"Алексей Иванов. Граф Люксембург (нераскрытое убийство)" - читать интересную книгу автора

вы не поверите! - Веревка! Но мне не очень-то обидно. Мне плевать на
звездное небо...
Она не унимается: ходит и ходит мимо - то цветы полить, то обидное
слово подбросить. Такая маленькая, в шерстяных домашних рейтузах, на
которых так много дырочек, такие всеми нами принято носить дома.
Просвечивает тело. Мне рейтузы её напоминают звездное небо, и дороже мне
любого звездного неба, из любой точки вселенной. Вот мое созвездие,
настоящее, без подачек - созвездие Рейтуз. Каждую звездочку в нем знаю. И
плевать я хотел на настоящее звездное небо. Где-то я это уже слышал. Но мне
действительно плевать: мне чужой славы не нужно. Мне бы разобраться со
своим звездным небом. Ведь я звездочет и астроном ещё тот. Когда я вижу,
что в созвездии Рейтуз зажглась новая звезда, я испытываю такое же желание
дать ей новое имя, как человек у телескопа, и чтобы оно всегда стояло
передо мной, улыбалось мне своей беззубой улыбкой. Думаю, что я не один
такой - у каждого свое звездное небо... Я, как и любой серьезный астроном,
открывающий новую звезду, и дающий ей имя, к примеру, "Петрухин-898", так
же чувствую свою сопричастность с самим звездорождением. Он в момент
блаженной сопливости своей по поводу сопричастности, единения с Сущим,
когда комкается казенный халатик на груди и запотевают очки, чувствует в
экстазе единения, самоуничижения и самоотрешения, более того! - подвига
духовного - вину свою за все нехорошее, иными словами - дерьмовое, что
творится во вселенной, в осознании муравьинности своей стучит себя неистово
лапками в грудь, - так же и я, вину испытываю вселенскую, ещё более
глубокую, ведь я и есть в своем созвездии то самое разрушающее зло.
Раньше она так не дожидалась меня домой. Когда знала, что что бы там
ни было, но я всегда приду. Не ждала, пока не поняла, что я однажды могу не
прийти. Раньше и жена моя видела сны, что я пою в своем театре, в общем у
себя на работе, графа Люксембурга, и мы с ней все гадали: когда же? когда?
А теперь, что я лежу голый, синий, измордованный в камере с урками; лежу
дни и недели, с клистиром в жопе и шлангом во рту и все никак не могу
прийти в себя. Хотя меня все будят, и даже урки испытывают ко мне
сострадание. Мне же постоянно снится, что у меня открытый перелом ноги.
Знаете ли вы, что сны - ангелы хранители нашего тела - просто так не
изменяют нам: что-то должно сломаться в нам самих.
Вот я, пьяный, опираясь о каждую стену и забор в моем городе, руками
трогая мой город, на ощупь добираюсь до своего созвездия.
Дверь распахивается - передо мной она (я даже пугаюсь) - значит,
ждала. Вот она стоит в своих звездных рейтузах, отставив одну маленькую
ногу, смотрит на меня, как на чудо, как раньше дети в кинозале смотрели
"Чапаева", - и ворвавшийся за мной ветер, подбрасывает её косички. Такие
они легкие эти косички, тонкие, перевитые, точно жеваным, бантом, что что
плотный ветер - мой приятель - подбрасывает их. В этот момент я обычно
говорю что-то грубое и злое: мне кажется, что жалость к себе она вызывает
нарочно...
Нет, она и вправду не верила, что я приду: ведь так поздно - наверняка
я в милиции - избитый, раздетый, невменяемый. Она разуверилась в том, что я
приду. Боже, как же можно так жить, каждый день разуверяясь, что он
придет?! Где брать силы на следующий?!
Я стою в дверях, а она продолжает смотреть на меня, как на шедевр
советского кино. Ну же, впускай меня, обнимай меня, целуй, я вернулся! Я в