"Борис Степанович Житков. Метель (детск.)" - читать интересную книгу автора

тихонько стал сворачивать по ветру. Думаю: сугроб это, и я объеду. И только
я снова на выселки сверну - опять намет. И вижу: не пробиться к выселкам. А
если влево за ветром ехать, то должна быть Емельянка, и туда семь верст. И
вот пошел я за ветром и вижу: меньше снегу стало, - это мы на хребтину
выбрались - сдуло ветром снег.
А я все так: пройду вперед и вернусь к лошадям. Веду под уздцы. Пройду,
сколько мне сани видны, и опять к лошадям, веду их. А как иду рядом с
лошадью, она на меня теплом дышит, отдувается. И уж опять нельзя идти по
ветру - снегу наметы впереди; прошел я - и по грудь мне. Только я уж знаю,
что мы хребтиной идем, а вот тут овраг, а через овраг Емельянка. Лошадь мне
через плечо голову положила и так держит, не пускает. Я все в уме говорю:
"Тут, тут Емельянка" - и нарочно себе кнутом показываю, - чтобы вернее было,
что тут.
Иду я рядом с лошадью, и вдруг мне показалось, что мы уже век идем, и
нигде мы, и никакой Емельянки нет, и совсем мы не там, и что крутим,
неведомо где. А тут Марья Петровна высунулась.
- Где, где ты, Коля, Коленька? Что тебя не слыхать? Голос подавай! Иди
погрейся, я побуду.
- Что? Что? - кричу я. - Сидите, ничего мне.
А она машет чем-то.
- Надень, надень башлык, Николай!
Мне даже и не показалось чудно тогда, что она меня Николаем назвала.
Это с Митьки башлык.
И опять ударило меня: "Ведь не доедем до Емельянки! Погубитель я ваш!"
Я не хотел башлыка брать, мне надо первому замерзнуть. Пусть я
замерзну, а их живыми найдут.
А она кричит:
- Бери, а то брошу!
И вижу, что бросит.
Я взял, обмотался. Отдам, как замерзать буду. И решил повернуть на
Емельянку, попробовать. Теперь она уж чуть сзади должна быть. Сунулся и
залез в снег, как в воду. Вдруг стало мне холодно, всего трясти стало, прямо
бить меня стало, не могу ничего; думаю, раздергает меня по клочкам этой
тряской. Вот, думаю, как оно замерзают. И кто знал, что так мне пропасть
придется? И очень так просто, и хоть просто, все равно назад ходу нет. Я
пошел в другой бок. Все на санки оглядываюсь, а лошади на меня смотрят.
Вижу, меньше тут снегу; стал ногой пробовать. И вдруг пошла, пошла нога
ниже... и весь я провалился, и лечу, ссовываюсь вглубь - и тьма. И я уже
стою на чем-то, и тихо-тихо, только чуть слышно, как шуршит метель над
головой. Как в могилу попал.
Я пощупал - узко и острый камень вокруг. И понял, что я в колодец
провалился. Роют у нас люди колодцы в степи по зароку. Узкие, как труба, и
кругом камнем выкладывают, чтобы не завалились.
Меня все трясло, все разрывало холодом, и я решил, что все пропало, и
пусть я здесь замерзну, пусть меня снегом завалит. Заплачу и помру тут, а
они как-нибудь, может, и доживут до утра.
Скорчился и сижу. Не знаю, сколько я сидел так. И перестало меня бить
холодом, стало тепло мне в яме... И вдруг хватился я! Так и привиделось, как
они там в санях, и заметет их снегом - и лошадей и санки, и там Митька и
Марья Петровна. Вылезти, вылезти! И стал я карабкаться по камням вверх, ноги