"Борис Васильевич Изюмский. Соляной шлях (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

стола, сбегала в погреб, принесла жбан варенухи.
А Евсей уже делился своим планом с Анфимом:
- Наберу киян покрепче, и махнем. Я те края знаю. Только вот и на
грош не верю прикидщику Путяте. Все ведь прикогтит... Что одной рукой
дает - другой тут же отбирает.
- Ну что ж, коль решился, - раздумчиво говорит Анфим. Сейчас он
выглядит старше своих лет, может быть, потому, что от сидячего образа
жизни стал полнеть. - Гляди и посчастит. Мне Путята тож обещал заказ один
знатный...
- Вот только за юнцов моих боязно, - погладил длинный светлый ус
Евсей, и на открытое, бесхитростное лицо его легла тень беспокойства.
- Не бойся, мы доглядим, - заверил Анфим.
- Вот спаси бог, - обрадовался Евсей. - Я, может статься, свово
подлетка с собой возьму. Пусть свет поглядит... Волю узнает... Мужает...
Так ты тогда, будь ласка, пригляди за отроковицей. Да и помощницей она вам
станет...
И правда, почему бы ей не остаться на время? Вот у бобров как
заведено: год исполнится после рождения, и родители, сделав малому
собственную избу, оставляют - живи своим умом и своей силой.
Так-то оно так, да росла Анна уж больно худенькой, и за нее всегда
было боязно.
Эта тревога родилась в нем еще тогда, когда дочка только появилась на
свет божий. Она долго не говорила ни слова. Жена в отчаянии упрекала себя:
мол, дитя онемело, потому что она, мать, поела рыбы. И бросилась лечить
девочку колоколом: облила било водой, принесла ту воду пить Анне. Но и это
не помогло.
А в два года словно прорвало какие-то заторы: Анна сразу заговорила и
целыми днями щебетала без умолку.
...В колыбели подала голос одна из дочерей Птахов. Неведомо какая:
Марфа ли, Пелагея или Лисавета? Запищали и две другие. Ну, этим немота не
грозит.
Анфим подошел к люльке на три места, поддел дочерей правой рукой,
прижал их к груди. Поднося к Евсею, весело сказал:
- Вот-то богатство - полная охапка невест!
Евсей поглядел на три совершенно одинаковые, круглые, со светлыми
блестящими глазами рожицы. Во рту у каждой был палец, только крайняя
сосала еще и палец сестры.
- Как вы их распознаете? - подивился Бовкун, и в улыбке вспыхнули
белой полоской крепкие зубы.
- Да ведь их, ягодиночек, видно ж! - убежденно воскликнула Марья. - У
Марфы отлив очей особый. Пелагеица морщится по-своему, а у Лисаветы,
гляди, на шее темная росинка притаилась.
Она посмотрела добро на соседа:
- Ты не тревожься! Если надобно, пусть Аннуся с Ивашкой у нас
перебудут... Мне и впрямь даже помощь...


Дети встретили Евсея радостно, Анна крикнула:
- Татусь! - Прижалась к нему, потерлась прохладной щекой о его щеку.
Отец ласково провел рукой по ее светлым волосам: