"Вадим Ярмолинец. Куба или История моей мучительной жизни" - читать интересную книгу автора

пошатнулась, на минуту потеряв равновесие, потом прикрыла широко открытый
рот двумя ладонями. Сквозь раздвинутые пальцы я видел ее глаза.
Попристальнее всмотревшись в их знакомую поволоку, я с изумлением выдохнул:
- Виола!
- О, привет, - сказала она мне так, словно последний раз мы с ней
виделись вчера, - слушай, давай скорее три доллара и можешь потрогать меня
за...
- У меня руки грязные, - тихо сказал я. - У вас здесь есть
умывальник?
- На фиг тебе умывальник? Дай мне три доллара так, а потрогаешь
вечером дома.
- Виола, - я, попытался обтереть ладони о куртку. - Я так рад снова
видеть тебя. Виола...
Но тут она необыкновенно ловко просунула свою руку в окошечко,
запустила ее ко мне в карман, и не успел я опомниться, как она уже
пересчитывала мою дневную выручку за сданные банки. Окошко захлопнулось.
- Виола! - закричал я и стал бить кулаками в переборку кабины. -
Виола, отдай мне мои деньги! Виола!
Опустившись на липкий пол, я разрыдался.

ГЛAВA-ОЗAРЕНИЕ

Я раскачивался, разрывая душащую меня куртку и ударяясь головой о
стенки тесной, как телефонная будка, кабинки. Я умирал. Я понял, что жизнь
моя исковеркана и близится к концу, что давно, сто лет назад сделанная
ошибка незаметно, как трамвайная стрелка, повернула вагон моего тряского и
стремительного существования на те рельсы, которые в конечном итоге и
привели меня в это роковое место. Я знал, где была эта стрелка. Стремительно
скатываясь назад по пыльной лестнице воспоминаний, я летел к тому пункту
собственного "я", имя которому - жалость. Да, это была никчемная жалость,
впервые надорвавшая мое сердце при виде крохотного, раздавленного братом
колючего шарика с вырвавшимся из него бордово-розовым всплеском
внутренностей - втайне от родителей принесенного домой ежика, нелегально
проживавшего между стеной и чемоданом под моей кроватью. Да, да, я лучше
всякого Фрейда и его дотошно-скучного "Психоанализа", который у меня никогда
не хватало терпения дочитать до конца, знал, что именно этот злорадный блеск
в глазах моего единоутробного придурка, его ошеломляюще бесстыдное: "A что,
что случилось, а?", при виде белого, как известковая стена, разбитого горем
пятилетнего меня, наблюдающего как мать бесчувственным веником размазывает
по полу кровавую жижу, родили эту патологическую жалость ко всякому, кто
будет отвергнут, осмеян, поруган им и ею. Его животным стремлением делать
гадости и наблюдать произведенный эффект и ее животным стремлением покрывать
его.
Череда портретов моих немногочисленных любовниц прокатилась перед моим
взором. Я увидел маленькую шлюшку-одноклассницу с правым плечом больше
левого как минимум на три дюйма. Это из-за нее я выпил две пачки снотворных
таблеток и чуть не умер, а она впоследствии вышла замуж за араба, который
увез ее то ли в Сирию, то ли в Aлжир. Потом я увидел узбечку с девически
упругим телом и словно ударом лопаты сплющенным лицом. Она работала
грузчицей в соседнем гастрономе. Мы подали заявление в ЗAГС, но за неделю до