"Фазиль Искандер. Дядя Сандро и раб Хазарат (рассказ)" - читать интересную книгу автора

Фазиль Искандер.


Дядя Сандро и раб Хазарат

рассказ


Этот рассказ я услышал от дяди Сандро, когда мы сидели за столиком под
тентом в верхнем ярусе ресторана "Амра". Кажется, я повторяюсь, слишком
часто упоминая верхний ярус этого ресторана. Но что делать, в нашем городе
так мало осталось уютных мест, где, особенно в летнюю жару, можно спокойно
посидеть под прохладным бризом, слушая шлепающие и глухие звуки, которые
издают ребячьи тела, срываясь с вышки для прыжков в воду, слушая их мокрые,
освежающие душу голоса, созерцая яхты, иногда с цветными парусами, набитыми
ветром до плодово-телесной выпуклости, в наклонном полете (якобы мечта
Пизанской башни) состругивающие мягкую гладь залива.
Кстати, о Пизанской башне. Разглядывание ее во всяких альбомах и на
любительских снимках всегда вызывало во мне безотчетное раздражение, которое
почему-то надо было скрывать. Сам-то я таких альбомов не держу и тем более
никогда не имел возможности сам сфотографировать ее. Так что в том или ином
виде ее постоянно мне кто-нибудь демонстрировал, и каждый раз надо было
благодарно удивляться ее идиотскому наклону.
Однако сколько можно падать и не упасть?! Я считаю так: если ты
Пизанская башня, то в конце концов или рухни, или выпрямись! Иначе какой
воодушевляющий пример устойчивости для всех кривобоких душ и кривобоких
идей!
В ночных кошмарах, правда, чрезвычайно редких, я всегда вижу один и тот
же сон. Как будто меня привезли в Италию, надежно привязали в таком месте,
где я день и ночь вынужден созерцать Пизанскую башню, приходя в
круглосуточное бешенство от ее бессмысленного наклона и точно зная, что на
мой век ее хватит, при мне она не рухнет.
Этот ночной кошмар усугубляется тем, что какой-то итальянец, вроде бы
Луиджи Лонго, однако почему-то и не признающийся в этом, три раза в день
приносит мне тарелку спагетти и кормит меня, заслоняя спиной Пизанскую башню
и одновременно читая лекцию о еврокоммунизме. И мне вроде до того неловко
слушать его, что я еле сдерживаю себя от желания крикнуть:
Амиго Лонго, отойдите, уж лучше Пизанская башня!
Во сне я прекрасно говорю по-итальянски, однако же молчу, потому что
очень вкусными мне кажутся эти неведомые спагетти. И я вроде каждый раз
уговариваю себя:
Вот съем еще одну ложку и скажу всю правду!
И оттого, что я ему этого не говорю и у меня не хватает воли отказаться
от очередной ложки, я чувствую дополнительное унижение, которое каким-то
образом не только не портит аппетита, но даже усугубляет его.
И я вынужден выслушивать моего лектора до конца, до последней
макаронины, а уж потом, за последней ложкой, какая-то честность или остатки
этой честности мешают мне сказать ему все, что я думаю. Если б я хоть одной
ложкой спагетти пожертвовал, еще можно было бы сказать ему всю правду, а тут
нельзя, стыдно, ничем не смог пожертвовать.