"Дарья Истомина. Леди-босс " - читать интересную книгу автора

седой голове. Судя по низке синего крымского лука, которую он принес,
кореец спускался в подвальные закрома.
Он застыл в дверях, что-то шевельнулось в узких прорезях его глаз:
Цой был удивлен до крайности. Если бы Чингисхан не занимался всякой
завоевательной ерундой, а посвятил себя высокому кулинарному искусству, он
по роже был бы точь-в-точь наш гений суперсалатов и суперсоусов, виртуоз
по рыбной части и по части дичины, колдун и алхимик, который даже из
кирзового сапога мог соорудить блюдо, достойное ресторана "Максим". Он был
начинен тысячелетними мудростями, прежде всего китайской, и тут мы его
сдерживали. Его плоская физия была свирепа, голос рявкающий - его все
боялись. Но ко мне он относился нежно и часто напевал: "Риза, Риза,
Ризавета, я рюбрю тебя за это... И за это и за то - я купрю тебе манто..."
Это он так ухаживал. Букву "л" выговорить он не умел. Сим-Сим откопал его
под Ташкентом в каком-то вонючем духане в одну из своих ездок и привез
сюда, в дальнее Подмосковье.
Цой прыгнул ко мне, вырвал из моих лап мосол, отшвырнул его и заорал:
- Нирзя!
Я чуть не заплакала от обиды.
- Гад ты, Цой! - сказала я. - Я жрать хочу!
- Животу прохо будет! Умрешь...
- Я и так помираю... - всхлипнула я. - Ну хоть чуточку!
- Садись!
Он отпихнул меня подальше от плиты. Я не знаю, что он намешивал там,
в этой кастрюльке, то и дело ныряя в холодильник, врубая миксеры, бормоча
под нос что-то по-своему. Кажется, в состав блюда входили молотые
креветки, какие-то приправы и соусы, травы. В конце концов получилось
что-то немыслимо вкусное. Я даже постанывала от наслаждения, вылизывая
мешанину до капельки.
Цой сидел на табурете, покуривая сигаретку из кубинского вонючего
сигарного табака - он любил только такие, - на меня не смотрел и странно
морщился.
- Что не смотришь? Страшная я? - недоверчиво прислушиваясь к ощущению
сытости, спросила я.
- Ты всегда красивая, Ризавета...
- Что со мной было? Он ответил уклончиво:
- Я не врач. Врачи знают.
- Темнишь?
Позже я поняла, что кореец не хотел со мной говорить, боясь, что я
сорвусь по новой. Конечно, он знал все: и как меня на вертолете привезли
из Петербурга, и как стали лечить, и про мой бесконечный сон, который
прерывался только два раза.
Один раз, среди ночи, оказывается, я попыталась куда-то убежать. И
меня успели отловить, босую и почти что голую, среди сугробов на замерзшем
пруду, и все ждали, что после этого я непременно заболею воспалением
легких. Но басаргинская порода выдюжила, и мой побег в никуда обошелся без
последствий. Чтобы подобного не повторилось, ко мне приставили медсестру.
Но и она прошляпила; я смылась из спальни, и меня нашли в кабинете
Туманского, где я старательно разжигала камин, в котором не было дров.
Вот именно этих побегов я никогда не могла вспомнить. Даже потом,
когда вспомнила многое.