"Фазиль Искандер. Рассказы разных лет (5)" - читать интересную книгу автора

тенисто, прохладно. Земля покрыта толстым, слабо пружинящим слоем
прошлогодней листвы. Тут и там разбросаны сморщенные ежики кожуры буковых
орешков. Обычно они пустые, но иногда попадаются и с орешками. Вокруг, куда
ни посмотришь, мощные серебряные стволы буков, редкие кряжистые каштаны.
В просвете между деревьями, в дальней глубине - голубой призрак
Колхидской долины, огражденной стеной моря, вернее, куском стены, потому что
все остальное прикрывает лес.
Дедушка стоит на обрывистом склоне и рубит цалдой, остроносым
топориком, ореховый молодняк - то ли для плетня, то ли для новых
виноградных корзин. Время от времени он забрасывает наверх подрубленные
стволики, я их вытягиваю на тропу и собираю в кучу.
Воздух леса пронизан беспрерывным щебетом птиц. Голоса их только
сначала кажутся пеньем, а потом начинаешь чувствовать, что они
переговариваются, перекликаются, переругиваются, пересмеиваются, а то и
просто перемигиваются.
Иногда со стороны моря доносится какой-то случайный порыв ветра, и
тогда тени на земле дробятся, расходятся, между ними пробегают солнечные
пятна, а птичий щебет усиливается, словно порыв ветра стряхивает его с
деревьев, как дождинки.
Но все это мне скучно, неинтересно. Я стою и жду дедушку. В руке у меня
его палка, самодельный посох. Странный он какой-то, мой дедушка. Интерес к
нему у меня время от времени вспыхивает, но тут же гаснет. Таинственные
следы его долгой-предолгой жизни в самый тот миг, когда, как я надеюсь, они
должны привести к военной тропе абрека, неожиданно сворачивают в вонючий
козлиный загон или на пахотное поле. Но что-то в нем есть такое, что
вынуждает окружающих уважать его, и это уважение мешает им жить так, как они
хотят, и они за это его часто ругают.
Все это я вижу и улавливаю детским чутьем, хотя, конечно, объяснить и
понять не могу.
Сейчас мы в лесу. Он рубит ореховые прутья, а я смотрю. Рубить ему
неудобно, потому что он стоит на обрывистом склоне, а заросли лесного ореха,
обвитые густыми плетями ежевики, пониже, до них трудно дотянуться. Иногда,
чтобы дотянуть топорик, нужно перерубить целое проволочное заграждение
ежевичных плетей. И он перерубает.
Каждый раз, когда он берется за новое препятствие, мне хочется, чтобы у
него не получилось. Это потому, что мне скучно и мне хочется посмотреть, что
дедушка будет делать, если у него не получится. Но не только это. Я
чувствую, что окружающим не хватает примеров дедушкиного посрамления. Я
чувствую, что, будь их побольше, многие, пожалуй, решились бы относиться к
нему без всякого уважения, и уж тогда им ничего не мешало бы жить так, как
они хотят. Я чувствую, что и мне было бы полезно иметь при себе такой
примерчик, потому что дедушка и меня заставляет иногда делать что-нибудь
такое, чего я не хочу делать, да и взрослым, я чувствую, если при случае
бросить в копилочку такую находку, будет приятно. Это все равно, что я
подымусь до их уровня, докарабкаюсь, да еще не с голыми руками, а с
похвальным примерчиком дедушкиного посрамления, зажатым в старательном
кулаке.
Дедушка приканчивает ближайшие заросли и теперь дотягивается до новых,
но дотянуться трудно, потому что склон крутой, сыпучий и ногу негде
поставить.