"Мор Йокаи. Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта " - читать интересную книгу автора

домику, услышал любимую песню моей женушки.
Она, верно, почувствовала, что я близко, и выбежала навстречу. Я и
сейчас словно вижу ее перед собой - счастливую, прекрасную. Она решила,
видно, что я насовсем пришел, и мне не захотелось ее огорчать. Отложил я
горькие слова на прощанье, зная: она безутешно расплачется при известии о
новом и опасном предприятии. Мне хотелось эту одну-единственную ночь
провести в счастье.
Я позволил ей сперва рассказать о домашних делах, и она похвалилась,
сколько сушеных фруктов, творога и копченых форелей заготовила на зиму.
Похвалилась прекрасным самотканым льняным полотном и, застенчиво покраснев,
не без гордости показала крохотный, вышитый бисером чепец для младенца,
малюсенькие одежки, - и дрогнуло, сладко защемило мое сердце. Затем она
шепнула, что к рождеству ее "колыбель вифлеемская" уже пустовать не будет.
О, с какой радостью остался бы я навсегда с ней на этом острове! Но это
было невозможно. К тому же я строил совсем другие планы: я хотел освободить
ее, взять с собой в большой мир, сделать знатной дамой.
Когда она вдосталь нахвалилась своими успехами, настал мой черед
рассказывать. Но заметил я странную вещь: Мада, которая кормила голубей на
цветущем острове, отнюдь не была похожа на ту Маду, что участвовала в
грабительских налетах Медведя. Когда я поведал о нападении на караван, она
содрогнулась от ужаса. А уж что с ней было, когда я подошел к рассказу о
сведенной ноге!.. Зато она вновь воспряла духом, узнав о моем чудесном
исцелении, и окончательно излечилась душою, когда я передал ей от настоятеля
образок пресвятой девы.
Этот образок стал причиной ее смерти. И вечного блаженства.
Лишь по утру признался я доброй своей женушке, что время мое истекло и
пора уходить.
Как целовала она меня, пытаясь удержать, висла на шее, обнимала колени,
никак не желая отпускать. Верно, предчувствовала, что не увидимся мы больше
в этом мире. Понапрасну я утешал ее, понапрасну клялся, что вернусь за ней и
ухожу лишь ради того, чтобы обеспечить ее судьбу. Она ничего не хотела
слушать. Однако проводила меня по скалистой тропе и вошла бы в пещеру, если
б Медведь не загородил дорогу. Не годится, мол, женщине в ее положении
попадаться на глаза гайдамакам: среди разбойников распространено было
поверье, будто мизинец нерожденного младенца - надежный талисман, хранящий
от пуль и сабельных ударов. Она хотела поцеловать меня еще раз, но отец ее
стал между нами, коротко сказал "хватит" и подтолкнул меня вперед. Я
беспрестанно оборачивался и все время видел Маду посередине входа в пещеру.
Она казалась мне святой с ярким нимбом вокруг головы. Все темней становился
проход, и ярче сиял ореол. Но вот коридор свернул в сторону, и светлое
видение исчезло.
В тот же день наш отряд в четыреста гайдамаков, вооруженный
фельдшлангом, выступил в поход, и, пройдя долину Пресьяка, к ночи, при
лунном свете, мы выбрались на большую дорогу, где теперь уже не опасались
никакого сопротивления.

Рождественская ночь

Осенью началась осада. Я вел ее столь успешно, что и декабрь застал нас
все в той же позиции. Трижды менял я место для фельдшланга, но стрелял с