"Генри Джеймс. Связка писем" - читать интересную книгу автора

американцев и англичан под предлогом преподавания им французского языка.
Можешь себе представить, что это за люди, - т.е. эти семейства. Но и
американцы, избирающие этот странный способ видеть Париж, должно быть, не
лучше их. Мы с мамой пришли в ужас и объявили, что и силой нас не вывести из
отеля. Но у отца есть манера добиться своего - более действительная, чем
насилие. Он пристает и суетится, пилит, пилит, и когда мы с мамой истомимся,
торжество его бывает безупречно. Желала бы я, чтобы ты слышала, как отец
распространялся насчет своего "семейного" плана; он говорил о нем со всеми,
с кем встречался; заходил к банкиру и толковал со служащими в его конторе,
со служащими в его конторе, со служащими на почте, пытался даже обмениваться
мыслями на этот счет с лакеями гостиницы. Он говорил, что так будет
безопаснее, приличнее, экономнее, что я усовершенствуюсь во французском
языке, что мама узнает, как ведется французское хозяйство, что он будет
спокойнее, и не знаю - что еще. Из всех этих аргументов не было ни одного
основательного, но это не имело значения. Все его толки об экономии - чистая
чепуха; теперь, когда, всякий знает, что дела в Америке окончательно
оживились, что застой совершенно миновал и что там составляются громадные
состояния. Мы экономили в течение последних пяти лет, и я полагала, что мы
поехали за границу, чтобы пожать плоды этой экономии.
Что же касается до моего французского языка, он настолько безукоризнен,
как я только могу желать. Уверяю тебя, что я часто сама удивляюсь легкости,
с которой говорю, и когда я приобрету немного более навыка относительно
родов имен существительных и идиом, я буду хоть куда по этой части.
Итак, отец по обыкновению настоял на своем; мама неблагородно изменила
мне в последнюю минуту, и я, продержавшись одна в течение трех дней, сказала
им, что они могут делать со мной, что хотят! Отец пропустил три парохода,
один за другим, оставаясь в Париже, чтоб убеждать меня. Ты знаешь, он точь в
точь школьный учитель в "Покинутой деревне" Гольдсмита - даже будучи
побежденным, он продолжал убеждать. Они с мамой объездили семейств
семнадцать - они откуда-то добыли адреса - а я легла на диван и отказалась
от всякого участия в этом деле. Наконец, они договорились, и меня
препроводили в учреждение, из которого пишу тебе. Пишу тебе из недр
парижского manage, из бездны второстепенного пансиона.
Отец оставил Париж только когда, по его мнению, удобно устроил нас
здесь, и объявил madame de Maison-Rouge - хозяйке дома, главе "семейства", -
что просит ее обратить особенное внимание на мое французское произношение.
Как нарочно, в произношении-то я всего сильнее; упомяни он о родах и
идиомах, замечание его имело бы какой-нибудь смысл. Но у бедного папа совсем
нет такта, и недостаток этот особенно резко обнаружился с тех пор, как он
побывал в Европе. Как бы то ни было, он пробудет в отсутствии три месяца, и
мы с мамой вздохнем свободнее, положение будет менее напряженное. Должна
признаться, что нам дышится свободнее, чем я ожидала, в доме, где мы уже
прожили с неделю. До нашего переезда я была убеждена, что дом этот окажется
заведением самого низкого пошиба; но должна признаться, что в этом отношении
приятно обманулась. Французы так умны, что умеют управлять даже подобным
домом. Конечно, очень неприятно жить среди чужих, но так как, в сущности, не
живи я у madame de Maison-Rouge, я не жила бы в Сен-Жерменском предместье.
Комнаты наши очень мило убраны, стол замечательно хорош. Мама находит
все - дом и жильцов, нравы и обычаи очень забавными, но ее позабавить
нетрудно. Что до меня, я, как тебе известно, требую одного: чтобы меня