"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу автора

- Что молчишь? Дал бы? - вскричал Демидов, багровея.
- Дал бы, дал... - машинально и торопливо закивал Макшеев. И, только
проговорив это, опомнился, сильно вздрогнул. И до конца понял, о чем идет
речь, по-своему что-то сообразив, так же торопливо глотая слова, стал
продолжать: - И сейчас дам... Она, конечно, не тетка... тюрьма-то. По четыре
рубля - мало... У меня наберется. Я завтра принесу еще полную сумку...
Принесу, говорю, не трожь! Не трогай, Павел...
Это Демидов, шагнув к Макшееву, пытался взять у него сумку, а тот
судорожно прижимал ее к животу локтями. Но. Демидов все же вырвал сумку и,
держа ее у кромки стола на весу, сгреб все пачки денег в темный кожаный зев.
Затем поставил сумку на стол, задернул застежку "молнию". Неприятный
металлический звук будто пропорол установившееся за секунду до этого в
комнате полнейшее безмолвие, и вот стало слышно тяжкое и хриплое дыхание
этих двух стариков.
Оба - Макшеев и Павел - глядели теперь безотрывно - на сумку. Макшеев,
одной рукой ухватившись за свое колено, а другую сунув в карман, сидел чуть
наклонившись вперед, будто хотел вскочить, да никак не мог осмелиться.
Демидов же стоял у стола столбом, навытяжку, а длинные руки его с широкими
ладонями висели вдоль туловища, как тяжелые узловатые плети. Щеки, лоб, все
лицо Макшеева стало теперь красным, распаренным, покрытым крупными каплями
пота, будто он только-только вернулся из жаркой бани, этот пот ручейками
стекал по шее под рубаху, капал с подбородка на колени. Лицо же Павла
Демидова было сухое, жесткое какое-то, чуть бледноватое. Оно было
неподвижно, его лицо, только на скулах беспрерывно вспухали и опадали
желваки.
Потом они одновременно, оба с великим трудом, оторвали глаза от сумки,
Демидов начал поворачиваться не спеша к Макшееву, а Макшеев медленно стал
поднимать на Демидова свой взгляд.
Электрический разряд, казалось, взорвался в комнате, когда взгляды их
встретились. Взорвался, опалил их лица, обуглил глаза - у того и у другого в
неподвижных, свинцово-тусклых глазах ничего не было, кроме прежней
ожесточенности, непримиримости, смертельной ненависти.
- Пошел отседова, - тихо сказал Демидов, с трудом разжав тяжелые сухие
губы. Одной рукой схватил сумку со стола и швырнул на колени Макшеева.
Макшеев нервно дернулся, чуть не свалился на пол. Удержаться ему
помогло, казалось, то обстоятельство, что он обеими руками цепко ухватился
за сумку.
- Ты... чего, Павел? - прохрипел он. - Не берешь, что ли?
- Во-он!
И Павел, дергаясь лицом, подскочил к Макшееву, схватил его за шиворот,
сильно толкнул к двери. Но вгорячах, видно, не рассчитал направление толчка,
попал Макшеевым не в дверь, а в косяк. Тот, не выпуская сумки из рук,
обернулся стремительно, угрожающе, а заговорил голосом неожиданно униженным
и просящим:
- Я же хотел, Павел, как лучше... по-человечески... Ты пойми...
Эти слова разъярили Демидова окончательно.
- Т-ты! - замычал он сквозь крепко стиснутые зубы, ринулся к порогу,
ногой ударил в дверь, точно хотел разнести ее в щепки. - Т-ты-ы!
И, опять схватив Макшеева за шиворот, поволок его из комнаты, как
щенка.