"Наталья Иртенина. Праздник синего ангела" - читать интересную книгу автора

месте. А просьба, сам понимаешь, конфиденциальная.
- Вот чертяка, загремел таки. И когда успел? Всего две недели назад, -
Ковригин был по-настоящему возмущен, - кажется, в завязке был. Он что,
после этой картины по-черному запил?
- Перенапрягся. Ты же видел, какой он тогда был. Ну и спустил на
тормозах. Художники, они, Паш, народ нервный, психически неустойчивый. Да,
ладно тебе, не переживай, его скоро выпустить должны. Он там уже неделю
койку продавливает.
- Неделю? А почему он раньше не позвонил? Или Клавдия?
- Ну, откуда мне знать, может его привязанным к постели все время
держали. Какие-то у него дикие галлюцинации были - швырял в стены чем
попало... А Клавдия... Знаешь, она, кажется, тебя бояться стала. С чего бы
это?
- Кто их разберет, женщин. Я, наверное, перестарался, когда расписывал
ей прелести творческой жизни. А она, значит, к мужу приходила, а ко мне
боялась зайти? - Ковригин усмехнулся. - Ну да бог с ней...
Час назад Лева приехал к нему с новостями: Художника забрали в
сумасшедший дом ("Ну да, вот в этот") лечить от белой горячки. Припадок
случился с ним дома, вечером: он бился головой об стену, выл диким голосом,
таращил глаза, никого не узнавая, и бросал любые попадавшие ему под руку
предметы в стены, как будто хотел убить какую-то злобную тварь, ползающую
по обоям. Клавдия в ужасе позвала сначала на помощь соседей, потом вызвала
"Скорую". Семена скрутили и отвезли в больницу. Так он стал соседом
Ковригина, который и не подозревал о случившемся, пока Коммерсант не
просветил его.
Художник позвонил Леве из клиники, сообщил о себе и выдал деликатную
просьбу: прийти навестить его. Гаврилин сначала не понял, почему тот вдруг
перешел на шепот, но потом уяснил: Семен просил принести ему "горючего
материала", тайно - ночью, в окно. "Левчик, душа истомилась, не выдержу
больше, будь другом, помоги. Здесь у них сухой закон свирепствует, погубят
они меня...". Ему пришлось долго уламывать Коммерсанта - тот не привык
нарушать закон, правила и дисциплину, установленные в казенных учреждениях.
Да и совесть не позволяла - рыть алкогольную могилу другу, даже если тот
сам желает в нее лечь, он не хотел. Но уступить Художниковой настойчивой
просьбе он все же согласился - тот уже хрипел и задыхался от натужного
шепота. Леве пришлось срочно закончить разговор обещанием прийти сегодня
ночью в половине первого из опасений, что Семен сейчас отдаст богу душу -
голос у него был такой, как будто его кто-то душил на том конце провода.
Становиться соучастником убийства Леве не очень хотелось. Художник
возликовал и продиктовал адрес: третье окно слева, западная сторона
здания - та, что выходит окнами на кладбище. "Окно без решетки, но второй
этаж, нужна лестница". И повесил трубку. "Чертов конспирант, - подумал
Лева. - Лестницу ему неси, да еще в окно лезь с бутылками. Где я ему
лестницу возьму?".
С этими неразрешимыми и мучившими его чистую совесть проблемами,
Коммерсант и приехал к Ковригину - за советом и дружеской поддержкой.
- Много просил?
- Он не уточнял. Водку я ему не понесу. Хватит с него "сухаря" и пива.
- Пойдем вместе.
- Тебе-то зачем лезть туда. Еще нарвемся.