"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

задыхаясь от муки, среди сотен незнакомцев, вповалку лежащих вокруг него и
тоже со стонами мечущихся во сне.
Он ушел всего две недели назад, а уже безмерно исстрадался от этой
бесконечной разлуки и часто размышлял, не станет ли его тело таким же
каменно-бесчувственньм и холодным, как тело его матери после смерти отца. А
война тем временем шла своим чередом, и враг очутился так близко, что вскоре
Теодор-Фостен позабыл о своих мыслях, о своей тоске, на место которых пришли
совсем иные раздумья. Впрочем, и они ото дня ко дню сокращались, сведясь, в
конце концов, к однойединственной мысли, безжалостно острой, как стальной
штык, что колотился об его бока. Этой мыслью был страх смерти, его
собственной смерти; он заполонил все его существо, изгнав и память, и мечты,
и желания. Враг был совсем рядом, он все туже стягивал кольцо вокруг их
лагеря. Уже и окрестные крестьяне разбежались, побросав на произвол судьбы
поля и фермы, в надежде укрыться хотя бы в лесных чащах; они увозили на
дребезжащих тележках свою бедную мебель, посуду, узлы, стариков и детей, все
вперемешку посреди этой вселенской мешанины. Но он-то не мог бежать, как
они; он обязан был стоять в самом средоточии битвы, уже многие дни державшей
его в неослабном напряжении; он перестал отличать день от ночи, ибо взрывы,
крики и кровь, окружавшие его со всех сторон, и дым, застилавший горизонт,
превратили пространство, время, небеса и землю в одно огромное смрадное
гноище. Тучные облака, постоянные спутники августовского зноя, по временам
вспыхивали лиловыми огоньками и ярко-змеящимися желтыми молниями, но ни
гром, ни барабанный дробот дождя не могли заглушить треск пулеметов и уханье
пушек. В такие минуты безумие мира достигало своего апогея, смешивая в общем
адском котле людей, лошадей, деревья и явления природы.

Теперь, когда Теодор-Фостен слышал на перекличках свою фамилию, она
звучала уже не просто невнятным звуком, но наводящим ужас сигналом
опасности; всякий раз ему чудилось, что его приговаривают к смерти. И он
торопился откликнуться, чтобы фамилия не прозвучала дважды и смерть не
успела взять ее на заметку. Вот и сейчас его вызвали: "Пеньель!" - и он
мгновенно подбежал, готовый на все, лишь бы заглушить этот невыразимо
страшный оклик. "Пеньель, - повторил командир, - сегодня твоя очередь идти в
наряд за водой. Бери фляги и марш вперед, ищи где хочешь, но чтобы все
принес полные, ясно?" Он прицепил к поясу гроздь фляжек и под их жестяное
дребезжанье отправился добывать воду сам не зная куда. Сражение было в самом
разгаре, колодцы забиты грязью и трупами, а река находилась за
неприятельскими позициями. Он полз и полз вслепую между телами, сплошь
устилавшими землю; пули непрерывно свистели вокруг, но ни одна его не
задела. Это продолжалось так долго, что он утратил всякое представление о
времени. Потом вдруг на поле битвы воцарилась какая-то небывалая,
фантастическая тишина. Он замер на месте, притаив дыхание, чтобы полнее
насладиться этим неслыханным чудом. Конечно, стоны и предсмертный хрип
по-прежнему звучали со всех сторон; ему послышались даже рыдания. Но этот
жалобный страдальческий хор сотен агонизирующих солдат еще сильнее оттенял
собою главную - глухую, ватную - тишину.
Сознание того, что он остался жив и невредим, без единой царапины - он
один среди сотен этих убитых и раненых, - повергло Теодора-Фостена в такую
неудержимую радость, в такое буйное счастье, что его одолел безумный,
истерический смех. Он хохотал и хохотал, не в силах остановиться, катаясь по