"Всеволод Иванов. Московские тетради (Дневники 1942-1943) " - читать интересную книгу автора

стеклянными полосами по краям и с одной посередине, по бокам украшенный
широкими полосами алюминия. Белые шары ламп. Полки похожи на расколотый
карандаш. Только белым по красному кумачу: "Смерть немецким оккупантам" да
пустой буфет - напоминают о войне! Города не слышно. Дождь как будто
прекратился. Изредка доносятся гудки паровоза, да что-то непрерывно гудит,
как испорченное паровое отопление, - маяк, что ли... неужели уедем?
Читаю Вольтера.
25 октября. Воскресенье
Сдали багаж, купили билеты и уселись в машину ровно в три ночи, причем
мало-помалу стало выясняться, что мы единственные платные пассажиры.
Остальные - или дети и жены летчиков, или просто их знакомые, которых
"подвозят". Ни проверки билетов, ни документов.
[...] В состоянии ослепительно-прекрасном идем на высоте двух тысяч
метров. Внизу то лунные кратеры, то река, словно бы заледеневшая; хотя и
знаешь, что льда нет, но все же не веришь; то озера розовато-мутные, из
застывшего стекла, то ниточки-тропы, - ни жилья, ни дымка. Заснули. Через
час-два - та же картина. Опустились в Дма... черт его знает, как он
называется. В сумраке пошли искать вокзал. Вокруг степь, два-три домика.
[...] Пробившиеся женщины ищут какого-то мужчину, из нашего самолета,
который "знает", где рис. Пошли и мы, к нам подошел страж, в тулупе, с
винтовкой. Украинским говорком, ласково, он спросил: "Чего ищете?" - по его
тону все стало понятно. Тамара сказала:
- Мы ищем рис.
- Рис есть. Есть десять кило. Можно больше...
Он вошел в домик. Постучался. И вернулся на пост. Жена, худая женщина в
очках, достала из-под кровати мешок риса и стала мерить кружкой: "Полкило,
точно!" Вообще я заметил, что там, где именно неточно, все повторяют
протяжно: "То-о-очно"! Мы насыпали рису в шляпу - три кило, в карманы - по
одному кило.
В Актюбинске пили горячую воду. Начальник аэропорта сказал, что мы
полетим через Казань, где и заночуем. [...] Я передал бумаги для Лозовского,
посланные Лежневым, какому-то чину из НКВД, который посетовал, что бумаги -
"не в пакете". "А вы читайте себе их на здоровье, - сказал я, - будет хоть
единственный читатель". Это были рукописи ташкентских авторов "Для Ближнего
Востока".
Началась изумительно красивая Волга, которую я впервые вижу с самолета,
если не считать коротенького полета над Горьким, [...] Преобладает
нежно-лиловый; но осины чудесны! Я долго вспоминал, на что они похожи, -
затем вспомнил: узоры голубо-синим, - с жемчугом, - на плащаницах. Наши
предки не летали, но видели мир не хуже нас. Озера в желтых берегах. Костры.
Какие-то знаки для самолетов - из соломы - может быть, макеты искусственных
аэродромов - отвод глаз немцам. [...] Крылья то поднимаются, то опускаются,
из-под них видны стволы деревьев, овраги, деревни из-за соломенных крыш
кажутся разрушенными. Очень редко мелькнет церковь. Шоссе. Машина...
"Москва, Москва", - слышно в самолете... Опускаемся. Кто-то из экипажа,
пробираясь через тюки, говорит:
- Горький. Москва не приняла - шторм.
Аэродром в семнадцати километрах от города. Район заводов. На трамвае
невозможно. Долго добивались койки. Наконец Тамара пошла и объяснила
начальнику порта, кто я. Диспетчер стал любезнее. Дали обед - вода с