"Александр Яшин. Вместе с Пришвиным" - читать интересную книгу автора

и, вероятно, не один десяток неубитых. К своим рассказам о разных
происшествиях на охоте он относится чрезвычайно серьезно и, я бы сказал,
творчески: не помню случая, чтобы он когда-нибудь повторялся, хотя о каждом
правдивом своем приключении рассказывает по нескольку раз.
В эту ночь он углубился в психологию: со всеми подробностями расписал,
как год тому назад приезжий городской охотник, весьма обеспеченный торговый
деятель, рядился, покупая у него найденную берлогу, как нудно и обстоятельно
отвоевывал у него, у колхозника, каждую десятку и до того надоел, что Павел
Сорокин готов был уже плюнуть на все и отдать медведя задаром. А через два
дня после этого мудрый медведь, не поглядев на первоклассное охотничье
обмундирование и снаряжение торгового воротилы, при первом же свидании снял
с него голову и ушел восвояси. Слова "интуиция", "возмездие" Павел
Евгеньевич в рассказе не употреблял, он говорил по-охотничьи: "чутье",
"судьба", "бог шельму метит",- и черные глаза его при этом серьезно и
пытливо посматривали на собеседников.
Сорокин не производил впечатления богатыря или отчаянного человека: он
худощав, невиден, но жилист и, по-видимому, очень крепок. А о выдержке и
смелости его на охоте мне рассказывали многие очевидцы. Павел Евгеньевич
никогда не позволял себе избегать поединка с медведем, даже если ружье у
него оказывалось заряженным обыкновенной дробью. Почти в упор бил он зверя
дробью по глазам и хватался за нож. Отступать мог только медведь.
С Сорокиным вместе я готов пойти еще не на одну берлогу.
Второй мой товарищ, Валентин Степанович Сажин, напротив, казался именно
богатырем, а таков ли он на самом деле, сказать и сейчас не могу. Но по
одному тому, что он - давний водитель вездесущих райкомовских "газиков",
причем мне ни разу не приходилось видеть, чтобы он когда-нибудь выходил из
равновесия, а это при здешних дорогах, одинаково жутких зимой и летом,
предполагает наличие в человеке истинного стоицизма,- по одному этому я
готов и впредь полагаться так же и на Сажина при любых обстоятельствах.
Правда, на первой охоте он немного сплоховал, но это извинительно, и об этом
потом. Я убежден, что, посади Валентина Степановича хоть сегодня в любой
космический корабль, он только спросит: "Горючего хватит?" - и полетит.
Сажин привык, что в райком обращаются разные, корреспонденты "за
фактами", и, рассказывая о случаях на охоте, время от времени осведомляется:
"Может быть, вы это используете?" Или: "Может, вам такой фактик подойдет? А
вот еще один материальчик!"
По-моему, приврать он не умеет. Он скромен.
- Мне больше приходится тетеревов да глухарей бить,- рассказывает он о
себе.- А медведей я не бивал. У меня в "газике" всегда малокалиберка лежит.
Едешь поутру, а тетерева на березах, как головешки. Машин они не боятся,
подпускают рядом. Подкатишь и, не выключая мотора, приоткроешь дверку и
начнешь снимать с нижних веток. Нижний падает - верхних не пугает. А глухари
те в весеннее время на зорьке по дорогам гальку собирают да в лошадином
помете ковыряются. Ну тоже так: ветровое стекло подымешь и выцеливаешь,
поверх капота, как с тачанки. А медведей я не бивал.
- Неужели ни одного, Валентин Степанович?
- Нет, одного-то убил. Так, на ходу, без подготовки, неинтересно.
Подвернулся - и убил.
Вслед за этим Валентин Степанович спрашивает:
- А вот такой сюжетик для вас не пригодится? Старый, хитрый медведь