"Фазиль Искандер. О, мой покровитель!" - читать интересную книгу автора

именно там происходило, осталось для меня навсегда тайной.
Я никогда не испытывал такого стыда. Немолодая, незнакомая женщина
врывается к нам в ночной рубашке и разоблачает нас как грязных мерзавцев.
Особенно глупой в эту минуту была его смущенно-обиженная улыбка: не дала
допеть песню.
И вдруг он важно сказал, поворачиваясь ко мне:
- Это восточный человек. И мы сейчас с ним, как это принято на Кавказе,
выпьем за хозяйку дома из своих туфель!
Боже, боже, у него в голове все спуталось: давний обычай гусар пить из
туфелек своих возлюбленных с тяжелым прощальным рогом кавказского застолья.
С этими словами он, неловко наклоняясь и проливая виски, начал искать
глазами свои туфли.
Она закричала.
Я быстро нашел свои туфли, от ужаса допил стакан, промчался мимо
хозяйки и каким-то образом очутился на улице. Уже там я надел туфли,
содрогаясь от мысли, что их мог спутать с его обувью и мне пришлось бы
возвращаться в дом.
После этого мы долго не виделись, а когда увиделись, на его толстых
губах снова промелькнула смущенно-обиженная улыбка, напоминающая о том
случае и как бы неназойливо вбирающая меня в круг его семьи с ее маленькими
тайнами.
В круг его семьи я, разумеется, больше никогда не вступал. Кстати, он
был бездетен. Но мы продолжали изредка встречаться, и я иногда печатался в
журнале, где он заведовал прозой, хотя сам писал статьи на международные
темы.
Внешне Альберт Александрович был всегда элегантно одет как человек,
которого вот-вот могут вызвать на дипломатический прием. Что и случалось. У
него было горбоносое лицо римского патриция, слегка одряблевшее в сенатских
интригах. Если он не перепивал, точнее, до того, как он перепивал, он был, в
самом деле, легок, весел, остроумен. Его движения были движениями вялого
удава. И слава его состояла в том, что он обрабатывал женщин долго, как удав
кролика. Одновременно с этим он писал статьи на международные темы.
- Постель взбадривает мой ум, - говорил он.
За один любовный сеанс он мог удовлетворить самую тугоплавкую женщину и
написать статью. Статьи и любовные сеансы, возможно, путем долгой тренировки
он кончал одновременно, вероятно бравурным аккордом выражая неисчерпаемость
исторических сил мирового пролетариата.
Нельзя сказать, что тут была чистая стихия. Стихия все-таки готовилась
заранее.
Приведение в порядок своих записок он совмещал с застольем, иногда -
прямо на работе. Потом, оказавшись у возлюбленной, он ставил кейс на
подушку, клал на него вороха бумаг, вынимал свой знаменитый "паркер" и
приступал к делу. Если в работе наступала заминка и нижняя часть пылающего
айсберга выражала некоторое недоумение по поводу верхней части, он
решительно заявлял:
- Лежи, лежи, я все контролирую.
Вот таким человеком был Альберт Александрович. Но не всегда так гладко
у него протекала жизнь. До этого журнала он долгое время работал в газете. И
любовные связи его, оттого что он был помоложе или, может быть, из-за
газетной спешки, были более неряшливы.