"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу автора

Михаил протиснулся в щель.
Кузня была перегорожена бревенчатой стеной надвое, в первой, меньшей
половине с крохотным оконцем ждали своей очереди на починку бороны, лемеха,
мелкие части всяких машин - сенокосилок, конных грабель, лобогреек. Петрован
Макеев хранил их здесь от ржави. Тут же валялся всякий хлам - старые
колесные шины, обрезки железа, разбитая наковальня, перепутанные комья
проволоки...
В горновую половину отсюда вела еще одна дверь, потоньше, но тоже
крепкая, обитая снаружи грязным войлоком, она была приоткрыта, оттуда
пробивался жидкий свет (в горновой было два оконца) и тек теплый поток.
Михаил не раз и не два бывал в кузне, он знал, где что лежит и
валяется, ни за что не запнувшись, он подскочил в полутьме к этой внутренней
двери, хотел ее отмахнуть, но замер, услышав голос сестры: "Вошь ты...
совсем заел. Кофту-то не рви, последняя..." - "А-а, вошь?! - прохрипел в
ответ Пилюгин. - Д-дам я тебе коня... В свою кошевку запрягу. И пшеницы
дам... И мяса. Всего дам, не жалко. А ты за все платить будешь, как счас...
Не царапайся, отцарапалась!"
Мишуха был не маленький, он, слыша возню и голоса, понимал, что там
происходит. Но он был все же мальчишка, и происходящее в горновой части
кузницы раздавило его, что-то едкое застелило разум, не стало давать дышать.
Он стоял возле двери, прислонившись, чтоб не упасть, спиной к бревенчатой
стене, потом все же ноги подломились, он стал медленно оседать вниз, задевая
острыми лопатками за бревна.
Сколько он сидел на земляном полу, Михаил не знал. И где сидел - не
понимал, разум его потух.
Потом сквозь звон в голове пробилось тяжкое всхлипывание, и Мишуха
понял - это плачет Катя. "Ну и плачь, плачь, стерва такая! - с ненавистью и
омерзением подумал он о сестре. - Потаскуха... И я счас зайду и плюну тебе в
морду". Но он никуда не пошел, не пошевелился даже с места, потому что
другим краем сознания понимал - Катька все-таки не виновата, это один
Пилюгин виноват, он своими сапожищами втоптал в грязь его сестру и опозорил
навеки. И еще не двинулся с места потому, что Пилюгин заговорил: "Твой отец
батьку-то моего сгубил. Знаешь, поди?" Пилюгин говорил это, и в голосе его
было странное, непонятное для Мишухи торжество. "Отец со Степаном приедут и
с тобой рассчитаются", - ответила Катя сквозь слезы. "Ну, это еще погодить
надо, - хохотнул Пилюгин. - Война - не мать родная... А покудова я всласть
помну твои титьки. За все над тобой натешусь... Да не плачь ты, дура. Эка
беда - из девки бабой стала. - Он еще раз уронил козлиный смешок. - Лидка
моя давно уж считает, что я живу с тобой. Теперь хоть не зря, значит..." -
"Коня-то... давай, - прохрипела Катя, - Донька помирает..." - "Айда на
конюшню. Сам тебе запрягу".
В горновой части кузницы послышались шаги, дверь, возле которой сидел
Мишуха, отмахнулась, загородив его.
Из горновой сперва вышла согнутая крючком Катя, двинулась, как слепая,
к выходу из кузни, за ней, покачивая широкими плечами, прошел Пилюгин. Не
оборачиваясь, он захлопнул за собой дверь, так и не заметив Мишуху.
Скрип их шагов по снегу давно затих, а Михаил все сидел и сидел на
прежнем месте, онемевший. Потом обозначился в дверях кузни Петрован Макеев с
набитой сумкой и, увидев Михаила, спьяну даже не удивился ему, лишь
протянул: