"Дарья Истомина. Торговка " - читать интересную книгу автора

в форменку и включила кофеварку. Кофе - это моя слабость, никакого
растворимого, только в зернах, смолотых лично в пудру.
Я еще пила первую чашку, когда увидела Галилея. У него была привычка,
выпив, торжественно объявлять всему свету: "А все-таки она вертится! Как
говорил великий Галилео Галилей..." Все его так и звали - Галилей. Личность
эта для меня была дружественная и небесполезная, потому что у него были
какие-то знакомства в ментуре и даже у налоговых полицаев, и он каким-то
образом почти всегда заранее знал, когда законники будут устраивать
серьезную зачистку, прочесывая ярмарку на предмет проверки паспортного
режима, налоговой арифметики, пожарно-санитарного состояния и так далее. Он
всегда предупреждал меня, не задаром, естественно.
Узкой криминальной специализации у Галилея не было. Он был
многостаночник. Мог и кинуть какую-нибудь сельскую тетку, и сережки снять
так, что не заметишь, и лоха на картишки развести, и труху какую-нибудь
всучить вместо товара. Многие считали его балабоном, треплом без авторитета,
этаким сильно траченным актером погорелого театра, но до меня от охранников
доходили неясные слухи о том, что он не то каких-то братков в Ростове
пощипал, не то банк в Подмосковье на кредитах без отдачи нагрел по-крупному
и здесь, в многолюдье, просто отсиживается. Где он живет, никто не знал.
Исчезал и возникал сызнова всегда неожиданно.
Окрестным ментам он, конечно, что-то отстегивал будто бы за аренду
рабочей территории - тем тоже жить надо, - но наша охрана его не жаловала,
потому что администрация ее за происшествия парила и штрафовала.
Я никогда не могла угадать, в каком обличье появится Галилей. Однажды
видела его слесарем-сантехником в пролетарском кепаре и с ящичком с
инструментами, из которого торчал вантуз, а как-то он меня насмешил до
смерти, объявившись в белом медицинском халате, шапочке, с сундучком скорой
помощи.
В это утро он выглядел роскошно. С солидной тростью в руках. Такой
пожилой джентльмен очень интеллигентного вида, напоминающий не то художника,
не то ученого. Благородную белоснежную гриву седых волос венчал мягкий
берет, куртка из коричневого вельвета, брюки цвета кофе с молоком,
начищенные башмаки сияют. Я сразу поняла, что он пасет какую-то жертву, но
разглядела ее не сразу.
Девушка явно была не из постоянных покупателей, случайная здесь,
тоненькая, бледненькая, растерянно озиравшаяся. Она прижимала к груди
какой-то сверток из газет. Сверток был надорван, и в дырках сияло что-то
полированно-зеленое и алое. Ее вертели в толпе, толкали и вытаскивали из
этого людоворота и, в конце концов, выпихнули прямо к моему прилавку. Она
очумело огляделась, сняла оберточные газетки и выставила перед собой на весу
здоровенный не то горшок, не то вазу с драконом из яркой цветной керамики.
Нет, конечно, это была ваза. Я подумала, что она хорошо бы смотрелась на
подзеркальнике в моей спальне. Или рядом, на паркете. Можно было бы в нее
какую-нибудь икебану воткнуть. Из кленовых листьев, например. Осенью я их
любила собирать в Петровском парке и таскала домой охапками. Но на любом
базаре один закон: пошел торг без тебя - с ходу не лезь, можешь и по рогам
получить, всему свое время.
Я прихлебывала кофе, покуривала и не без интереса смотрела спектакль,
который бесплатно устраивал Галилей перед моей точкой.
Ваза привлекала внимание, какая-то тетка тут же спросила: "Где дают?" -