг на друга мы лелеяли нашу
обоюдную гордыню.
Слишком много мыслей для одной лестницы. Раньше, с более легкой
головой, я взлетал по ней в несколько секунд.
Дверь библиотеки - дальняя по коридору. В этом есть смысл: туда не
достигают шумы из гостиной. Иду туда, простукивая перед собой каждый шаг,
налегаю на бронзовую ручку - она тугая, а дверь тяжела. Перешагиваю порог,
как всегда, с чувством мрачноватого удовлетворения. Дом мой, а библиотека -
мое логово. Сердце мое принадлежит черному дубу.
Здесь темно. Ну, не настолько, конечно, чтобы вовсе глаз выколи. Вдоль
стен и до самого потолка высокие застекленные шкафы. Во всю высоту
противоположной от входа стены - узкая балконная дверь "французское окно".
Всего света - щель между портьерами, яркая от свежего снега. Книгам вреден
солнечный свет. В особенности - старым книгам. Шкафы прикреплены к стене,
поперек - два полированных полоза, по которым перемещается лестница: один на
высоте двух футов от пола, другой - на высоте семи, почти вплотную к
стеклам. Лестница, таким образом, наклонена ровно настолько, чтобы вектор