"Юрий Яковлевич Яковлев. Страсти по четырем девочкам (Мистерия) " - читать интересную книгу автора

мучительная пауза. "Женя умерла..." Эти слова не отзвучали, не пролетели
мимо, а продолжали существовать, дрожали в воздухе...
И тогда мои спутники не выдержали, в первый раз забыли о своих
масках, и на меня обрушились горячие вопросы:
- Кто эта Женя, которая умерла?
- Почему она умерла?
- Где это произошло?
- Что вообще происходило в мире 29 декабря 1941 года?
- Чья рука вывела эти страшные слова: "Женя умерла"?
Маски вопросительно смотрели на меня, и я обратил внимание, что грань
между "я - грустный" и "я - веселки" нарушилась и в них появилось что-то
схожее. Они ждали от меня ответа на свои недоуменные вопросы.
Я ответил одним словом, которое всю жизнь рядом со мной, а я не могу
к нему привыкнуть:
- Блокада!


Песнь вторая

У каждого времени есть свои горячие слова. Но время проходит, и слова
отступают в тень, забываются. Уступают место новым, более важным для
нового времени.
Но слово "блокада" во все времена живет во мне. Оно не ослабевает,
напротив, набирается сил, становится страшнее. От него веет смертью моих
близких. Я был бы рад забыть его - не забывается, кровоточит.
А для сегодняшних молодых людей "блокада" - слово из языка, который
они не проходили. Или так проходили, что прошли мимо. Не запомнили.
Но Пьеро и Арлекин уже усвоили, что в моем Театре, как и в каждом
театре, ничего не бывает случайным. И если прозвучало слово "блокада", то
нельзя пропустить его мимо ушей, надо докопаться до смысла.
Мои спутники стали рассуждать, строить догадки:
- Красивое слово "блокада".
Наверно, слетело с плаката?
- А может быть, в мире есть остров "Блокада"?
- А может быть, это названье фрегата?
- А может, тайфун с катастрофой кровавой?
- А может быть, имя девчонки кудрявой?..
Я понял, что на сцену моего Театра должен выйти персонаж, который
лучше других объяснит сегодняшним людям, что такое "блокада". Передо мной
в сознании прошла целая галерея блокадных образов: старушек с
пергаментными лицами, парней, заросших щетиной и сгорбленных, как старцы,
женщин с жертвенностью во взгляде, стариков, полуживых-полумертвых. Они
прошли перед моими глазами, и каждый произносил посиневшими губами: "Я и
есть блокада". Но я выбрал другой образ, который был ближе мне.
Я вспомнил о девчонках, вчерашних школьницах, которые стали бойцами,
солдатами и вместе с нами, мужчинами, очутились около зенитных орудий,
чтобы защитить родной город от воздушных налетов. Их нежные лица еще не
успели огрубеть от солдатской жизни. Девочки-солдаты еще не совсем отвыкли
от дома и во сне жаловались маме на трудную жизнь. А потом шли на пост.
Недоедали, недосыпали. Бедные мои!