"Всеволод Иванов. Пустыня Тууб-Коя" - читать интересную книгу автора

гражданкой... чем и загладить свою вину. Иначе, к чорту. Понял? Есть
возражения? Возражения имеются?
- Нет, - ответил Палейка.
Все также глядя в камень Омехин сказал татарам:
- Приговорены условно к расстрелу. Ступай по местам и караул веди
теперь безо всяких. Понял?
Татары вдруг взялись за руки и отступили.
- Ну?
- Э, понял, Лексе Петрович, э... - И сутулый татарин низко, почти до
земли, поклонился. - Э...
- Осмелюсь доложить, - сказал Палейка, - могли не понять. Может
разъяснить им?
- Какие там разъяснения, если о пощаде не просят? Ясно.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Утром от мазанки нашли следы, направляющиеся к горам. Скакали четыре
лошади, а на самой легкой, на каром иноходце Палейки мчалась сбоку трех,
видимо она, Елена Канашвилли.
Всякие бывают события в жизни, как всякая вода в реках, но очень
муторно было в это утро Омехину. Сидел он в седле вытащив длинные сухие ноги
по кошме и глядел с раздражением как Палейка выбирал в табуне лошадь.
- Каки события предпринимаешь, - крикнул он ему: - плохо видно с бабой
спал, раз утекла. Плохо видно присосался.
Палейка с криком ударил укрючиной в табун. Кони метнулись, из-за
палатки послышался топот копыт и Палейка выехал на неоседланной лошади.
- Ка-мандер! Без седла ехать хочешь. Не овод. Дать ему седло!
Татары подхватили Палейка.
- Дарю тебе на счастье свое седло, - сказал Омехин: - а коня не дам,
прозеваешь.
Вслед за Палейкой помчалось еще шесть всадников.
Палейка метался один, без дорог, натыкаясь на кусты, камни, рытвины.
Дергал за уздцы коня, тот часто вставал на дыбы, крутился на одном месте,
пытался даже сбросить непонятного ему, по желаниям, всадника.
Он словно бежал в догоню за скрывшимися, и в то же время, словно скакал
от Омехина.
Но всетаки, на крутой горной тропе, подле горы Айголь, Омехин догнал
его. Оборачиваясь на топот, Палейка крикнул:
- Они уж, Алексей Петрович, убьют нас, как тараканов. Четверо их.
Омехин в седле сидел так же уверенно, как за книгой, за словарем
иностранных слов, который он небывало презирал. Ноги его плотно сжимали бока
и были четыреугольные, тупые и скучные.
На шестой версте от лагеря, в нескольких шагах от тропы, они увидали
труп бежавшего часового Алим Каши. Череп его был разрублен саблей.
Скользнувший дальше клинок рассек гимнастерку и обнажил впалую, чахоточную
грудь.
- Тоже баба понадобилась, - не слезая с лошади сказал Омехин: - Я думаю
отказался с ними в горы дальше итти. Не захотел быть предателем рабочего
класса. Потому, закопать его, а то волки сожрут.