"Стефан Жеромский. Сизифов труд " - читать интересную книгу автора

устремленных на сына глазах. На ее лице, некогда красивом, а сейчас
изможденном заботами и грудной болезнью, было необычное выражение какого-то
глубокого и горького раздумья.
Мальчуган сидел на переднем сиденье, спиной к лошадям. Это был крупный
восьмилетний крепыш, с не слишком красивым, но умненьким и приятным лицом.
Глаза у него были черные, блестящие, затененные густыми бровями.
Подстриженные ежиком волосы скрывались под нахлобученной на уши барашковой
шапкой. На нем была ладная бекешка с меховым воротником и шерстяные
перчатки. Его одели в этот праздничный наряд, который он так любил, но зато
везли в школу. По немой печали матери, по притворно веселому лицу отца он
превосходно понимал, что в этой школе, которую ему так расхваливали,
обещанных радостей будет не слишком-то много.
Знакомый вид родной деревушки быстро исчез из виду, голые верхушки лип,
росших перед усадьбой, спрятались за опушку леса, запорошенного снегом...
Ближайший холм стал поворачиваться, меняться, будто искривился, странно
сгорбился. Перед глазами мальчика замелькали полосы зарослей, которых он
никогда прежде не видел, ограды из суковатых нетесаных жердей, на которых
висели удивительные, невероятно длинные ледяные сосульки, появлялись
какие-то пустынные пространства, кое-где покрытые льдом синеватого цвета,
дикого и холодного. Иногда лес вдруг подбегал к дороге и открывал перед
изумленными глазами мальчика свои сумрачные глубины.
- Смотри-ка, Марцинек! Заяц, заячий след... - ежеминутно кричал отец,
толкая его ногой.
- Где, папочка?
- А вон там! Видишь? Два больших следа, два маленьких. Видишь?
- Вижу...
- Давай теперь поищем лисьих следов. Подожди-ка... сначала мы ее,
мошенницу, выследим, а потом пальнем ей в башку, снимем шкурку и велим
Зелику сшить замечательную лисью шапку для гимназиста Марцина Боровича.
Постой-ка, сейчас мы ее...
Марцинек всматривался в глухие лесные поляны, но вместо развлечения его
ждал там холодный страх. Он с наслаждением побежал бы по лисьим и заячьим
следам, катался бы в снегу и носился среди заснеженных зарослей, но сейчас
от этого простора, от его таинственных фиолетовых теней на него веяло
мучительной и непостижимой тайной: школа, школа, школа...
Последний клочок так называемых лесных отходов свернул в сторону, и
казалось, он бежит с глаз долой, прямиком, полями. Открылось плоское
пространство, там и сям перегороженное плетнями, среди которых, на дне
небольших овражков, таились проселочные дороги, сейчас занесенные сугробами,
похожими на высокие курганы или островерхие крыши. На один из таких
деревенских проселков свернули сани Боровичей и стали пробиваться сквозь
сугробы. Когда Марцинек, выворачивая шею, заерзал на месте, чтобы, несмотря
на горе, взглянуть на лошадей, он вдруг увидел в конце поля полосу серых
стен под белыми стрехами. Эти стены образовали ровную линию и приковывали
взгляд своим необычным среди снегов цветом.
- Что это, мамочка? - спросил он. Глаза его были полны слез.
Пани Борович принужденно улыбнулась и внешне спокойно ответила:
- Это ничего, милый... Это Овчары.
- Ив этих Овчарах уже... школа?
- Да, милый. Но это ничего. Ведь ты же крепкий, рассудительный, умный