"Дайана Джессап. Пес, который говорил с богами " - читать интересную книгу автора

учитывать всю тяжесть его состояния. К вечеру второго дня, когда Севилл
вставил ему питательную трубку, пес попытался ее сжевать. На третий день он
жадно лакал жидкую овсянку и даже пытался подняться на ноги. К концу недели
он уже вставал, шатаясь от слабости, если к нему приближался врач в белом
халате. Он смотрел на темноволосого мужчину, не отводя глаз, без всякой
симпатии, но и не агрессивно - как и раньше. Человек приходил один, стоял,
положив руку на дверцу клетки, и они скептически разглядывали друг друга.
Затем, к облегчению пса, человек пожимал плечами и уходил, не рискуя трогать
его.
Потом пришли незнакомые люди, и Дамиана перевезли в другую комнату. Он
оказался в ряду из двадцати изолированных клеток, каждая три фута в ширину и
шесть в длину. Металлические стены, дверцы и потолки из металлических
прутьев. Пол - решетка из нержавеющей стали в шести дюймах от дна клетки.
Люди ушли, а он остался стоять, покачиваясь от слабости и уставясь на
сияющие стенки своей клетки. Дамиан уже с трудом мог припомнить время, когда
был на воле, в холодном темном лесу. Начал забывать сырой аромат мха,
опавших листьев, острую, восхитительную свежесть горной реки и
одурманивающий запах мелких грызунов. От такой резкой смены образа жизни ему
становилось не по себе. Вздыхая, он сворачивался клубком у дальней стенки,
отчаявшись устроиться поудобнее на этой проклятой металлической решетке.
Он лежал и смотрел по сторонам, поднимая и опуская брови. Мысли его
путались. На этих стальных неудобных прутьях он чувствовал себя брошенным и
опустошенным, а люди только усиливали в нем подозрительность. Воспоминания о
человеческой ласке стерлись из его памяти. С тех пор как он потерялся,
Дамиан не знал ни ободряющих поглаживаний, ни слов похвалы, ему была
незнакома жажда одобрения. Люди швыряли в него камни и палки, стреляли в
него, обижали всякий раз, когда он с ними встречался. Будь он меньше, он бы
сжимался от ужаса, рычал и кусался, обороняясь. Но голос его крови, гены
бульдога запрещали нападать на человека только ради того, чтобы защитить
себя.
Снаружи просачивался бледный свет раннего зимнего утра, к полудню за
окном поднималось холодное, яркое солнце или собирались тяжелые серые
облака, пахнущие сыростью. Закат в конце дня сиял неистово или едва тлел, а
затем наступала холодная тьма. Каждую ночь лунный свет струился с ледяного
чистого неба или пробивался сквозь бреши в тяжелых серых тучах, которые
плыли высоко над землей в величавом молчании, неторопливо пересекая небо. Но
в изолированных камерах, в железном мире, где пес сидел на карантине,
длился: вечный полдень искусственного света, там не было ни утра, ни вечера,
ни ночи, ни тени.
Приближались шаги - неважно, чьи, - их сопровождало крещендо собачьего
лая. Звуки одновременно очаровывали и тревожили Дамиана. Появление людей
нарушало тоскливую монотонность существования, но в то же время страшило
его. Опыт жизни в лесу и все, что случилось с ним после, убеждали его, что
люди приходят лишь затем, чтобы напугать или сделать больно. Могучий, но
тихий голос, идущий из глубины его натуры прирученного зверя, упорно
нашептывал, что он принадлежит этим людям и должен им как-то служить. Но
голос опыта был громче и требовал избегать человеческих рук любой ценой.
Те двое мужчин с трубкой больше не приходили. Вместо них дважды в день
являлась женщина и ставила миску с едой, едва взглянув на него. Время от
времени заглядывал Хоффман, опускался на колени, улыбался и тыкал в него