"Фазиль Искандер. Рассказы (1999)" - читать интересную книгу автора

окунуть человека в грязь, даже если тот вполне заслужил это. Однако на душе
было тяжело. В тот вечер он пришел в мастерскую Андрея Таркилова, и они
напились. Он ему обо всем рассказал.
- Ты дурак, - сказал ему Андрей Таркилов, - а дуракам везет. Ты
дурак, которому повезло на хорошую голову. Вот тебе и завидуют. Я бы ему
просто врезал как следует. Но ты? Алкоголик-дилетант.
Подтрунивая над его нелюбовью к дилетантству, он кивнул на недопитую
рюмку Николая Сергеевича. После чего бесцеремонно снял с него очки и
поцеловал его в глаза. Этими двумя действиями он как бы продемонстрировал
отношение жизни к Николаю Сергеевичу и собственное отношение к нему. Николай
Сергеевич молчал, наивно дожидаясь, когда Андрей Таркилов водрузит на место
очки. И когда он их водрузил, Николай Сергеевич взмолился:
- Но за что? Я никогда в жизни никому дорогу не переходил!
- И за это тоже, - безжалостно поправил его художник, - смотри,
какой гордый: никому дорогу не переходил. Значит, презираешь. {199}
Не переходил, не переступал, и так всю жизнь. С Андреем Таркиловым они
познакомились давно. Тогда Андрей Таркилов мало выставлялся и был почти
нищим. Николай Сергеевич очень рано стал доктором наук и имел возможность
покупать картины Андрея. Они подружились.
Внешне трудно было представить людей более непохожих друг на друга.
Небольшого роста, широкоплечий, взрывчатый Андрей Таркилов и высокий,
нескладный, близорукий Николай Сергеевич, почти всегда уступчивый, как бы
цепенеющий перед возможностью скандала.
И кажется, только Андрей Таркилов понимал, что он цепенеет от пошлости,
а не от чего-то другого. И кажется, только Андрей Таркилов ценил его волю к
творчеству и духовное мужество.
Это духовное мужество заключалось, по мнению Андрея Таркилова, в том,
что Николай Сергеевич пренебрегал основным законом человеческого сообщества
- повелевать или подчиняться. Николай Сергеевич демонстративно отказывался
повелевать и мягко уклонялся от подчинения. И это раздражало и склонных
подчиняться и склонных повелевать. Пожалуй, готовых подчиняться его
авторитету раздражало больше.
Он как бы приглашал окружающих людей свободно, по велению разума и
совести определиться в каждом вопросе. Но человеку утомительно свободно, по
велению совести и разума определяться в каждом вопросе. Ему приятней или
подчиниться авторитету, или подчинить своему авторитету других, пользуясь
старыми заслугами, иногда, впрочем, надуманными.
Здесь, на юге, вспоминая эту безумную клевету относительно присвоения
чужой работы, он иногда думал: а может, я не прав? Может, надо было пойти на
этот проклятый суд чести? Но как это невыносимо - вдыхать смрад
человеческого бесчестия!
Он родился в Курской области, в маленьком районном городе, в семье
учителя. Однажды ребята с его улицы предложили устроить набег на совхозный
яблоневый сад. И он отказался. Не потому, что там был сторож с ружьем,
заряженным солью, а потому, что ему уже тогда было противно брать чужое. Но
объяснить это {200} ребятам было невозможно, потому что кругом воровали, и
взрослые воровали больше, чем дети.
А может, все-таки главным было ружье сторожа, заряженное солью?
Говорили, что рана от соли причиняет невыносимую боль. Он выдержал насмешки
ребят, но, придя домой, взял спички, заперся в комнате, закатал рукав