"Сэй Ито. Красивая (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

еще не умею. Я почувствовал, как огромный ком подступил у меня к горлу, и,
словно стремясь освободиться от него, я громко, в голос, заплакал. Я плакал
впервые, взволнованный, думая, что мне станет легче. Вдруг будто что-то
озарило меня, мелькнула мысль о том, что, может быть, несмотря на свои
поступки и тайны, Масако любила меня тогда.
Масако с глазами, полными слез, с закушенной нижней губой, готовая
вот-вот разрыдаться, ухватилась руками за край остывшей печки. Холод
оледенил мое сердце, когда я увидел это. То была не просто глубокая печаль,
то была боль. Я понял, что эти ее мучительные слезы вызваны не моими
рыданиями... И во мне все будто окаменело. Я перестал плакать так же
неожиданно, как начал. Я почувствовал, что сердце Масако останется для меня
тайной навсегда.
- Расплакался, глупец, - сказал я и, попрощавшись, вышел, пока никого
не было.
Весной следующего года происходили последние аресты коммунистов. Из
газет я узнал, что среди арестованных был и Фукуяма. В течение трех лет он
жил за границей и, кажется, играл там важную роль. Читая об этом в газетах,
я пробовал строить всякие предположения и пытался связать слезы Масако в тот
вечер с прошлым и с деятельностью Фукуяма, но не пришел ни к какому
заключению. Я все же убедил себя, что, даже если это непонятно мне, Масако,
по-видимому, сейчас хорошо и не стоит тревожить ее.
Мысль о том, что идеи Фукуяма были претворены им в жизнь, дала мне
ощущение какой-то душевной ясности. Однако в целом в то время меня пугала
внутренняя сила самого слова "идея". Где-то в глубинах Японии уже зародилось
стремление к новым идеям, еще недостаточно ясным и понятным. Мало-помалу эти
идеи распространялись, и судьбы тысяч людей были связаны с ними. Может быть,
этим идеям отдала свою молодость и Масако. Мне же идейные течения того
времени представлялись лишь весьма смутно. Будущее новых идей, неотчетливых,
но обладающих в моем представлении большой силой, виделось мне в образе
плачущей Масако, и это пугало меня. Вместе с тем я почувствовал, что все эти
переживания и страх словно сорвали болячку с моего сердца.
Я перестал увлекаться женщинами, я понял, что вести пустое, никчемное
существование - значит уподоблять свою жизнь песку, сыплющемуся сквозь
пальцы.
Я погрузился в атмосферу тишины, малых и добрых дел, хоть это и
выглядело старомодно. Я пытался покончить с никчемностью своей прошлой жизни
и, хоть ненадолго, обрести покой. По рекомендации товарища я женился на
скромной девушке из буржуазной семьи и поселился в окрестностях Токио. Я
занимался переводами, писал небольшие новеллы. У моей жены Торико слабое
здоровье, и у нас нет детей. Я бросил пить, полюбил возиться в саду и
кормить животных. Но меня не покидает мысль о том, что вряд ли стоит так
определять свой жизненный путь, как это сделал я.