"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора

ужасов был способен поглотить гораздо более крепкое и закаленное создание,
чем я. Впрочем, так ли просто поддаются воздействию души и характеры?
Элеонора, моя первая жена, вытворяла в постели то, чего не умели и что
отказывались выполнять преуспевшие, ставшие гроссмейстершами в искусстве
любви проститутки. Откуда взялась изощренность в воспитанной строгими
правилами внешне бесстрастной снежной королеве? (Потом я узнал: учителей
было много, даже больше, чем нужно). Но можно ли приохотить человека к
тому, к чему он не расположен? Не склонен? Чего сторонится, чурается?
Вот и я, перелезая в роддоме в соседнюю колыбельку, следовал извечно
присущей живому тяге. Куда? К чему?

Проснувшись, я не сразу сообразил, где нахожусь. Сквозь оконные
занавесочки пробивался голубоватый дневной свет. Русалка с распущенными
волосами лежала рядом. Как мы умещались на узенькой, шириной с гладильную
доску, полке? Губы аквариумной феи слегка вспухли, стали детскими. Нужно
было подняться и уйти, я и собирался так поступить, но она прижалась ко
мне. Столько в этом порывистом движении было трогательной беззащитности и
желания удержать! Да еще странный, холодком обдавший незабудковый взгляд!
У меня перехватило дыхание. Так бывает весной. Или после грозы - от
переизбытка озона. Пьянящая безудержность закружила голову. Подобного я не
испытывал много лет.

"Штопор" - называл наши лихие загульные виражи мой друг Гриша. А я
окрестил мгновения, когда прихлынувший ветер уносит тебя, будто сорванный
с ветки легкий лист, - "выдохом". Летишь, кружишь, подхваченный
водоворотом событий, счастливо замороченный каруселью мелькающих лиц - и
мечтаешь, молишь, чтобы парение не кончалось. Сколько раз сумасшедшие
вихри уволакивали в другие города, в незнакомые квартиры и чужие постели.
Где ждали готовые безраздельно принадлежать и во всем потворствовать,
исполнять капризы и любить, любить, любить - отчаянно и беззаветно -
женщины, женщины, женщины. Непредсказуемые и прекрасные, покорные и
коварные. Ради них ввинчивались в крутое пике мои маршруты, ради них
снимались с якоря корабли и ревели, выруливая на взлетные полосы, крылатые
лайнеры. Мчишь, нанизывая на шампур бытия дни и ночи, расстояния и
населенные пункты, диковинные земли и просторы морей и океанов. Влечет и
манит тесный лаз, нежный грот, узкая нора, катишь перед собой твердолобый
таран с эллипсами колес - и всюду позволено войти, всюду дано вломиться
крепким дулом, дальнобойным снарядом, никакие преграды не помеха, самая
неприступная крепость, самая отчаянная оборона не в силах противостоять
натиску твоего желания. Шумят невидимые в темноте деревья, освежают
прохладой, вбираешь трезвящую и одновременно дурманящую негу и не можешь
надышаться, густота утреннего тумана смешивается с хлороформом леса, йодом
водорослей, чудодейственный настой вливается в тебя и течет по жилам,
будоража и придавая уверенность: жизнь - для тебя, жизнь - это ты, пьешь
её, будто душистое вино, жадно булькая, смакуя каждый глоток, каждый
оттенок вкуса, аромата, ни один следующий не похож на предыдущий, ни
оторвать, ни оттащить, ни отторгнуть тебя от прелести бытия и власти над
ним невозможно. Вино капает на одежду, рубашка набрякла хмельной влагой,
сладость струится за ворот, стремит щекочущий бег дальше, под пояс, в
брюки.