"Роман Иванычук. Мальвы (Роман) [И]" - читать интересную книгу автора

бездетным, всегда давали на воспитание мальчиков, привезенных из чужих
стран. Нафиса любила их, приемышей, как любят соседских детей бездетные
женщины. Хюсам обучал их турецкому языку и корану, а сам не раз спрашивал
себя: зачем это? Разве можно полюбить мачеху сильнее, чем родную мать? И
они отдавали мальчиков в корпус янычар без боли в сердце и забывали о них,
как забывают о детях соседей.
А одного вырастили, выпестовали - диковатого мальчика из
приднепровских степей. Хюсам не хотел отдавать воспитанника, когда
начальник янычарской казармы пришел забирать его. Пусть подарят им Алима в
награду за то, что они воспитали много хороших воинов. Нафиса рыдала -
своей долголетней бескорыстной работой она заслужила у султана право иметь
сына. Ведь он единственный из всех называл ее матерью. Смягчилось сердце
ода-баши при виде плачущей Нафисы, он велел позвать Алима - пусть сам
скажет. Вошел Алим, высокий, сильный, широкие черные брови сомкнулись над
орлиным носом; у юноши загорелись глаза, когда он увидел оружие, крепко
сжал эфес ятагана, который подал ему ода-баша, и ушел с ним, не обняв на
прощание названых родителей, исчез с их глаз навсегда.
Тогда Хюсам сказал: <У человека есть только одна мать или ни одной>.
Но его слова не успокоили Нафису, она побежала проводить Алима. Потом
каждый день ходила к казармам янычар, слонялась там напрасно: Алим не
выходил к ней. А вчера, когда янычары с Амуратом переправлялись через
Босфор, весь день простояла на берегу, но так и не увидела его. Рыдала,
думая, что он погиб.
Растревожили Хюсама слезы Нафисы. Лишь к утру уснул он в своей
мастерской, размещенной в подвале, не ведая о том, что творится по ту
сторону Босфора. Нафиса разбудила старика под вечер. Она только что
вернулась из города, была встревожена, настойчиво теребила Хюсама за
плечо:
- Вставай, вставай, Хюсам! Ты спишь и ничего не знаешь. Этой ночью
умер султан Амурат...
- Великий боже! - вскочил Хюсам. - Как, почему умер Амурат?
- Поговаривают, что отравили его янычары. На банкете.
- Проклятие... А кто же, кто... - Старик вдруг схватился за бороду,
пальцем поманил к себе жену. - Слушай, я хорошо знаю... О, я знаю, что
есть такой закон, принятый еще Магометом Завоевателем, когда он захватил
Кафу... Слушай, Нафиса. Ядовитая кровь чужеземки Роксоланы пролилась в эту
ночь! В том законе завещал Магомет: <Когда прекратится мой род, крымская
династия Гиреев на престол Порты взойдет...>
- Тс-с-с! - Нафиса закрыла Хюсаму рот. - Сегодня я слышала, что
какого-то Гирея задушили в Дарданелльской крепости Султании за такие
слова... Ты же не знаешь, Ибрагима выпустили из тюрьмы и должны
провозгласить его султаном.
Хюсам замахал руками:
- Шайтан плюнул тебе на язык! Так он же слабоумный...
- Опомнись! - воскликнула Нафиса. - Не вздумай на улице сказать это.
Сорвется слово с языка, и пойдут тысячи повторять его. А янычары всюду
шныряют и хватают тех, кто охаивает Ибрагима.
Хюсам долго не сводил глаз с перепуганной жены, словно ждал: может,
она улыбнется и скажет, что пошутила? Но видел, что ей не до шуток.
Сидел теперь на миндере, склонив голову на руки, и думал о Веселой