"Дарья Истомина. Леди-босс " - читать интересную книгу автора

собственные боли и страхи куда-то за пределы сознания, быть
невозмутимо-наглой, когда другая дрожала бы и скулила, поджав хвост, - это
у меня именно от Панкратыча.
Что касается разбитого в детстве зеркала и его осколков, то сравнение
с ним пришло мне в голову, когда сызнова стала осознавать себя целой, а в
те минуты, часы и даже дни, когда я впервые пришла в себя, то, что
сохранилось под моей черепушкой, было мешаниной из осколков раздробленного
зеркала, каждый из которых отражал только частичку того, что я помнила и
знала. В этом "зеркале" зияли пустоты, черные дыры и провалы наряду с
осколками, которые, сверкая и слепя, отражали какие-то лица и предметы, и
никакими усилиями я не могла их удержать на месте, чтобы разглядеть хоть
что-то, - все это кружилось в голове, вызывая тошноту, и я знала только
одно: чтобы остановить это верчение, нужно открыть глаза.
Я и открыла...
Было тепло и очень тихо. Так что слышалось журчание воды в батареях
парового отопления. Сильно пахло лекарствами и почему-то свежим сеном.
Окна были задернуты тяжелыми шторами, только поверх их пробивался свет. Я
разглядела потолочный плафон - роспись под Шагала: местечковые ухажер и
барышня парили над крышами, не признавая законов гравитации. До меня
дошло, что я не в Москве, до которой больше сотни верст, а в кашей
загородной резиденции, которую Сим-Сим не без усмешки называл
"территория", подразумевая ее суверенность, независимость от внешних сил и
сверхмощную защищенность от посторонних вторжений: охрану, систему камер
наружного наблюдения, электронно-сторожевые штучки и прочую фигню.
Я лежала на высоких подушках, почти сидела, и даже не повернув головы
поняла, что Сим-Сима рядом нет: громадный, тяжелый, меховой от своей почти
медвежьей волосни, он источал такое мощное тепло, грел, как паровой котел,
что я иногда уползала от него подальше, благо площадь нашей суперкровати
величиной со стадион это позволяла. В такой кровати можно было без всяких
неудобств назначать свиданки, скандалить, ссориться, расходиться и
мириться, что мы с ним почти каждую ночь и делали.
Но сейчас его рядом не было, и это меня озадачило.
Может быть, он вышел? Я повернулась к прикроватной тумбе с
холодильником, там мы держали кое-что хмельное или просто холодненькое,
чтобы не искать среди ночи, не спускаться ниже этажом в буфетную или в
кухню. На ночь Туманский выкладывал на тумбу всякую мужскую хурду-мурду:
свой любимый "ролекс" с уже затертым браслетом, мобильник, кисет с
табаком, пару трубок (одну куришь - вторая отдыхает), зажигалку "зиппо",
ключи и - над чем я постоянно издевалась - здоровенный армейский пистолет
"ТТ" с побелевшими от возраста "щечками", затертым белесым стволом,
производства аж 1943 года. Это было просто нелепо - содержать в охране
почти десяток оглоедов во главе с отставным подполковником Чичерюкиным и в
то же время постоянно таскать с собой этот ствол. Ну если хотел бы, как
каждый мужик, завести себе стреляющую игрушку - так распорядись, и тебе
добудут какую-нибудь супер-"беретту" с прибамбасами. Но Сим-Сим заявил
мне, что выменял эту штуку на ящик водки у какого-то ветерана еще во
времена своего туманного отрочества, намекал, что пару раз она его
выручала (где-то на магаданских приисках) в пору его такой же туманной
юности, и, в общем, дал понять, что я лезу не в свое дело.
Я долго пялилась в темень: ничего этого - ни трубок, ни прочего -