"Всеволод Иванов. Очередная задача (рассказ)" - читать интересную книгу автора

Шнуров отложил полотенце, оно невероятно грязно и липнет к рукам. Он
цепляет под шинель револьвер, Вера моргает и вдруг бросается помогать
застегивать ему шинель. Сукно жёстко и твёрдо - словно ткано из соломы.
Книжную теплоту нагоняют на него прикосновения пальчиков глупенькой
голубенькой самочки. Он гибко закрывает рот и отодвигается. В книжках бы
описали, как он сорвал крючки шинели и повалил её на охладившуюся уже
кровать. Но Шнуров, не застегнув даже последнего крючка, идёт к двери.
- Так вы попросите кого там нужно... я не знаю кого.
Мало ли раскормленных пухлых девчонок попадает на пути; - не за пожатье
же руки (тогда - из тюрьмы) - устраивать и провоцировать в городе бунты! Это
самые близкие слова. Их не сказать - он не в меру резко говорит:
- Ничего, барышня, ничего не могу. Вон по телефону все ваши звонят.
В коридоре не слышно её каблучков - она словно вышла на цыпочках. Он
довольно долго ждал дробного стука (нельзя же вместе чуть не ночью
выходить!) - думал - неужели так вот из-за самочки и можно всё крахнуть.
И в автомобиле по пути в исполком он думал о том же.

Глава шестая

Мычание. Слова, похожие на мычание - у каждого в груди и висках мычание
хлебного мякиша. Старухи мрут у церквей, дети у школ и за партами. На
окраинах люди умирают со вздувшимися животами - там сердце не знает удержа.
В средине города умирает скорей всего мозг - и только в каменных телегах -
вся ровная и кровавого цвета, словно обожжённый только кирпич, бодрствует
единая воля. Таковы души голодных митингов.
- Уже вносят,- говорит ему секретарь, встречая у дверей. И он с
усталостью видит: кооператорам составляют мандаты, паровоз одиноко мчит их в
пустыню, в снега, пахнувшие известкой, где верстовые столбы напоминают
славянские буквы. Паровоз - последняя печать на их мандате.
А в финотделе красногвардейцы торопятся паковать в ящики из-под обойм
деньги: керенки - короткие и слепые, как последние мухи осени: золото и
неуклюжие серебряные рубли.
Ящики летят на другом паровозе: серебряные и золотые печати. Последние
царские орлы за хлебом республике,- неуклюже думает Шнуров.
Народ опять наполняет улицы. Когда их видишь наполненными, понимаешь
сожаление - отчего так узки? Много, значит, бунтов было при Петре, коли он
построил такой умный широколицый Петербург!
В один из этих дней, читая сводку инфотдела, предисполком вдруг кричит
по проволоке в финотдел:
- Ало! Гражданин Татищев внёс деньги?
- Ало! Это - тот, генерал! Сейчас справлюсь. Ало! Вносят, в очереди
находятся, товарищ Шнуров. А в чём дело?. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Ало! Ничего.
и вот десятого января
(накануне Вера получила продкарточку, где ей и её отцу,- как
нетрудовому элементу - было выпечатано в день четверть фунта жмыхов)
в полдень десятого января грузовики и ломовые подводы знаменитых
коннозаводчиков мчали со станции от поезда с горячими ещё буксами - хлеб.