„НУ И ЗАБАВНАЯ ЖЕ ШТУКА ЭТОТ РАДИВО!"

Радиостанция находилась неподалеку от штаба. Ее начальник сержант Пылимару Георге, здоровенный парень из-под Торжа, считался одним из самых лучших радистов во всей армии. Радиограммы он передавал и принимал с удивительной быстротой. Радисты всех штабов армии узнавали его по «почерку» и мечтали когда-нибудь добиться такой же быстроты и сноровки.

«Это Пылимару!» — говорили они, когда раздавались удары его ключа, и слушали, как он передает радиограммы, с таким же восторгом, с каким любители и знатоки слушают музыку.

Сержанта Пылимару ценили не только как лучшего радиста, но и как отважного солдата. В тяжелых боях за, освобождение Трансильвании, когда одному из гитлеровских соединений удалось проникнуть глубоко в тыл румынской армии, случилось так, что под угрозой оказались штаб дивизии и радиостанция. В бою с фашистами сержант Пылимару сумел не только защитить свою станцию, но и захватить в плен двух гитлеровцев.

За отвагу он был отмечен приказом и награжден. Генерал Попинариу ценил начальника своей радиостанции и, сколько ни требовал штаб армии его перевода к ним, сумел отстоять прославленного радиста.

Особенно славился сержант Пылимару умением перехватывать шифрованные радиограммы противника. Ежедневно с его станции отправлялось множество расшифрованных текстов. Отличными мастерами своего дела слыли и два его помощника.

На следующий вечер после тех событий, с которыми уже знаком наш читатель, на радиостанцию будто невзначай зашел Некулай Тупица.

До этого он ни разу здесь не появлялся.

Радисты были рады приходу Некулая, рассчитывая вволю повеселиться.

— Здравия желаю, господин сержант! — отдал честь Некулай сержанту Пылимару, тщетно пытаясь встать в положенную по уставу стойку «смирно». Но это ему так плохо удавалось, что радисты не могли не расхохотаться, глядя на его нелепую фигуру.

— Какой ветер тебя к нам занес, Некулай? — спросил сержант Пылимару.

— Думал, что найду здесь моего господина капитана. Всюду его искал, только у вас еще не был. Не заходил он к вам?

— Не был, Некулай, — дружелюбно ответил ему сержант.

Один из телеграфистов, желая вызвать неожиданного гостя на разговор, пошутил:

— Да оставь ты в покое господина капитана! Может быть, он развлекается сейчас в компании какой-нибудь вдовушки или жены, у которой муж загулял…

Но Некулай Тупица, вместо того чтобы подхватить шутку, рассердился:

— Мой господин капитан?! Этого быть не может, товарищ! Он не похож на других. Он — как красная девица. Должно быть, любит очень свою женку и хочет сохранить ей верность. Ни одна бабенка не посмела строить ему глазки. Было раз: хозяйка, у которой мы квартировали в одной деревне, не помню уж ее названья, — разве упомнишь все деревни, — прямо умирала по нем, глазами его пожирала. Как только мой господин капитан домой, она — гоп и в комнату: не желаете ли кофею, варенья, а то яблоков притащит каких-нибудь или еще чего. И так она на него смотрела, так смеялась, что голову потерять было совсем нетрудно. Ну а господин капитан не сдался. Эта бабенка чуть не захворала, до того уж он ей нравился, а когда пришло время уезжать, она так ревела, что даже жалко ее стало, беднягу.

— Ну, хорошо, Некулай. Если ты видел, что гвой господин капитан не хочет над ней сжалиться, то почему же ты не постарался ее утешить?

— Что сделать?

— Утешить!

— Как это «тешить»?

— Ну, составить ей компанию вместо господина капитана.

— Эх, я был совсем не прочь!.. Но куда мне? Разов она посмотрела бы на такого, как я? Ей господина капитана подавай.

— А ты бы всё-таки не отказался?

— Еще бы отказался! Не стану хвастать, но если бы она мною не погнушалась, то хуже бы ей от этого не было.

Радисты расхохотались. Даже дежурный телеграфист, сидевший на приеме, прервал запись, чтобы посмеяться вволю.

Между тем Некулай Тупица подошел к рации и стал разглядывать ее.

— Значит, вот ты какой, Некулай, — проговорил сержант Пылимару.

Некулай Тупица, не отрывая взгляда от аппаратуры, ответил:

— Вы не смотрите, что я на вид хилый. Насчет того, чтобы поухаживать, я, благодарение богу, могу с любым молодцом посоревноваться. И неизвестно еще, чья возьмет.

Новый взрыв смеха разразился с такой силой, что его слышно было даже на улице.

Когда смех немного стих, Некулай Тупица восхищенно сказал:

— Пш-шш… большая же штука этот радиво. Я такого еще никогда не видел. У нас в деревне у попа радиво был, у учителя. Ну, так то были вот такие маленькие коробочки. А этот на хороший курятник похож. В нем как раз бы поместились все куры моей старухи.

Видно, Некулай Тупица решил уморить сегодня всех своими шутками.

— Слышите, господин сержант? Будто курятник!.. — хохотал один из радистов, у которого от смеха даже слезы выступили.

— А что? Разве нет? — наивно удивился Некулай Тупица. — Большой-то он большой, да что-то ничего не играет.

— Играет, когда нужно, — объяснил ему дежурный.

— А теперь-то почему он пищит? Ох, что-то испортилось!

— Да он совсем не испорчен! Он теперь передает радиограмму. Это — морзянка. Гляди сюда, я буду записивать то, что он говорит.

Некулай посмотрел на радиста с недоверием:

— Вы хотите сказать, что он с вами разговаривает и вы можете записать его разговор?

— Вроде того!

— Нечего надо мной смеяться. Это нехорошо, я же всё-таки старше вас, — рассердился Некулай.

Сержант Пылимару, удерживая улыбку, попытался объяснить:

— Ты не обижайся на нас, Некулай, никто над тобой не смеется.

— Как не смеются, господин сержант? Я ведь не оглох. Я же слышу, как в этом курятнике что-то пищит, а они болтают, что он разговаривает. Зачем они надо мной насмешки строят?

— Ну, давай я тебе объясню, и ты всё поймешь. Только слушай внимательно. Слышишь, там всё время попискивает: таа-ти-ти таа-таа-таа-ти-таа?

— Вот-вот, так и есть! — обрадовался Некулай, вытаращив от удовольствия глаза.

— Ну вот значит, пищит там не зря, у каждого звука свое значение есть. Ты грамоту знаешь?

— Не то чтобы знаю, но всё-таки…

— А буквы ты знаешь?

— Вот это знаю.

— Тогда поймешь. Возьмем, например, слово «ад». Если я хочу написать «ад», я должен сначала на бумаге нарисовать букву «а», а потом «д». Ясно?

— Пока ясно!

— Ну а если я хочу, чтобы это слово «ад» дошло до Бухареста, как это сделать? Можно написать письмо или позвонить по телефону. Но у меня нет ни телефона, нп карандаша, чтобы написать письмо. Зато у меня есть этот «курятник». Писать он не может. Но он может передать этот писк, как ты говоришь. Ты слышишь, что и пищит он по-разному — сначала подлиннее, «таа-а», потом покороче «ти». Ну вот один ученый и придумал такую азбуку, в которой каждой букве соответствует определенное количество таких «писков», коротких и длинных. Долго он над этим бился, пока составил азбуку. Теперь, скажем, я хочу передать радисту из «Орла»: «Слушай, брат, у нас тут есть солдат, которого зовут Некулай». Я сажусь сюда на стул, — сержант Пылимару сел на место дежурного телеграфиста, — кладу палец на этот «грибок» и начинаю передавать букву за буквой. Вот так. И пока я здесь стучу, он сидит на другой станции, слушает в наушники и записывает то, что я ему передаю. Вот и вся премудрость. Понял?

— Ну и забавная штука этот радиво! — изумился Некулай, покачав головой. — Значит, только и всего! Ну и ну!

Он еще немного покрутился около аппаратуры и ушел. На следующий день, почти в то же самое время, Некулай явился снова:

— Здравия желаю, господин сержант!

— Здорово, Некулай! Опять потерял своего господина, капитана?

— Да нет! Я пришел еще немножко послушать, как этот «курятник» пищит. Чертовски он мне понравился! Я долго вчера уснуть не мог. Всё думал и дивился, а в ушах так и пищит: «ти-ти, таа-таа»; «таа-таа», «ти-ти-ти». А потом, когда я заснул, мне всё это приснилось. Вот я и говорю себе: «Пойду-ка к господину сержанту Пылимару и попрошу его, пусть он включит маленько этот радиво». И вот пришел. Если, конечно, я не обеспокою вас…

— Не обеспокоишь, Некулай. Значит, тебе это понравилось?

— Грешно врать, очень понравилось. Ужас, как понравилось!..

— Ну, раз нравится, так слушай!

И сержант Пылимару, который как раз закончил передачу контрольного вызова, поймал станцию, передававшую морзянку.

Некулай Тупица, присев на кончик стула и разинув от удовольствия рот, слушал как завороженный.

— II вы понимаете, господин сержант, что он говорит?

— А он говорит вот что: «К-Ж-О, передача закончена. Ответь, понял ли».

— А что это значит… как это вы сказали, я не понял?

— Это позывные станции. Каждая станция имеет свои позывные.

— Вот как! Смотри пожалуйста, мне бы и в голову такое не пришло. Я думал, что только у полков… есть… как это называется, ну, чтобы не узнал враг, какие части стоят перед ним. Наверное, и с этими станциями такое же дело. Господин сержант, а вы когда этому ремеслу научились?

— Да вот здесь, в армии.

— Так! А если, бог даст, кончится война? Бросите это ремесло?

— Брошу, Некулай! У меня дома хозяйство есть.

— А если бы вы не захотели вернуться домой, могли бы вы с этим ремеслом на хлеб себе заработать? Или оно нужно только в армии?

— А ты и этого не знаешь, Некулай? Это ремесло может пригодиться и на «гражданке». На почте служит много телеграфистов. Да вот наш Григоре, вон тот. Он радиотелеграфист на почте в Бухаресте.

Некулай Тупица взглянул робко на Григоре и спросил:

— Вы не обидитесь? Я хотел бы кое-что у вас разузнать.

— Спрашивай, Некулай, чего там обижаться!

— Ну, если не обидитесь, может скажете, какой вы там оклад получали?

— Около четырех тысяч лей.

— Сколько?…

— Четыре тысячи.

— Четыре тысячи лей?! — и Некулай Тупица в восторге хлопнул себя по щеке.

— Это много, Некулай?

— Столько денег, сколько вы получаете за месяц, мне не попадает в руки и после целого года трудов.

— Возможно и так, Некулай. Но всё-таки наше ремесло не оплачивается как следовало бы.

— Так ведь и это деньги нешуточные! Четыре тысячи лей!.. Никогда не подумал бы… И очень это трудное дело?

— Нелегкое, — ответил ему сержант Пылпмару.

— Должно быть, вы здорово грамоту знаете!

— Надо знать. Чем больше знаешь, тем лучше. — М-да! Так-то оно!

Некулай глубоко вздохнул, робко глядя на телеграфистов. Потом, ни слова не говоря, начал терзать свою пилотку, то свертывая ее валиком, то разглаживая на колене, чтобы через минуту снова скрутить из нее жгут.

— Что это ты вздыхаешь?

— Да вот так, вздыхаю. Какие люди бывают!..

— Ну, ну, не хитри, Некулай! Скажи-ка лучше, что у тебя на душе, может мы тебе поможем?

— Да есть у меня одна мыслишка, но я всё не решался вам сказать, думаю, если я им скажу, они меня засмеют!

— Да говори же ты наконец, чего мы зря будем смеяться?

Некулай Тупица вздохнул еще несколько раз и в конце концов решился:

— Я говорил вам, господин сержант, что совсем не спал нынче ночью. А не спал я потому, что думал об этой забавной штуковине и от этого ворочался с боку на бок. А тут вдруг пришла мне на ум такая мысль: «Неужто, сказал я себе, не смог бы ты, Некулай Сырмышан, научиться ремеслу господина сержанта Пылимару?» А потом подумал: «Брось ты, Некулай, это трудное дело. Надо голову иметь на плечах, да и грамоту знать…» И очень мне горько стало, господин сержант. Не сегодня-завтра покончим с немцами, и придется мне ехать в свою деревню. А там у меня ни земли, ни скота. Одно только и осталось — дедов дом, в котором старуха моя живет. Ну, вернусь я в деревню, — и опять придется батрачить то у одного хозяина, то у другого, как и до войны. А уж как мне эта жизнь надоела, прямо сказать не могу, господин сержант. Очень хочется быть не хуже людей. Теперь понимаете, откуда пришла мне такая мысль. Только ничего не выйдет, для такого ремесла другая голова нужна.

— Вот оно что, Некулай! Так ты задумал стать радиотелеграфистом?

— Очень был бы рад, если бы только можно было, господин сержант. Может, возьмете меня в ученики. Чуть-чуть сегодня, немного завтра, — глядишь, пока кончится война, что-нибудь и пристанет к моей глупой голове.

Радисты переглядывались, с трудом сдерживая смех. Они были глубоко убеждены, что тупоумный'Некулай и за десять лет не освоит азбуки Морзе. Но предположение Некулая давало им возможность немного развлечься. И они усиленно подмигивали сержанту Пылимару, взглядами уговаривая его согласиться.

— Что ж, Некулай, попробуем.

Лицо Некулая Тупицы расплылось в улыбке. Выцветшие глаза заблестели от удовольствия.

— Бог вам этого не забудет, господин сержант, за ваше доброе сердце. Если пристанет ко мне хоть немножко это ремесло, то, как кончится война, попрошу господина капитана замолвить за меня словечко у господ с почты. И если бы они меня приняли, мне бы довольно было и половины вашего оклада. А когда можно будет начать, господин сержант?

— Да хоть сегодня.

— С превеликой радостью, господин сержант.

И, к общему удовольствию, урок начался тут же. Сержант объяснил Некулаю самые простые буквы азбуки Морзе. Некулай слушал, наморщив от напряжения лоб, вытаращив глаза, ерзая на стуле. Всё его лицо было мокрым от усилий, которые он делал, чтобы понять объяснения учителя, и он непрерывно вытирал пот со лба.

Урок давался ему с трудом. После того как он, казалось, еле-еле выучил несколько букв, всё приходилось начинать заново, под веселый смех радистов, так как буквы тут же забывались.

— На сегодня хватит, Некулай, — сказал сержант Пылимару, кончая первый урок, — трудновато идет, но, я думаю, дальше будет легче. А как вы думаете, ребята? — спросил сержант остальных телеграфистов.

— Конечно, пойдет. Наш Некулай — толковый парень! — поспешили подтвердить остальные с самым серьезным видом.

Некулай Тупица, довольный своими успехами, поблагодарил радистов и ушел совершенно счастливый.

Уроки продолжались и в следующие дни.

Некулай Тупица оказался весьма аккуратным и добросовестным учеником. Правда, успеваемость его была значительно меньшей, чем аккуратность, но он не сдавался. Когда удавалось дать правильный ответ, Некулай был бесконечно счастлив. Когда же он запутывался и не знал, что ответить, то приходил в отчаяние и начинал упрашивать своего учителя:

— Вы уж не теряйте со мной терпение, господин сержант. Мне это трудно дается, но уж коли войдет в голову, не выйдет оттуда и через десять лет.

— Не беспокойся, Некулай. У меня терпенья хватит. Мы тебя учим, ты учишься, — вот время и идет быстрей.

— Вот только с азбукой трудно дело идет. Всё путаю буквы, черт их возьми! Но в конце концов я и с ними справлюсь… — И расспрашивая то об одном, то о другом, Некулай крутил рычаги, переходя с одной станции на другую. Если он попадал на станцию, передающую музыку, он тотчас менял ее. Но стоило ему услышать азбуку Морзе, как он слушал, разинув рот.

Радисты потешались над Некулаем, но в то же время относились к нему с трогательной заботой. Сидящий перед аппаратом Некулай казался им ребенком, которому дали в руки чудесную игрушку. Он с трудом отрывался от нее и никак не хотел уходить даже тогда, когда у них было много работы, хотя сержант Пылимару никогда не допускал, чтобы кто-нибудь посторонний присутствовал при передаче радиограмм. Исключения не делали и для Некулая Тупицы.

Железное упорство Некулая и его желание стать телеграфистом не могли остаться тайной. Радисты рассказывали об этой истории всем, кто хотел вместе с ними повеселиться. И скоро об этом знал весь штаб дивизии. Разумеется, все считали, что Некулай зря теряет время. Больше всех в этом был уверен капитан Смеу, который хорошо знал, на что способен его денщик.

— А какого вы мнения? — спросил однажды капитан Георгиу Улю. — Чем вызвана эта внезапная страсть Некулая Тупицы к ремеслу радиотелеграфиста?

— Ответ на ваш вопрос дать нелегко, господин капитан. Если бы мы не знали о существовании аббата, можно было бы предположить, что Некулай Тупица пытается подготовить почву для радиосвязи с теми, кто его сюда послал. Но аббат существует, он свободен, и у нас нет основания думать, что он чувствует какую-нибудь опасность. Одно из двух: или Некулай, предполагая, что не сможет связаться со своими шефами прежними путями, подготавливает почву на будущее, или ему необходимо передать срочное сообщение, о котором не должен знать аббат. Я разговаривал с сержантом Пылимару и остальными телеграфистами и знаю, как протекают «уроки». Пока что в ниx нет особой опасности. Ученик Некулай едва-едва выучил несколько букв азбуки Морзе. Так что пока он выучит всю азбуку, — если это ему удастся сделатъ, — пройдет еще немало времени. Полагаю, что нам не придется дожидаться этого. Я подумываю о возможности подслушать то, что происходит на радиостанции, когда туда приходит Некулай, тогда нам не надо было бы расспрашивать радистов.

— Я понимаю, о чем вы говорите, но, чтобы осуществить этот замысел, нам придется обратиться в штаб армии. У нас нет такой техники.

— В последнем донесении, которое я послал своему начальнику, я просил раздобыть мне этот аппарат, и надеюсь, что через несколько дней они пришлют его.

— Отлично!.. — кивнул головой капитан. — И подумать только, как ловко всё задумано! Если бы мы ничего не знали о Некулае Тупице, был бы повод посмеяться над его желанием стать радистом. И больше ничего.

— Безусловно!.. А ведь он сам мог бы давать другим уроки!.. Какое актерское мастерство! Если бы вы поговорили с кем-нибудь из телеграфистов, вы бы поняли, с каким совершенством он играет свою роль. Смешно слушать, как они рассказывают, что бедному Некулаю легче было бы самому запрячься в плуг и вспахать целый гон земли, чем оказать, из скольких точек и черточек состоит буква «к» или «х». Я утверждаю, что в нем пропадает великолепный актер, который мог бы прославить сцену любого театра мира. Иногда я спрашиваю себя: «Если этот Некулай Тупица играет роль второй скрипки, проявляя такие способности, то каким же должен быть тот, кто играет первую скрипку?» Вы помните, какую характеристику дал ему Герман? Человек большого ума, осторожности, решительности, человек изобретательный и инициативный. Эти слова говорят сами за себя. Что касается изобретательности, то Некулай дал нам достаточно доказательств основательности этой характеристики. Мы потеряли уже трех человек, — и вспомните при каких обстоятельствах, — не считая Барбу, о гибели которого нам нечего жалеть.

— Кто бы это мог быть, черт возьми, кто бы это мог быть?… Неужели у вас нет никаких предположений?

— Нет! Но мы это узнаем, господин капитан. Теперь мы знаем о них достаточно много, чтобы не дать им улизнуть. Надо полагать, что наши актеры готовятся сыграть последний акт. И, как бы ни были они искусны, перед тем как опустится занавес, на сцену выйдем мы. — Потом другим тоном Уля спросил: — Вы не могли бы мне сказать, каково положение дел на фронте? Долго мы еще будем стоять на месте?

— Почему вас это интересует?

— По двум причинам: во-первых, потому, что наш аббат имеет возможность по-прежнему спокойно размышлять над сложными вопросами теологии. А мне бы очень хотелось узнать мнение его святости о некоторых других проблемах. Между тем, мы решили его арестовать лишь в тот день, когда начнем двигаться дальше. Во-вторых, я горю нетерпением узнать, как Некулай Тупица будет использовать знания, полученные на уроках у наших радистов. У меня есть предчувствие, что мое любопытство не будет удовлетворено до тех пор, пока мы остаемся в этой деревне.

Капитан Георгиу вынул из письменного стола карту и развернул ее на столе:

— Давайте взглянем на карту, и я вам объясню, как обстоит дело на фронте. Вот здесь проходит наш передний край. Как видите, последнее время мы наступаем в северо-западном направлении. Главная наша цель вступить в Словакию, потом в Моравию и так далее. Линия фронта противника проходит примерно вот здесь. Естественных рубежей, которые дали бы возможность гитлеровцам построить глубокую оборону, нет до этой реки. По полученным сведениям, они серьезно укрепляются именно по берегам реки. Это тем более удобно, что правый берев намного выше левого. Они рассчитывают, что здесь им удастся нас остановить. Однако оборонительные работы еще не закончены, и гитлеровцы пытаются задержать нас на прежних рубежах. Вот почему они оказывают сейчас такое упорное сопротивление, цепляясь за каждую пядь земли, и отступают только тогда, когда нет другого выхода. Но мы не собираемся дать им закрепиться. Это значит, что долго мы задерживаться здесь не станем и постараемся отбросить их назад.

Уля Михай прищелкнул пальцами и радостно воскликнул:

— Теперь ясно, почему наш друг Некулай так старательно изучает азбуку Морзе! — Капитан Георгиу вопросительно взглянул на собеседника. — Ведь это же ясно, господин капитан! Он готовится к тому, чтобы суметь быстро и без помех передать нужные сведения именно тогда, когда начнется большая битва за форсирование реки.