"Ярослав Ивашкевич. Хвала и слава (Книга 3)" - читать интересную книгу автора

увенчанных куполами. Крытые дранкой, купола эти поросли мхом. В правом крыле
жила и умерла тетя Михася, в левом, наверху, под самым куполом, была комната
Анджея, обычно битком набитая варшавскими гостями. Внизу, в первом этаже,
помещалась часовня с отдельным входом из парка. В прежние времена ее
отворяли только в особо торжественных случаях - для крестин или венчания.
Теперь же, с тех пор как разразилась война, часовня была открыта весь день.
Сюда приходили и беженцы и местные жители. После полудня начинались
молебствия под предводительством энергичных и набожных старушек. По
вечерам - а в шесть часов уже вечерело - часовенка наполнялась людьми; лица
их, невзрачные и бледные, расплывались в колеблющемся свете свечей.
Здесь же возникла и сразу стала очень популярной молитва, полная
обращений к богу, соответствующих трагическим обстоятельствам. В ней с
легкостью отрекались от всего, что дала Польше независимость. Казалось, что
пожилые жрицы испытывают даже удовольствие, взывая: "Удостой нас, господи,
верни нам отчизну и свободу!" Эти слова напоминали им далекую молодость,
когда родина еще не знала свободы. Но для молодых людей подобная мольба была
непереносима. Анджей, забредший сюда в первый же день по приезде, не мог
этого слышать. К огорчению набожных старушек, он демонстративно покинул
святую обитель в самый разгар богослужения.
Тем не менее эти сборища в усадебной часовне не давали ему покоя.
Анджей не входил в часовню - бродил поблизости, под высокими кронами
знакомых с детства старых дубов и лип. Сейчас они напомнили Анджею о
последней летней экскурсии. Казалось, от нее отделяют годы, а ведь в
действительности прошло всего лишь несколько недель. Анджей остро переживал
свое одиночество. Он избегал Геленки - с ней были связаны воспоминания об
ушедших навсегда летних счастливых днях; ее, почему-то только ее, Анджей
винил за это странное исчезновение отца.
Он никогда больше не сидел на крыльце дома, боялся отдаться своим
неопределенным мечтаниям, теперь таким неуместным. Скрытый в тени больших
деревьев, он смотрел на освещенную дверь часовенки и все никак не мог
примириться с мыслью, что только это теперь и осталось людям. Анджей не мог
бы выразить мысли, теснившиеся в его голове. Они были неясные и уводили его
далеко от действительности. Просто-напросто он еще не отдавал себе отчета в
том, что произошло, и не умел, разумеется, определить свое отношение к
этому. Знал только, что не может слушать беспомощные, плаксивые слова
молитвы. Нечто совсем иное занимает его. Но что именно?
Ромек решал все вопросы легко, хотя, может, и по-детски. Он собрался "в
дорогу", словно не было на свете ничего легче и проще.
- Куда же ты поедешь? - спрашивал Анджей, встретившись с Ромеком возле
часовни в один из теплых осенних вечеров.
- Еще не знаю, - сказал Ромек, - но здесь я ответа не найду.
- Вообще Пустые Лонки больше ни на что не дают ответа, - сказал Анджей.
Но Ромек молчал, и думая, что тот не понял его, Анджей продолжал: - Когда-то
я целые ночи просиживал на этом крыльце, казалось, что здесь я нахожу ответы
на все свои вопросы. Это было недавно, совсем недавно, а кажется, что с тех
пор прошла целая жизнь. Я был тогда ребенком.
Он замолчал, зная, что Ромек не понимает его.
Ромек кашлянул.
- Знаешь, - сказал он, - я думаю, что нельзя дальше вот так сидеть.
- И я о том же думаю, - согласился Анджей.