"Юрий Яковлевич Яковлев. Трудная коррида " - читать интересную книгу автора

вовсе не похожа на учительницу, и глаза у нее как у девчонки. А у него уже
растут бачки. Он, Генка, помню, провел рукой по краю щеки, возле уха и
почувствовал непривычную шероховатость. Подушечками пальцев почувствовал.
Был бы черноволосым, все бы видели, что у него растут бачки... Но кого
волнуют глаза девчонки и взрослые бачки. Что-то в жизни неправильно
устроено, рассуждает Генка, если любви можно помешать. Много лишних стен.
Если бы не школа, может быть, Майя тоже любила бы его. Школа создает
"классовое" неравенство, встает между ними стеной из кирпичиков, с окнами
и дверьми. Но вот она, школа, кончится. Надо только пережить год... До
весны дотянем, а там наши подойдут!
Такое творилось с Генкой. Но он об этом никому не говорил. Жил со
своей тайной. Хранить такие тайны трудно. Как уран. Они дают радиацию.
Вырываются из сердца, из глаз. И невидимые счетчики Гейгера стучат:
радиация... любовь... любовь! Выше всех норм - любовь - радиация.
Мне хотелось помочь Генке. И я тоже начал заниматься математикой.
Ведь цифры могут не только резать по живому, но и утешать. Как-то сам не
знаю почему я сказал:
- Я стану стариком, а ты еще будешь молодым. Ты долго будешь молодым.
И оба мы в тот момент не знали, что не будет Гена ни молодым, ни
старым, не будет ему двадцати семи, а ей тридцати двух. И не дотянут они
до весны, а наши подойдут поздно...


2

Я был вдвое старше Гены, но мы дружили, хотя я годился ему в отцы.
Молодой отец взрослого сына. Люди пожимали плечами, а мы были с ним на
"ты" и держали себя на равных. Мы никогда не обсуждали, что нас связывает
и в чем секрет нашего необычного товарищества. У Гены в глазах светилось
непреходящее удивление, словно попал он в этот мир с другой планеты, где
все, как у нас, и все немного иначе. Было в нем что-то бесконечно наивное,
незащищенное, открытое всем ветрам. Я чувствовал это и старался помочь
ему, незаметно прикрыть собой. Нет, я не был ангелом-хранителем,
приставленным к Гене небом. Стараясь уберечь его, я одновременно защищал
себя, свои надежды и свою веру в людей. Может быть, нас и сблизила общая
неподвластность возрасту, не проходящая с возрастом человека
незащищенность. Ахиллесова пята. Две пяты: одна - побольше, другая -
поменьше.
Была у Гены любимая поговорка:
- До весны дотянем, а там наши подойдут!
Откуда она попала к семнадцатилетнему мальчику? Ее как бы занесло
ветром из далеких трудных времен. От нее веяло ожиданием и надеждой. Но
было в ней что-то щемящее, грустное. И теперь, когда мне бывает тяжко, я
повторяю Генкины слова и как бы слышу его голос. Вот и весна разлила на
дорогах свои мелкие, подсиненные небом моря, а наши все не идут. Но они
придут, Генка!
Помню белое, сахаристое поле, снег, поблескивающий кристалликами, и
выпуклые, освобожденные от зимнего покрова островки земли. Гена шел,
жмурясь от солнца, и вдруг опустил голову, и в глаза ему острым изумрудом
ударила зелень. Он присел на корточки, стал разглядывать нежные всходы