"Всеволод Иванов. Дорога наступления (рассказ)" - читать интересную книгу автора

наших сестёр и матерей доставляло немцам удовольствие.
Как бы то ни было, каждая фотография, каждое выражение лица -
вопль горя. Горе, сухое и едкое, в глазах. Горе застыло на губах.
Горе, как огнистый поток, льётся из глаз.
На обороте фотографии фамилия и название родины. Других данных
нет. Номер раба, как видно по фотографии, прикалывается возле
левого плеча на груди. Кое у кого, кроме номера, на правой стороне
груди слово "Ост". Вот фотография Елены Моздейко. Плачущая женщина
лет тридцати, со сдвинутыми скорбно бровями, с коротко остриженными
волосами, в клетчатом мужском пиджаке, видимо, с чужого плеча. Её
номер - 2401. Перебираю другие фотографии. Мария Переменек, Вера
Голова, Александра Фоменюк, Мария Узденкова. Старые, молодые, но
одинаково измождённые, изнурённые лица. Где они, эти несчастные
люди? Убиты? Утоплены в водах этого мрачного озера под этим жутким
ветром, под этим неизвестно откуда, налетающим, сладковато-гнилым
запахом разложения? Где их следы? Где их проклятия?
Их слёзы, их проклятия идут вместе с нами по прочной, несущей
мщение дороге Красной Армии.
Накануне взятия Альтдамма, разыскивая одну дивизию, я случайно
попал в расположение артиллерийского полка. Разговорились. Недавно
окончилась перестрелка, и артиллеристы отдыхали, чистили орудия,
ели. Они пригласили нас на ближайшую батарею.
Батарея расположилась среди ёлок. Артиллеристы плохо спали
ночь, но вид у них был не усталый. Ими ещё владело возбуждение боя.
А бой шёл направо от нас, словно кто гигантской гребёнкой водил по
лесу, - это стреляли гвардейские миномёты. Там, дальше, за лесом,
видны клубы медленно ползущего вверх дыма. Он сизой бахромой
повисает в небе. Пылающий город рассыпается. Артиллеристы под
Альтдаммом играли почётную роль. При прорыве из Альтдамма
насыщенность артиллерией была такова, что, как выразился один
артиллерист, "закуривай от любой пушки".
Возле ёлочки в ватной, замасленной куртке, с заплаткой на
брюках, видимо сделанной своими руками, стоит девятнадцатилетний
юноша, донбассовец Потапов. До войны он работал трактористом, а
сейчас наводчик орудия. Недавно, в боях за Шнайдемюль, когда немцы
не давали нам подойти к городу и зацепиться за окраину и когда был
ранен командир орудия, Потапов принял командование орудием,
одновременно работая наводчиком. Немцы с шестисот метров били по
нему из минометов. Потапов прямой наводкой завалил дом тремя
снарядами, подавив таким образом миномёты. Немцы побежали. Наша
пехота теперь могла зацепиться за окраину и начать уличные бои.
Я смотрю на его молодое, ещё юношески пухлое лицо и спрашиваю:
- Однако опасность вы должны были чувствовать?
Он некоторое время молчит. По глазам его я вижу, что вряд ли
придавал он какое-нибудь значение опасности. Однако ему хочется
быть любезным, и он смущённо, угловато улыбаясь превосходной
молодой улыбкой, отвечает:
- Опасность, конечно, чувствовал, но подавлял. Пехоту надо
было поддержать.
Некоторое время он молчит а затем спрашивает: