"Георгий Иванов. В защиту Ходасевича" - читать интересную книгу автора

от которой отвернуться нельзя, которую нельзя одобрить и на этом
успокоиться.
...Не стихи, которые могут писать мастера и ученики... а другие,
способные сделаться для нас тем, чем сделались в свое время для нас стихи
Блока.
...Впрочем, быть может, надо еще объяснить кому-нибудь, что нас
связывает с этим поэтом?.."

Мережковский обмолвился: "Арион эмиграции". Антон Крайний поставил
вопросительный, правда, до чрезвычайности вопросительный, знак равенства
Ходасевич - Блок. В. Вейдле в обстоятельной статье подводит под эти обмолвки
кропотливый многотрудный фундамент. Но обмолвиться много проще, чем "научно
обосновать". Да и как обосновать и оправдать в поэзии отсутствие тайны,
"крыльев" (Вейдле сам признается: "бескрылый гений"). Как заставить
полюбить... отсутствие любви, полное, до конца, к чему бы то ни было? Как
скрыть, замаскировать глубочайшую скуку,
исходящую от всякой "бескрылости" и "нелюбви"?

Да, критик прав: конечно, ученики так не пишут, на то они и ученики, а
Ходасевич первокласснейший мастер. Но для прилежного, умного ученика поэзия
эта не является недостижимым образцом. Все дело в способностях и
настойчивости. Да, "Ходасевичем" можно "стать". Трудно, чрезвычайно трудно,
но можно. Но Ходасевичем - не Пушкиным, не Баратынским, не Тютчевым... не
Блоком. И никогда поэтому стихи Ходасевича не будут тем, чем были для нас
стихи Блока: они органически на это не способны.
Поэзия Блока прежде всего чудесна, волшебна, происхождение ее
таинственно, необъяснимо ни для самого поэта, ни для тех, для кого она
чем-то стала.

Блок явление спорное. Сейчас еще трудно сказать, преувеличивает ли его
значение поколение, на Блоке воспитанное, или (как иногда кажется),
напротив, - преуменьшает. Но одно ясно: стихи Блока - "растрепанная"
путаница, поэзия взлетов и падений, и падений в ней, конечно, в тысячу раз
больше. Но путаница эта вдруг "как-то", "почему-то" озаряется "непостижимым
уму", "райским" светом, за который прощаешь все срывы,
после которого пресным кажется "постижимое" совершенство. Этому никакой
ученик не может научиться и никакой мастер не может научить. Да, "таким был
для нас Блок", и никогда не был, никогда не будет Ходасевич. Кстати, начав
свою статью высокомерным: "...Впрочем, может быть, нужно еще объяснить
кому-нибудь..." - В. Вейдле, после подробнейших и обстоятельнейших
объяснений на протяжении целого печатного листа,
кончает ее гораздо менее уверенно: "...Быть может, это теперь яснее,
хотя именно потому, что это правда, это так трудно объяснить, именно потому,
что мы все так близки к нему, нам трудно его показать друг другу..." Короче
говоря:
- Поверьте, господа, на честное слово.

* * *

И кому, в самом деле, все это понадобилось? Меньше всего, конечно,