"Алексей Иванов. Граф Люксембург (нераскрытое убийство)" - читать интересную книгу автора

поезда, с лавки отчалили в туман и двинулись вверх по течению своей реки
два странного с виду человека: один - в шинели, летних очках и соломенной
шляпе, другой - ему по грудь был в большом крест накрест перевязанном
платке, с мешком в руках, на котором отчетливо виднелись крашеные плакатные
буквы. Они направились к брежжущей букве "М", возвышающейся над кафельным
бассейном, из которого клубами валил пар. Двое уверенно ступили в
непроницаемую мглу. И со стороны могло показаться удивительным, что
маленький поддерживает большого, шагающего широко и неровно, старался
попадать с ним в ногу и шепотом умолял не шататься. "Буду шататься" - "Ну
зачем?" - "Буду" - "Ну не надо".
Я лежу дома по-прежнему под двумя одеялами и корчусь от боли. Все тело
в синяках, кисть правой руки вывихнута, лицо утопленника. Суки! Так
изуродовать артиста оперетты. Конечно и раньше бывали синяки. Чего по
молодости лет не бывало. Как-то на картошке играли в футбол с солдатами:
казахи, да украинцы - очень крепкие ребята, обрадовались, что мы приехали,
студенты, сняли сапоги и прямо босиком гоняли мяч с нами, видно, очень
соскучились по сопернику. В конце игры у многих ноги были в крови. Один
казах сорвал себе ноготь на пальце, но продолжал бороться: огромная
жилистая ступня в крови, он с ыкающим выдохом мощно выбрасывает мяч в
середину поля. Игра закончилась дракой, я заработал фингал, и по сравнению
с другими ещё легко отделался. На следующий день с солдатами помирились и
опять пошел футбол. Бывали стычки со своими сверстниками из-за девушек. Да
мало ли что. Но такой дикости, такой ненависти к своему лицу встречаю
первый раз не встречал никогда. Черт возьми, что же делать? Может проткнуть
эти багровые шишки на лице? Впрочем зачем мне внешний вид? В театре я играю
бабушку-мышь в детском спектакле напару с одной женщиной: мы с ней
сменяемся - она ведь может меня подменить за коробку конфет, позвоню ей,
когда надо. В горле такая боль, точно туда кол пропихивали; из носа
постоянно течет кровь. Но отвратительней всего на душе. Никогда так не
было. Ощущение, что я лежу в ментуре, на полу до сих пор не проходит.
Преследует запах: я чувствую керзу и не могу отделаться от нее. Простирали
всю одежду, вымыли столько песка и грязи, что чуть ванну не засорили и все
равно отовсюду пахнет кирзой и ментурой, а на душе менты в клепаных ботах
скачут, клянутся забить досмерти...
Подавленность. За окном мокрый снег падает, под снегом поет какая-то
птица... Вдруг пахнуло снежной сыростью - неожиданно на пороге появилась
жена.
Я привстал, не зная, что от неё ожидать.
- Разлегся? - были первые слова. - Нисколько тебя не жалко. Я давно
хотела увидеть тебя таким. Правильно сделали они там, в ментуре. Молодцы
ребята.
Я ничего не отвечал, спрятав свое лицо.
- Чего ты прячешь его? - слышу её голос. - Посмотри на себя
внимательно в зеркало. Это твое истинное лицо.
Сказав эти слова, она исчезла, оставив в комнате после себя
пронизывающий холод, точно только что здесь побывал призрак. Я весь
покрылся гусиной кожей. В комнате воцарились молчание и сумрак.
- Она мне этого не простит, - проговорил я дрожащим голосом.
- Простит, - сказал маленький человек.
- Я сейчас же к ней поеду, - делаю попытку встать.