"Фазиль Искандер. Дом в переулке" - читать интересную книгу автора

ласково и ровно всем улыбалась, и он подумал, что за этой ласковостью есть
что-то такое, от чего можно повеситься.
Он с удовольствием хмелел, лихорадочно острил. Одним словом, веселился
и своим весельем показывал, что осознал в конце концов ту давнюю программу,
означавшую, что ничего не случилось и не могло случиться. Возможно, он в
этом даже переусердствовал, потому что после одной из его шуток мама
посмотрела на него укоризненно, хотя и по-прежнему ласково. Она слегка
покачала головой, и он это понял так: нельзя слишком показывать, что ничего
не случилось, потому что могут заподозрить, что все-таки что-то случилось.
Он притих, а она снова склонилась над шитьем, продолжая ласково
улыбаться.
Он все время танцевал с одной из ее новых подруг, держался за нее, как
за спасательный круг. Девушка охотно кокетничала с ним. Аля шутливо грозила
им пальцем. Они смеялись, но он чувствовал, что ей и в самом деле неприятно,
и это было странно после всего, что случилось.
Он вдруг вспомнил, как однажды, в начале их знакомства, во время танца
на вечеринке внезапно погас свет.
Сначала он ждал, что свет вот-вот зажжется и они будут продолжать
танец, но свет не зажигался, и он понял, что и ей не хочется убирать свою
руку, и это навсегда заменило им признание.
А потом зажегся свет, и все увидели, что они все еще стоят в той же
позе, и все весело рассмеялись, и они тоже рассмеялись, и это был самый
легкий, самый счастливый смех в его жизни. Тогда он думал: в их жизни.
Танцуя с ее подругой, он улыбался и каким-то внешним слухом слышал ее и
в то же время слушал, как внутри его все время звучит то, что она сказала о
собаке. Слова эти каким-то образом сливались с мелодией каждой пластинки, то
вытягиваясь в ритме, то сжимаясь, чтоб уместиться в музыкальной фразе, но
каждый раз с кошмарной назойливостью вплетались в мелодию и звучали, пока
она не кончалась: "Перестал узнавать своих, и его застрелили, перестал
узнавать своих, и его застрелили, пере-стал уз-на-вать сво-их..."
После одного из танцев он неожиданно вслух сказал:
- Перестал узнавать своих, и его застрелили...
Девушка ничего не поняла, но рассердилась и отказалась с ним танцевать.
Он подумал, что она права.
Вскоре пришел Алин муж, высокий спортивный парень в очках. Он крепко и
со значением пожал ему руку, как бы говоря: "Я все понимаю, мужайся,
братец". Это была излишняя мера, и он помрачнел и замкнулся, но никакой
враждебности к нему не почувствовал.
Видно было, что муж ее привык к шумным сборищам и ему нравится вся эта
суматоха.
Он рассказывал, по-видимому, что-то смешное, потому что вокруг смеялись
и Аля громче всех, может быть, благодарно, а может быть, чтобы что-то
заглушить в себе. Глаза у нее блестели.
Он не слышал его рассказа, но, задумавшись, следил за его руками. В
какое-то мгновение ему показалось, что голос и руки молодого хозяина
принадлежат разным людям.
Голос развлекал, а руки взрезывали пирог, придвигали сахарницу, делали
свое дело и шутить не собирались. Рука подцепила ножом ломтик лимона и
ловко, как блин, шлепнула его в стакан с чаем. Потом рука опрокинула ложку с
сахаром, но не просто в стакан, а на лимон. Под тяжестью сахара лимон пошел