"Юрий Ячейкин. Мемуары пророка Самуила" - читать интересную книгу автора

И никто не может спасти верующих от буйных сынов Илиевых, что рыщут, аки
волки на пути овечек божьих.
Сыны Илии, хоть они и попы, знать не желают никакого Сундука и слышать
не хотят про святые обязанности свои. Если кто-либо приносит вкусную и
питательную жертву Сундуку и его односундучанам, Офни и Финеэс засучают
рукава ряс своих, непристойно оголяя рыжие и волосатые, будто у палачей,
руки, запускают вилки в котел, где варится мясо, либо в кастрюлю или
сковороду, и что наколют на вилки, то и поедают. И никакого страха перед
кипящей пищей не проявляют, а лишь неукротимую жадность и прирожденную
ненасытность. А меня, убогого, Офни и Финеэс гонят от трапез своих,
потому, видите ли, что у меня волосы выпадают, как из старого матраса,
хотя по возрасту я еще отрок. А волосы же мои секутся и выпадают оттого,
что отец мой Элкана и мать моя Анна дали обет богу, что лезвие никогда не
коснется чела моего и обличья моего. И ныне вид у меня отталкивающий. Все
уже привыкли к тому, что я всюду трясу волосами своими. И если даже не я,
а кто-то другой неосторожно потеряет волосок свой и тот волосок найдут в
котле либо в кастрюле, котелке или горшке, все равно немедленно ищут меня
и нещадно бичуют.
Воистину некоторые родители неразумными и поспешными обетами своими
лишают детей своих радостей и хлеба насущного и обрекают на жалкое
существование.
Я молча сажусь в темный угол, смиренно ем сухую корочку и наблюдаю, как
Офни и Финеэс бессовестно объедают Сундука и весь его бестелесный сонм. И
Сундук тоже молчит и сидит тихо, словно мышь, ибо у жадных на еду сынов
Илии кулачищи - по полпуда каждый.
А еще негодники эти завели суетный обычай: вечером насосутся вина (чтоб
они расплавленной смолы насосались), оденутся с варварской роскошью в
заморские одеяния и идут к женщинам, которые собираются в скинии. И
нахально заигрывают никчемные пастыри эти с молоденькими богомолочками...
А отец их, Илий, верховный жрец храма божьего, глядит на непотребства
греховодников этих сквозь персты свои и только завистливо шамкает:
- Эх, мне бы такую работу!
А по утрам Офни и Финеэс выходят перед алтарем в золотом убранстве,
кадят кадилами перед золотыми иконами, воскуряют фимиам и читают мужьям
хорошеньких молоденьких богомолочек заповеди господни. А потом распевают
во всю глотку святые песни, да так, что уши закладывает. И простецкие эти
штукенции так действуют на паству, что, вместо того чтобы взять палки да
обломать их на раскормленных спинах охальников, они стоят с раскрытыми
ртами, будто и не в храме они, а в балагане ярмарочных лицедеев.
Но, если подумать, разве не было так всегда? Разве не про попа сказано:
"Брешет, как поп в церкви"? Или еще: "Поп с богом говорит, а на черта
глядит".
А когда службы нет, Офни и Финеэс целыми днями шатаются без дела и,
чтобы не умереть от скуки, зовут для потехи меня:
- Гей ты, остолоп, иди-ка сюда! Не сторонись общества, долгоносик!
Нос мой - это крест мой. Все издеваются над моим носом, даже Офни и
Финеэс, хотя и у самих у них носы словно крюки. Но мой нос длиннее всех
известных носов, он равен половине локтя, острый и кривой, словно нож.
Зовут Офни и Финеэс меня, чтобы поглумиться надо мной:
- Возьми свой нос, дурак, и побрейся!