"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

певших женскими голосами, третьи, утонувшие, возвращались из морской пучины
на берег, чтобы повидаться с родными и подарить праведникам солнечный жемчуг
и кольца из лунной и звездной пыли, а злодеям предречь страшную смерть. Все
эти сказки долго еще звенели в сонных детских головенках, населяя их сны
толпищами фантастических существ; и утром, по пробуждении, мир казался им
полным тайн, которые и манили и отпугивали. Эрмини-Виктория радовалась тому,
что живет среди "речников", а не с этими чужими, непонятными "сухопутными",
которые вечно борются то с каким-нибудь ужасным демоном, то с жестоким и
жадным великаном, и не с теми, совсем уж дикими, что обитали на морском
побережье. Особенно мучили ее две истории: одна про Большого Халевина, что
скачет, распевая чудесным голосом, через залитый лунным светом лес, где на
ветвях висят девушки с длинными косами; и другая - про юного Кинкамора,
который объехал весь мир и еще множество других миров, спасаясь от смерти,
что шла за ним по пятам, износив в этой погоне тысячи пар башмаков. И она
решила, что не хочет быть взрослой. "Если я останусь маленькой, - думала
девочка, - никто меня не заметит. И я буду становиться с каждым днем все
меньше и меньше. И сделаюсь такой крошечной, что даже смерть не сможет меня
отыскать, пусть хоть сколько пар башмаков стопчет. И никакой злой жених меня
тоже не найдет. Я затаюсь где-нибудь в уголке нашей баржи, и смерть никогда
меня не заберет - ведь даже жизнь и та про меня забудет!" И она замкнулась в
своем детстве, как в скорлупке вечности, надеясь остаться невидимкой.
Оноре-Фирмен, напротив, сгорал от желания покинуть сцену этого
плавучего театра, где жизнь словно застыла навечно. Ему хотелось объездить
весь мир, избороздить все моря, повидать большие города с их каменными
вершинами, устремленными к небесам, с их улицами, кишащими людьми; хотелось
проехать по густым лесам, населенным свирепыми зверями и страшными
людоедами, которых он, конечно же, ничуть не боялся. Сонное течение каналов
и рек на этих плоских равнинах наводило на него скуку; он мечтал плавать на
огромных пароходах, чьи трюмы набиты не мрачным углем, но пряностями,
фруктами, радужными тканями, оружием и золотом, а еще черными рабами. Он
воображал, как входит на таком корабле в шумную гавань пОд крики людей, вой
рогов и птичий гам, в багровом зареве заката. И, подобно Яну-Звонарю, он
готов был продать душу дьяволу, лишь бы его мечты превратились в праздничный
фейерверк реальности.


4

Но, увы, не дьяволу понадобились детские, жадные до приключений души, -
люди сами завели бешеный шабаш в честь богов без ликов и имен, но зато со
свирепыми пастями и бездонным, ненасытным чревом. Это пустое чрево алкало
пищи и громогласно заявляло свои права гулким барабанным боем и
пронзительными воплями рожков. Вот почему Теодору-Фостену пришлось покинуть
свое чересчур спокойное суденышко, дабы явиться к столу, накрытому для
простых людей сильными мира сего. Несколькими годами раньше, когда он достиг
возраста военной службы, его постигла неслыханная удача: он вытянул пустой
номер. И он, этот бедняк, даже не смог оценить щедрый дар судьбы - в те дни
иное счастье заполняло его душу. Он попросту решил, что именно любовь и
уберегла его от армии, и с простодушной уверенностью положился на ее
волшебную силу. Но теперь жизнь одним махом покончила с его везением,