"Борис Степанович Житков. "Погибель" (детск.)" - читать интересную книгу автора

Гляжу, мой испанец вышагнул вперед:
- Я!
Не знаю почему, но и я сделал за ним шаг. Хозяин прищурился на нас и
спросил фамилии.
На другой день нас поставили к пристани под погрузку. Песку уже
достаточно взято было для балласта. Ну, пусть песок, это экономия. Но ящики
с апельсинами, что подавали с берега в трюм, были что-то легковаты. Я хотел
взять один хотя бы апельсин, подорвал в трюме ящик, он оказался порожним. Я
подорвал еще десятка три; только в четырех были апельсины. Я сказал об этом
испанцу. Он, по-моему, только обрадовался. Будто и не понял, что дело
становится все темней и темней. Помощники капитана распоряжались погрузкой.
Капитана мы все еще не видели.
Наконец был назначен день отхода. За сутки пригнали кочегаров. Испанец
пришел, махая руками:
- Это разбойники и пьяницы. Я один за всех.
Однако пар подняли. Котлы текли, и пар шел от котлов, как из самовара.
Два юрких механика поспевали всюду: они сами хватались за лопаты и кидали
уголь, потом мазали машину. К нашему удивлению, в четыре часа вечера машина
дала пробные обороты.
Наконец пригнали матросов. Их было семеро. Шестеро из них были пьяны, и
пятеро сейчас же сознались, что они природные дворники. То есть... Что "то
есть"? То есть после военной службы они ничем другим не занимались. Сюда
пошли, соблазнившись деньгами. Какими? Они хныкали, пока не заснули.
Последним, за час до отхода, явился капитан. Это был толстенький
человек, ядовитый, грязненький. Глазки навыкате. Он ими вовсе не глядел в
лицо, а если вдруг упирался глазами в глаза, то глядел, как очумелый баран.
И человек не знал: бросится ли он на него, или навек замрет, застекленеет в
своем взгляде, и потом не разбудишь?
Мы о нем ничего не успели услышать. Но только одно: когда он во время
отхода вышел на капитанский мостик, то с берега грянуло такое "га", что мы
долго не могли расслышать никакой команды. Мне все время хотелось выпрыгнуть
на берег, но мне уже нельзя было бросить испанца.
Мы снялись под вечер. Испанец был на вахте внизу, в кочегарке. Мне
заступать вахту на руль через час. Я глядел с борта на огни в городе, курил
и сплевывал в воду. Было жутковато идти в море на такой посудине и с такой
командой, но, признаться, меня забавляло: что же будет дальше? Я думал:
зачем этот фальшивый груз?
И вдруг надо мной на мостике я услышал ругань. Сначала вполголоса,
потом крик:
- Ну и гони его! В шею!
И по трапу скатился человек. Это был матрос. Следом за ним сбежал вниз
старший помощник капитана. Было уже совсем темно. Он подскочил ко мне
вплотную, сгреб за плечо и зло тряс:
- А ты-то, ты можешь стоять на руле?
Это шипел он мне в лицо. Я крепче потянул папироску, огонек раздулся, и
я увидел лицо, оскаленное от злости. Не лицо, а кулак.
- А конечно, - сказал я.
- Ну так марш, марш! - Он тянул меня, вцепившись в плечо. - Вахта?
Какие вам еще вахты? По сто целковых на брата дают, а еще вахты!
- Ничего мне не известно, - говорил я.