"Юрий Яковлевич Яковлев. Ляля Пуля " - читать интересную книгу автора

предосудительного, просто играем в азартную игру. Но "плодоовощ" называл
вещи своими именами.
Временами мы люто враждовали с "плодоовощью". Но вот проходили
осенние дожди, выпадал снег, ударяли морозы, и вражда затихала: нас
приглашали перебирать яблоки. Перед нами распахивались недоступные двери
"плодоовоща", и мы шли между рядами ящиков как по яблоневому саду. Мы
работали усердно и, опьяненные ароматом, переносились в лето и уже не
могли себе представить, что всего два лестничных пролета отделяют нас от
зимы.
Должен признаться, что яблоки мы не очень-то любили. От них мы
получали только острое удовольствие доставшейся с риском добычи. В жизни
каждого мальчишки обязательно должна быть хоть одна запретная яблоня в
чужом саду, к которой крадутся, преодолевая страх быть побитым, а затем
торопливо, с оглядкой срывают крепкие, с остатками завязи зеленые яблоки,
от которых сводит рот. Но откуда в центре большого города взяться яблоне!
"Плодоовощ" и был нашей яблоней.
Мы были большими знатоками яблок. Антоновку безошибочно отличали от
"аниса полосатого", а "пепин шафрановый" - от "апорта". Были нам знакомы и
такие редкие сорта, как "ранет орлеанский", "кандиль синап" и
"астраханское красное".
Когда же мы с гордостью приносили яблочные трофеи домой, нас
прогоняли и велели вернуть законную добычу "плодоовощи". Как бы не так! Ни
у одного из нас не поднималась рука на такой добродетельный поступок. И
начиналась объедаловка. Яблоки трещали у нас на зубах, губы блестели от
сока...
До сих пор запах яблок возвращает меня в детство.
Но этот рассказ не о яблоках, а о Ляле Пуле.


Ляля Пуля жил в бывшем каретном сарае.
У нас во дворе была вереница каретных сараев. Бабушка рассказывала,
что в "мирное время", то есть до революции, в длинном одноэтажном здании с
облупившейся желтой краской за высокими воротами с фигурными коваными
петлями и в самом деле во времена оные стояли кареты, потом их сменили
легкие лакированные коляски на тонких дрожащих рессорах, фаэтоны с
поднимающимся верхом и приземистые сани с медвежьей полостью. Внутри на
стенах каретных сараев висели дуги, подбитые войлоком хомуты, выездная
сбруя с бляхами, похожая на кавказский ремешок. А несколько сараев были
переделаны в конюшни - там стояли лошади. Потом все это куда-то делось,
исчезло, отнесло временем. Остался один Орлик. И тяжелая телега на
"дутиках" - резиновых шинах.
Орлик был ломовой лошадью, или, как его еще называли, битюгом. У него
была сильная короткая шея с седой гривой. И тяжелые, утолщенные книзу
ноги. Когда Орлик шел по двору, каждый его шаг, как удар молота, отзывался
на булыжниках лязгом подков.
Утром мы просыпались от железных шагов коняги. Мы подходили к окну, и
перед нашим взором представал огромный мускулистый конь, который легко вез
за собой телегу и в такт шагам покачивал головой, словно поддакивал своим
мыслям.
Мы кормили Орлика хлебом, присыпанным солью. И он не спеша, с