"Всеволод Иванов. Агасфер" - читать интересную книгу автора

пропитание и комнату. Подманил один, из рыбного треста: он, должно быть,
пирожки с рыбой продает на сторону. Переехала к нему, расписались...
- Какая же это продажа, если расписались?
- То есть формально все правильно, а по сути - продажа. Старый,
брюхастый, мордастый, лысый, противно: я из-за него сверхурочные полюбила.
- Оделись, по крайней мере? - спросил я не знаю зачем.
Позже я понял, зачем так спрашивал: очень мне не хотелось, чтоб она
подвиг какой-нибудь свершила. Боялся! Чувствую: если подвиг, конец, все
прощу и, может быть, так полюблю, как никого и никогда не любил. И она меня
поняла - жалко ей стало меня: "Ради меня, Клавы, которая за пироги
продалась, да мучиться? Вот еще!"
И она сказала:
- Оделась неплохо.
- А ну, покажитесь, выйдите!
- Что же, по-вашему, я на службу в манто ходить должна?
- Уж и манто!
- Уверяю.
- И мама с вами переехала? Племянница маленькая... как они?
- Все живы-здоровы. Заходите, Илья Ильич, с мужем познакомлю, он в
конце концов ничего. Конечно, никаких подвигов не свершал, - воровать
пирожки - какой же подвиг? - а все-таки добрый, и это хорошо... вот лысый
только! Не нравятся мне, Илья Ильич, лысые.
- Агасфер не лыс, - вдруг сказал я.
Она помнила мои рассказы об Агасфере. Но вспоминать, по-видимому, ей
эти рассказы было тяжело и неприятно; она спросила нехотя:
- А кто это?
- Да один из бессмертных, помните?
- Нет, - ответила она и с каким-то непонятным раздражением спросила у
посетителя: - А зачем, собственно, вам четыре бланка? Время военное, бумагу
надо экономить.
И она бросила посетителю два бланка. Выросла очередь, и я ушел, так и
не сказав ей, что меня мучает бред. Да и зачем говорить? Жалость, что ли, я
собираюсь у нее возбуждать? Жалость, конечно, стоит где-то рядом с любовью,
но я в бреду, и мне не нужна ни жалость, ни любовь! Леченье мне нужно,
леченье... но чем?

* * *

Постепенно я начал успокаиваться. Сон улучшился. Жизнь казалась более
сочной и возвышенной, взоры встречных не были колючими. Несколько нежных и
слабо вьющихся мыслей указали мне на некий растущий замысел, которому еще не
находилось названия. Сценарий, пьеса, повесть? Я не знал, что это еще
такое...
Бороздчатый и глубокий звонок разбудил меня. Я подпер спиной стенку
дивана. Срезанный, укороченный, иглоподобный звонок повторился. Я узнал эту
манеру... а, подлец!
И почти со злорадством я раскрыл дверь. "Пауль фон Эйтцен, ты? -
хотелось крикнуть мне. - Ах, черт! Или за душой пришел?!"
Мой посетитель, - клянусь, заметно укороченный и как бы снизу
обкусанный, - кивнул мне головой, быстро прошмыгнул в мою комнату. Он,