"Оливер Джонсон. Последняя Утренняя Звезда ("Светоносец" #3)" - читать интересную книгу автора

вид, что рад этому, хотя мы оба знаем, что можем освободить его от мук
труда. Неужели они думаю, что я также глух, как и слеп? Разве после ночной
диктовки я не слышу, как копыта лошадей клацают по каменному двору, как
кричат всадники и стонут, открываясь, тяжелые ворота? А в ночной тишине
разве я не слышу, как стук подков по мостовой отражается эхом от каждого
утеса и несется из-за каждого поворота.
Внутренним взглядом я слежу за всадником: дорога до Перрикода, пять
дней и ночей, одна почтовая станция за другой, пока он не окажется в воротах
храма.
Только Высший Жрец знает, что случится с моими словами. Возможно он
прочитает их, с унылой улыбкой на лице, с которой он встречает
разглагольствования еретиков и прелюбодеев. Возможно, что это я. Но я не
только еретик и прелюбодей: я говорю правду, а правда слишком опасна для
него.
И тем не менее, сегодня вечером я буду делать в точности то, что делаю
каждый вечер: говорить теням. И буду надеяться, что кто-нибудь кроме Высшего
Жреца прочитает эти слова: завтра, на следующий день или через тысячу лет...
Я глубоко вздыхаю. В воздухе стоит особый запах: настало время, когда
цветы, растущие рядом с башней, начинают закрываться; их запах уплывает
вдаль, как расплывшееся воспоминание.
Погасли последние лучи солнца. Я помню, как такими вечерами горы
становятся нежно-фиолетовыми и ящерицы греются на теплых холмах, еще не
остывших от дневной жары. Вереск расцветет через месяц или два. Вереск! Я
никогда не мечтал о таком в холодные годы моего детства. Даже самые
жизнестойкие цветы не цвели в долгие годы холода и недостатка солнца.
Снизу я слышу голоса и смех в трапезной. Я могу нарисовать в уме эту
сцену. Из окон и дверей кухни льется желтый свет, похожий на золотой огонь.
Аколиты потеют над котлами. И даже сквозь болтовню я слышу куплеты
непристойной песни. Опять они напились хмельного пива, которое приносят в
монастырь фермеры из фруктовых садов на равнине, лежащей далеко внизу.
Но меня смех только радует. Когда-то я поклялся: смех никогда не умрет.
И пускай никогда страх и побои не вернутся в Форгхольм. Хотя я и Аббат, но я
и человек, тоже.
Настала ночь: тени накрыли весь мир, как сорок лет назад, когда темнота
покрывала солнце и землю даже днем.
Пока не пришла она, и не зажгла солнце вновь. День вернулся, и Ре опять
показал свое лицо ей, Светоносице.
В детстве, когда я в первый раз жил в этой башне, возвращение Ре было
для меня всем, я жил ради него и надеялся только на него; разве я не жрец
Огня и Возрожденного Солнца? Но послушай, писец: сейчас я стар, вера
исчезла, и если бы я смог вернуть сладость и предрассудки юности, не теряя
ничего другого - даже кровавые жертвоприношения и ожоги, описанные в той
самой книге, Книге Света, которая находится на каминной полке - я вернул бы
себе веру, в которой было мое единственное счастье.
Но теперь у меня нет веры - за исключением той, что живет в моем
сердце. Поверь мне, Кереб, я видел оригинал Книги Света - он стал пылью; я
встретился с призраком Мага Маризиана, который написал ее - он странствует
не в раю, а в проклятых областях Мира Теней. А Ре? Я пронесся через сердце
солнца и обнаружил, что солнце горит в моем сердце. Вот что важно: свет
внутри. Пускай он горит в то недолгое время, когда мы живем на земле -