"Георгий Иванов. В защиту Ходасевича" - читать интересную книгу автора

Георгий Владимирович ИВАНОВ
(1894-1958)

В ЗАЩИТУ ХОДАСЕВИЧА

Еще недавно, в "Тяжелой лире", Ходасевич обмолвился:

Ни грубой славы, ни гонений
От современников не жду.

Казалось - именно так. Казалось - Ходасевич, поэт, еще до войны
занявший в русской поэзии очень определенное место, вряд ли в ней
когда-нибудь "переместится", все равно как, гонимый или прославленный. Не
такого порядка была природа его поэзии.
Прилежный ученик Баратынского, поэт сухой, точный, сдержанный -
Ходасевич уже в вышедшем в 1914 году "Счастливом домике" является
исключительным мастером. Последующие его книги - "Путем зерна" и особенно
"Тяжелая лира" - в этом смысле еще удачнее. С формальной стороны это почти
предел безошибочного мастерства. Можно только удивляться в стихах Ходасевича
единственному в своем роде сочетанию ума,
вкуса и чувства меры. И, если бы значительность поэзии измерялась ее
формальными достоинствами, Ходасевича следовало бы признать поэтом огромного
значения...

Но можно быть первоклассным мастером и оставаться второстепенным
поэтом. Недостаточно ума, вкуса, уменья, чтобы стихи стали той поэзией,
которая хоть и расплывчата, но хорошо все-таки зовется поэзией "Божьей
милостью". Ну конечно, прежде всего должны быть "хорошие ямбы", как Рафаэль
прежде всего должен уметь рисовать, чтобы "музыка", которая есть у него в
душе, могла воплотиться. Но одних ямбов мало. "Ямбами" Ходасевич почти равен
Баратынскому. Но ясно все-таки
"стотысячеверстное" расстояние между ними. С Баратынским нельзя
расстаться, раз "узнав" его. С ним, как с Пушкиным, Тютчевым, узнав его,
хочется "жить и умереть". А с Ходасевичем...

Перелистайте недавно вышедшее "Собрание стихов", где собран "весь
Ходасевич" за 14 лет. Как холоден и ограничен, как скучен его внутренний
мир. Какая нещедрая и непевучая "душа" у совершеннейших этих ямбов. О да,
Ходасевич "умеет рисовать". Но что за его умением? Усмешка иронии или зевок
смертельной скуки:

Смотрю в окно - и презираю.
Смотрю в себя - презрен я сам.
На землю громы призываю,
Не доверяя небесам.
Дневным сиянием объятый,
Один беззвездный вижу мрак...
Так вьется на гряде червяк,
Рассечен тяжкою лопатой.