"Борис Степанович Житков. Тихон Матвеевич (детск.)" - читать интересную книгу автора

Сингалез показал метра на полтора от палубы.
- А если ему в морду? - и Храмцов замахнулся кулаком. - Бокс, бокс!
Понимаешь?
Сингалез улыбался.
Но машинист Марков, многосемейный человек, спросил:
- А почем штука оранги эти здесь, на месте?
Сингалез назвал цену.
- А в Нагасаках?
Да, выходило, что в Японии, если продать немецкому агенту, который
скупает зверей для зоопарков, то заработать можно рубль на рубль.
- Дай мне сюда твою обезьяну, так ты у ней зубов не соберешь! - кричал
Храмцов и выпячивал грудь. Грудь, действительно, здоровая, и мускулы как
живая резина.
- Да брось ты, надо дело говорить, - гнусил Марков и заводил усы себе в
рот - это всякий раз у него, как разговор заходил о деньгах. Он пробовал
торговаться. Деньги, действительно, большие. Он хмуро оглядел всех и вдруг
сказал:
- Айда, покупаю.
- А вдруг сдохнет дорогой? - сказал кто-то.
Марков засосал усы и долго зло глядел на сигналеза.
Но сингалез говорил с братом, потом оба подошли к машинистам.
Они говорили, что пусть поедут посмотрят - есть одна очень здоровая
обезьяна. Ух, какая сильная! Не оранг, они ее иначе называли.

Решили сейчас же идти на берег трое, Марков четвертым, глядеть обезьян.
Увязался и радист Асейкин, совсем молодой, долговязый: он первый раз попал в
тропики и ходил как пьяный от счастья. Он все покупал дорогой: маленькие
вещи из дерева и из кости и все нюхал их. Хотел увезти с собой аромат этой
нагретой солнцем земли, аромат зноя, когда начинают пахнуть и сами камни. А
машинисты говорили, как бы Маркова не надул сингалез и что цены на зверей
есть в каталоге. Где бы достать?
Это был небольшой дворик, и в нем два сарайчика. В один из сарайчиков
ввел всю гурьбу сингалез. Сначала показалось темно - и все попятились. Из
темноты раздался рев... Нет! Это было мычанье, каким вдруг начинает орать
глухонемой в беде, в отчаянии, в злобе, но голос страшной силы и злобы.
Теперь ясно видно стало: сарай был надвое разделен решеткой, железными
прутьями в палец толщиной, если не толще, низ их уходил в помост, верх был
заделан в потолок. И там, за решеткой, на помосте, стоял, держась за
прутья... кто? Сначала показалось, что человек в лохмотьях. Нет! Огромная
обезьяна. Она глядела на людей большими черными глазами, страшными потому,
что как будто из человечьих глаз смотрели собачьи зрачки, и пламенная
неукротимая ненависть была в этом взгляде. Низкий лоб, и короткие волосы
острой щетиной.
- Горилла! Тьфу, черт какой, - сказал Марков.
Но в этот момент горилла рванула и затрясла эту железную решетку и
заорала мучительным ревом с ярой ненавистью. Она в бешенстве старалась
укусить себя за плечо и не могла: железный воротник вокруг шеи подпирал эту
голову с клыками, голову гориллы. Клетка трепетала в ее руках. Кроме
Асейкина, все выскочили во двор. Сингалез показывал Асейкину на один прут.
Его обезьяна вдолбила в потолок настолько, что он поднялся на полфута над