"Отдел странных явлений: Лесоморский детектив" - читать интересную книгу автора (Котенко А. А.)

Часть 1. Зовите меня Юлей

Магия — штука серьезная и опасная. Так говорил мне отец, тому же учили старшие сестры. Легко пожелать чего-либо и исполнить это. Но цена за желание может оказаться слишком большой. Какое-то время я, вообще, отказался от использования своего коварного дара, но он как проклятье все равно вернулся ко мне в тот момент, когда я по идее должен был умереть. Оказалось, что я не только вижу скрытое с глаз и сковываю Цепью справедливости направленную против меня силу, а еще могу открывать порталы между мирами и уводить с собой людей. Хорошая способность, ничего не скажешь, если, о, боги, не задумываться о расплате за столь сильную магию. Отец рассказывал, будто мужчина-маг отдает здоровье за воплощение своих желаний. Но после того как я перенес любимую в Лес Судеб, а потом вернул ее домой, то чувствовал только несказанную усталость. Оно и ясно: за нами след в след гналась моя так называемая бабушка. Кажется, богиня Сехмет нарекла ее странным именем Джуоо. Честно говоря, смутно помню эти события. Тогда мне хотелось одного — чтобы вся эта Сетова катавасия поскорее закончилась. Так вот, Джуоо… Остальные зовут ее Создателем и единоличным владельцем изначальной силы. Она хотела забрать и мою магию (ее мне абсолютно не жалко), и душу (которую я не собираюсь никому отдавать ближайшие лет семьдесят). Поэтому я и решил окончательно и бесповоротно сбежать куда бы то ни было, только бы не оказаться в роскошном дворце моего великого предка и стать ее безвольным рабом.

Как глупо давать столь расплывчатые обещания: куда бы то ни было. Боги всегда понимали, понимают и будут понимать их с выгодой для себя и заставлять пожелавшего любой участи, кроме смерти, соглашаться с самым невыгодным вариантом из всех возможных.

Поэтому вместо того, чтобы сидеть на троне Кемета рядом с любимой сестрой и принимать посла из Хатти, я сейчас нахожусь в маленькой келье в каменном белом корыте, наполненном слишком теплой водой и отмываю с лица липкую черную гадость. Мазут, что ли, оно называется.

О горячих источниках Анатолии я знал не понаслышке, но никогда не думал, что мне доведется мыться в столь горячей воде, тем более, заполняющей емкость по изогнутым железным трубам.

За дверью меня ждали недавние знакомые: человек из службы безопасности неведомой мне страны Россия по имени Иван, и его невеста Ира, очень похожая на мою старшую сестру. Да, и еще там же за стенкой сидит некто господин Саурон, скорее всего, он и есть владыка Москвы, судя по его титулам. Однако я не пойму, почему у столь важной личности такое жалкое тесное жилище.

Так как моя персона тут никого пока не интересовала, и ответить на накопившиеся терзавшие душу вопросы было некому, я принялся изучать притирания, что хранились на стеклянной полочке у зеркала. Названия у них, хочу сказать, странные. Например, зеленую полупрозрачную жидкость, именуемую шампунем 'Травяной сбор', следовало использовать для мытья волос. Сборов тысячи, интересно, какой из них взяли для шампуня? А склизкий розовый камень — мыло — необходимо для тела. Но когда я добрался до главного сокровища в куче баночек, депиляционного крема, моему восторгу не было конца. Да, я умел читать на том языке, на котором кто-то очень догадливый подробно написал о применении каждого притирания. Будто меня ждали и подготовили все к моему появлению. Представить только: мажешь этим кремом тело, и целый месяц не надо бриться! Наверняка, к созданию всех этих эссенций и субстанций приложили руку маги: неспроста под инструкцией после слова 'состав' перечислялись труднопроизносимые нечитаемые заклинания. Да и бритва — маленькая, с тонюсенькими тремя лезвиями — это сказка, а не реальность. Я мог бы восторгаться и применять все московские притирания на себе хоть до вечера. И за увлекательным занятием большинство проблем немного отошли на второй план. И тут в мою клетушку постучали и попросили выбираться наружу.

Закутавшись в белый волосатый халат, я прошел в рабочий кабинет. В котором, кстати говоря, я и очутился после того, как перенес любимую домой.

Итак, у меня началась новая жизнь. И предстояло к ней привыкать. К счастью, я не один в этом мире, и со мной всегда будут рядом Иван и его невеста (надеюсь). А любимая Маш-шу… как мне сказал друг, немного напугана, и ей требуется время, чтобы прийти в себя. Что-то она меня боится, словно перед ней стою не я, а моя Ка. Следует набраться терпения и подождать.

— Она обязательно вернется, не расстраивайся, — улыбнувшись, сказала мне Ира.

И я ей поверил. Только…

— Я бы хотел поскорее отправиться домой, ради всех богов, — промямлил я.

По правде говоря, я, владыка Обеих Земель, просто не мог оставить родное государство и променять его пусть даже на переполненную магией Москву. О! Магия тут встречалась на каждом шагу. Например, окна, покрытые прозрачным камнем. Стоило открыть хотя бы одну из ставен, в келью врывался жуткий вой с улицы.

— Машины, дело обычное, — отмахнулся Иван, — снуют туда-сюда и ночью, и утром, и днем, и вечером.

Ладно, сейчас первая и единственная задача — вернуться домой. Когда я поделился своим желанием с окружающими, они обреченно вздохнули.

— В чем дело? Мне срочно нужно в Кемет!!!

Но в ответ Ира лишь протянула мне массивный манускрипт, именуемый энциклопедией. Оказалось, что мою родину в Москве называли Египтом, и попасть туда не представлялось особенно сложной задачей. Всего пять часов на крылатом магическом предмете, самолете, и мы на берегу Нила. И платить, вроде как, не слишком много по здешним меркам. Это у меня шок от двадцати тысяч рублей (представляю, сколько мешков золота придется доставлять в обиталище Саурона, не поместится ж), а для Ивана это чуть меньше половины месячного заработка. Но есть одна очень неприятная загвоздка… которую я до сих пор не могу осознать. И, соответственно, принять.

Оказывается, Иван, Маш-шу, Ира и вся эта Москва с ее магией на целых три с половиной тысячи лет младше меня! Лбом об стол. Желательно, насмерть. Апопу под хвост такое спасение и помощь богов!

Получается, что и мама, и любимая сестра, и советник Эйе, и все-все-все, даже ткачиха Нехтнефрет, чьи юбки я с удовольствием носил… все они давным-давно умерли! Листая энциклопедию, я с грустью рассматривал вещи, которые когда-то стояли в моем доме. Вот это ожерелье носила мама, а в ложечке Ани приносил притирания, а ларец, где нас с сестрой изобразили гуляющими по саду, я использовал для хранения украшений. Все это сейчас содержалось в чьем-то большом доме, именуемом странным для меня словом 'музей' и значилось как сокровища моей гробницы.

Так, сожри вас Амт и кости обглодай! Каким образом погребальная утварь оказалась вынесенной из гробницы!? Какое еще историческое наследие древности!? Гробница должна стоять запечатанной, смерть ждет проникшего под ее своды! Хотел бы я пообщаться с хозяевами этого Каирского музея и разузнать, чем они спугнули смертоносное проклятье богов, раз сумели выкрасть все мои сокровища? А сфинксы моего деда, так и вообще, украшали теперь не аллею в храм Амона, а набережную в Санкт-Петербурге.[1] Это ж надо было утащить их настолько далеко! И ради чего? Красиво, понимаете ли, оно вписывается в набережную! Надругательство! Решено, разбираюсь со своими личными проблемами и еду по миру собирать свои несметные богатства, принадлежащие мне по праву.

А сколько чудных событий произошло после моей смерти. Про это авторы энциклопедии написали с три дюжины томов. Мир разросся до невероятных размеров, а земля… стала шаром! Будет время, обязательно почитаю все манускрипты.

Интересно только, если я здесь, живой и невредимый, кого тогда мои родственники похоронили три с половиной тысячи лет назад? Саркофаг, надо сказать, мне понравился. Я на нем вышел таким красавчиком. Очарователен. Жаль, что не могу отблагодарить мастера за такой шикарный гроб: золотой, отделанный синими камнями — прелесть! А вора, несомненно, убил бы собственноручно. Жаль, Иван сообщил мне прискорбную новость: Говард Картер, который раскопал мою сокровищницу, скончался семьдесят лет назад, а его подельники погибли от действия проклятья. Есть, значит, справедливость в этом мире. Слава всем богам.

— Ты до сих пор хочешь вернуться, Неб? — с заботой в голосе поинтересовалась Ира, усевшись рядом. — Ты там сразу же погибнешь. А тут…

Признаться, что я напуган — упасть лицом в грязь. Поэтому я твердо ответил, посмотрев сначала на Ивана, потом на Иру:

— Я тут ненадолго задержусь! Наведу порядок…

О своих планах мести расхитителям гробниц я решил не говорить. Люди из будущего воспринимали сокровища в музеях как должное и не осознавали сакрального смысла хранения золота в запертой гробнице. Так что, нечего их пугать без повода. Запечатаю сокровища и вернусь домой.

— Какой еще порядок? — тут же подхватил мою фразу Иван.

— Личное, — отмахнулся я. — Но вы меня отправите в прошлое, раз умеете.

Одобрительные улыбки стали мне ответом. Ира с Ваней мне помогут, сделают все возможное.

Хотя позднее, меня все чаще начала посещать мысль, что вернуться на три с половиной тысячи лет назад не выйдет. На меня частенько накатывало тяжелое чувство тоски по Кемету и родственникам. А Иван как-то даже обещал пообщаться с богами: вдруг они смогут вернуть меня на родину. Если не владыкой Обеих Земель, то хотя бы простым человеком. После звонка высшим к нам приехала некая черноволосая женщина в длинном белом одеянии.

Поверить только — богиня собственной персоной. Бастет. Обернувшись в более привычный для меня облик, она заявила, что всего лишь выполнила обещание, данное мне семь лет назад.

— Или ты собираешься пойти против воли богов? — ее янтарные глаза с продолговатым черным зрачком внимательно изучали мое лицо.

— Н…нет, — выдавил я. — Не собираюсь.

На этом визит богини-кошки был окончен. Обернувшись черным гладкошерстным животным, она тенью выскользнула за дверь и была такова. Значит, мир будущего и этот неимоверно большой город с его бешеной жизнью — не приговор за грехи, а обещанное мне в детстве спасение. Что же, со многим придется мириться и приспосабливаться к новой жизни.

Этот жуткий город, Москва, мне с каждой минутой нравился все больше. Саурон принес мне какую-то странную одежду, в которой, как мне объяснили, я смогу выйти на улицу.

— У вас что, зима? — удивленно поинтересовался я, когда мы шли по широченному проспекту, по которому мчались на бешеной скорости машины и стояла нестерпимая вонь.

От нее меня тошнило и болела голова.

— Лето, причем, самые жаркие дни, — удивленно заявил Саурон, которого Иван почему-то звал Кириллом (наверняка, первое имя, а Саурон — тронное).

Ничего себе открытие! Если такое у них лето, тогда как холодно тут зимой? Я ж умру! Теперь понятно, почему в этом мире все носили по несколько рубашек, а юбкам предпочитали штаны, кстати, весьма удобные. Иначе тут запросто можно замерзнуть.

Только почему-то народ не склонял головы и не падал ниц перед высоким молодым человеком, одетым, как и большинство остальных мужчин: в заношенные синие штаны и просторную пеструю рубаху. А у него на шее висела металлическая подвеска с жуткой мордой зубастого монстра. Да и я ничем не выделялся из толпы. Никто не ткнет пальцем в мою сторону, и вряд ли какая девица, завидев меня, будет умолять отца написать прошение, чтобы я взял ее в гарем. Честно говоря, сбегая из дворца в Уасете, я частенько побаивался быть узнанным. Тут же — полнейшая свобода.

Если не считать стражей в серых формах, именуемых милиционерами, которые у подозрительных с виду людей спрашивали паспорта с пропиской. Когда такой человек возжелал проверить мои документы, Иван вытащил из нагрудного кармана карточку со своим цветным портретом и, продемонстрировав ее стражу, лукаво заявил:

— Это объект из нашего отдела.

После этих слов мужчина в сером приложил руку к козырьку головного убора и был таков. Да уж, придется теперь везде с Иваном ходить, чтобы помогал. Не думаю, что стражи падут ниц, узнав о моем прошлом. Люди тут суровые, угрюмые, деловитые, воспримут еще древнего владыку как чудака.

Немного отвлекся. Возвращаемся к одежде. Местные ткачихи и швеи совсем не могли сравниться с Нехтнефрет. Когда я положил рядом с купленными в подземном царстве (а как, позвольте, мне еще называть базар, находящийся под землей?) вещами мою кеметскую юбку с золотистыми отделками, последняя выглядела жалкой тряпицей. Правда Ивану что-то не очень нравилась моя манера выбора вещей. Достаточно было посмотреть на его лицо, когда он протягивал торговке маленький квадратик, как он сказал, с деньгами. И куда только помещались там сорок тысяч денег? Это ж целый мешок! Столь кислой мины я у российского товарища никогда ранее не видел.

Не пойму, чего ему не понравилась торговка: вежливая девушка. У нее в лавке хотя бы одежда разнообразная, что не скажешь про Sela, New Yorker и Terranova с кучей одинакового мятого барахла: там и штаны сваливаются с того места, где сидеть должны, и на нижнем белье нарисованы смешные для моих друзей картинки. Нет, спасибо, мне не нужна одежда, над которой будут хихикать даже близкие мне люди. Иван должен понимать, что владыка Обеих Земель никогда не носил то же самое, что и феллахи, и его одежды были единственными в своем роде. Я должен выделяться!

— Неб, твои дизайнерские шмотки… — было начал Иван, но невеста перебила его и поспешила заметить, что я выгляжу 'просто обалденно' в стильных кожаных брюках и приталенной рубашке.

По-видимому, я купил что-то не очень дешевое. Ну и ладно. Я ж не феллах какой.

Но моя беззаботная жизнь и привыкание к Москве очень быстро закончились. Скажу прямо, не успев и начаться. У Ивана вдруг заверещала магическая коробочка, и оттуда раздался глас Бога:

— Дураков, ты еще не нашел мою дочь? Где Юля?!

Кажется, знаю, о ком речь. О той девушке, что вернула мне магию. Последний раз я ее видел в храме Таурет, когда она приказала перенести в любой доступный мир Ваню и Маш-шу. И если она не вернулась в Москву, значит…она осталась в Кемете. Чем я и поспешил поделиться с Иваном.

— Час от часу не легче, — закрыв глаза, прошептал он.

Но выход мы нашли и достаточно быстро! Бедный я. Боги, вы за что так издеваетесь над человеком? Или это и есть плата за спасение?

Антон Викторович Шаулин, начальник отдела странных явлений, сидел в черном кожаном кресле и крутил перьевую ручку. Он, прикусив губу, пристально смотрел на расположившуюся перед ним на сером офисном стуле девушку. У нее за спиной стояла Ира Семенова и лукаво смотрела в глаза начальнику. Ростом посетительница была не низкой, но и не 'Останкинской башней', среднестатистические метр-шестьдесят (интересно, с чем ассоциировался у людей этот эталонный метр). На голову она повязала зеленый шелковый платок, а оделась очень и очень скромно: в бесформенную футболку, короткую клетчатую юбку со складками и кеды, — отменное барахло с распродажи в подземельях Охотного Ряда. Девушка то и дело поправляла золотое украшение на шее.

— Юля, доченька, что с тобой случилось? Сама не своя. Как так вышло, что ты бросила курить? Почему ты сменила стиль в одежде? И…

Антон Викторович засыпал девушку вопросами, а она молчала, кокетливо стреляя глазками, из-под солнечных очков. Этот аксессуар по известной только ей одной причине она не стала снимать даже в помещении.

— Юленька, милая моя, кровинушка, что у тебя с личиком-то? Да и где ты загорела так? За сутки…

— Лицо как лицо, с каким богам было угодно меня создать, — выпалила девушка и тут же заткнулась, будто не узнала своего голоса. — Папа, ты что, забыл за сутки, как я выгляжу? А загар…

Она посмотрела в потолок.

— Девочка моя, у тебя манеры изменились… и речь…

— Загар, — не слушая отца, продолжала Юля, — это я в со-ля-рий сходила, как там его, вертикальный, что ли? Сет ногу сломит в этих непонятных названиях. Как я хочу на Камышовые поля!

Последнюю фразу она чуть слышно буркнула под нос. Отец подозрительно глянул на дочь, и та смутилась. Он души ней не чаял, Юля была для него единственным, что осталось от покойной жены. И он очень огорчился, когда вчера вечером дочь пропала при невыясненных обстоятельствах и до сегодняшнего обеда не выходила ни с кем на связь.

Антон Викторович в глубине души чувствовал, что перед ним сейчас сидел кто угодно, только не его дочь. Однако сладкий женский голосок, напевал его сознанию прямо противоположное: 'Как вы можете не узнать Юлю? Вы просто взглянули на нее по-новому! И что-то заставляло поверить в убеждения, согласиться и принять их. Несмотря на то, что разум бил в набат: 'Подмена!

— Она просто это… — кусая ногти, пытался придумать какую-либо отговорку Иван Дураков.

Нервы программиста пошаливали, и он ходил взад-вперед, не обращая внимания не только на присутствующих, но и на стоявший в углу кулер. Который молодой человек и пнул изо всех сил.

— Что с вами, Дураков? — отвлекся на своего сотрудника Шаулин. — И дочь, и ты, и эта… — он кивнул в сторону Иры, что стремилась смотреть начальнику в глаза, не моргая. — Вы все сами не свои. Не пора бы рассказать мне правду?

О, если бы кто-то из нас троих выдал господину Антону о происходящем, бедняжку бы пришлось срочно провожать к Осирису, не иначе. Мужчина в самом расцвете сил, ему не мешает поберечь и нервы, и жизнь. Только нам это плохо удавалось. Заметно, как Ира изо всех сил старалась его околдовать взглядом, но у нее слабо получалось. Отцовские чувства сильнее изначальной магии. Вот сейчас господин ко мне подойдет, дернет за платок, и сразу все раскроется. Как объяснить ему, что это ложь во благо? Не поймет. Точно, не поймет. Будь я на его месте — скормил бы горе-артиста крокодилам.

— Понимаете, Антон Викторович, — начал Иван, он словно знал, что его прервут целой тирадой по поводу лица Юли Шаулиной: мол и нос у девушки не такой острый, и подбородок более округлый, и брови хоть и вразлет, но тоньше, да и челки она никогда не любила. Что и говорить про длинные красные ногти. Честно признаться, гадость несусветная эти наклеивающиеся чешуйки, но Иван решил, что лучше прилепить эту бутафорию.

— Папа… — промямлил я, стараясь изобразить любящую дочь, — я боялась, что ты… мое лицо… ну…

Я поднял очки на лоб и, закрыв глаза руками, сделал вид, будто заплакал.

— Полно, доченька, — обнял меня за плечи отец, — я тебя любой приму. Только расскажи, что случилось?

— Правда? — я обрадовался не его словам, а подействовавшему, наконец, колдовству Семеновой.

— А серые глаза, Юля, это линзы, да?

Ой, как говорит Иван, спалился. Хотя начальник моего друга сам подсказал верный ответ, поэтому мне ничего не оставалось, только кивнуть. Не важно, что такое линзы. Потом прочитаю. Довольная Ира, ехидно улыбнулась, подмигнув в мою сторону. Кажется, она что-то задумала, и ее план работал.

Все бы замечательно, но в этот момент в кабинет вошла высокая рыжая женщина. Она прекрасна, и, не сильно солгу, если скажу, что она способна была притянуть к себе внимание практически любого мужчины. Достойное приобретение для гарема хеттского короля бы получилось в ее лице. Презрительно посмотрев на нас троих, она подошла и что-то шепнула на ухо начальнику. Потом же, бросив Ивану пронзительный вызывающий взгляд, приказала:

— Дураков, Шаулина, Семенова, пройдите в мой кабинет.

Мы дружно кивнули. Развернувшись на каблуках, женщина вышла за дверь, оставив за собой сказочный запах сладких апельсинов. Спасительница, одно слово. Если бы не она, начальник точно бы раскусил наш маскарад, который мы устроили только для того, чтобы его успокоить. Да, отец подделку почует сразу, как развеется наложенное заклятье, однозначно. Лучше бы Юля не находилась.

— Удачи, — махнул нам обработанный уже двумя рыжими ведьмами Шаулин.

Человек мягкосердечный, легко уговариваемый, практически безвольный и глуповатый — думаю, я во многом прав, давая ему столь нелестную характеристику. Скорее всего, место начальника он занимает только в качестве мебели, то есть, необходим кому-то просто как номинальная единица, а отделом управляет… эта рыжая ведьма по имени Маргарита Иванова, как мне ее представил Дураков, когда мы шли по коридору.

— Кстати, ей будет куда сложнее навешать лапши на уши, — ухмыльнулся друг.

Я сглотнул. Артистизма б где позаимствовать. Это вам не странницу из Месопотамии на пороге храма изображать. Если начальник легко повелся на трюк с магией, который продемонстрировала Ира и внушила Антону Викторовичу, будто перед ним сидит родная дочь, то эту женщину не обвести подобными выходками.

Не успели мы перешагнуть через порог, как рыжая ведьма прищелкнула пальцами, и я почувствовал, как в воздухе сгущается нечто, блокирующее всю магию, исходящую не от госпожи Ивановой. Ира насупилась, но не спускала пронзительного взгляда с Маргариты, видимо, пытаясь воспользоваться чарами, позаимствованными у моей старшей сестры.

— Бесполезно! — откинувшись на спинку кресла, заявила ведьма. — Садитесь.

Как только мы повиновались ей, женщина вскочила с места и закрыла дверь, чтобы никто не проник в ее кабинет. Она усмехнулась, когда проходила мимо нас, а потом продолжила:

— Да, утром вам удалось околдовать меня и начальника изначальной силой. Но нескольких часов достаточно, чтобы придумать, как блокировать ваши фокусы, госпожа Семенова. Не знаю, где вы им научились. Думаю, вы нам расскажете. А пока… Юленька, сними-ка платочек.

Попался. Глупо и сразу. Дрожащей рукой, путаясь приклеенными красными ногтями в искусственных черных волосах парика, я развязал узел, и шифоновая повязка упала на пол. Вместе с париком.

— Что и требовалось доказать, — алые губы собеседницы говорили с такой издевкой, что на моих щеках выступил ощутимый румянец. — И кто это, Дураков? Почему у него аура и магия Шаулиной?

Никто из нас троих ничего не отвечал. Ваня, думаю, мог только представить меня: Неб из Кемета, девятнадцать лет, в пошлом владыка Обеих Земель, известный по энциклопедиям как Тутанхамон, и просто хороший человек. Да, от скромности не умру, это точно!

— Нет, ну дурите Антона, мне не жалко, — развела руками Марго, явно насмехаясь над нашими скудными поползновениями и корявыми маскировками, — но он все равно через пару дней заподозрит магическое воздействие, что вы тогда будете делать? Снова попытаетесь выдать мальчишку за Юлю? Для тех, кто не знаком с Шаулиной — вполне правдоподобно, если учесть, насколько корявы фотографии на документы. Но не для нас.

— Понимаете ли, госпожа Иванова, — сглотнув, выдавил из себя Дураков. — Тут все очень сложно. Мы можем вам доверять? Если расскажем всю правду? Вы не поспешите все выложить Шаулину?

— Подумаю, — лукаво заметила женщина.

Ясно, что окончательный вердикт она вынесет только после того, как услышит нашу историю целиком. И я одобрительно кивнул Ивану — рассказывай без утайки.

Марго слушала очень внимательно, не пропуская ни единого слова. Создавалось впечатление, что она сама какое-то время назад принимала участие в нашей судьбе. Но она не спешила раскрывать свои карты. Чем подробнее рассказывал Дураков о произошедшем в Кемете, тем серьезнее становился взгляд нашей собеседницы. Ира, наоборот, немного расслабилась. Она стояла у меня за спиной и лениво массировала мне плечи через футболку, видимо, чтобы окончательно снять накопившуюся у нее напряженность.

— Значит, вы подозреваете, что Юля и Неб поменялись местами? — подытожила Марго.

Дураков кивнул.

— Вполне, кстати говоря, возможно, — женщина стрельнула взглядом на висевшую в дальнем углу кабинета картину, с которой на всех смотрел скуластый пожилой мужик с трезубцем в руках, а в нижнем углу красовалась четкая надпись 'Сочи, 1994. — Но я не представляю, как это сказать Антону. Я бы на вашем месте не показывалась ему на глаза некоторое время, а потом… инсценировала бы отъезд Юли за границу. Длительная командировка, например. И прекратила бы весь маскарад. Документы на парня мы выпишем, по жизни поможем. Нелегко в нашем мире устроиться, факт.

— Но как работать и не попадаться на глаза боссу? — пожал плечами программист. — Шапку-невидимку за счет заведения не предоставите?

Оно и верно: каждый день ходить на работу, натыкаться на начальника. А когда его внимание привязано исключительно к Юле, не удастся тихой мышью сидеть в крошечном кабинете незамеченным и ковыряться в списках правонарушений по части ОСЯ.

— Могу предложить командировку, — улыбнулась Марго. — Три недели. За это время я помогу вам разобраться с предполагаемой легендой исчезновения Юли.

— Какой резон вам помогать во лжи? — нахмурился Дураков.

Вполне ожидаемый вопрос. Я никак не мог понять выгоды, которую видела в нашем отъезде госпожа Иванова.

— Вам этого не вспомнить, ребята, — чуть заметная улыбка скользнула по ее лицу. — Тринадцать лет назад я имела честь общаться и с Ваней, и с Небом. Что вы так удивленно смотрите на меня, мальчики? Да, ваши невероятные приключения начались, в девяносто четвертом году. Ване было десять лет, а Неб… я его запомнила как призрака неопределенного возраста, блуждающего по своим снам.

Я рот открыл от удивления. Так вот, почему мне этот мир показался немного знакомым, и я подумал, что попал в давнишнее воспоминание. А когда стража привела в тронный зал плененного Ивана, мне почудилось, будто мы с ним давно знакомы. Анхесенпаамон помогла мне забыть те детские кошмары, спасибо ей за это, иначе бы я умер. Но сны затаились в глубине сознания и помогали мне идти по жизни. Подумать только, если бы где-то в недрах души не шелохнулось нечто забытое, я бы не раздумывая приказал скормить Дуракова крокодилам и подписал бы этим самым смертный приговор и себе, и всему миру. Из воспоминаний меня вывел деловой тон Марго:

— Так о командировке.

Нам предстояло через две недели отправиться в Потьму, что в восьми часах езды на жестянке (это я так машины сперва звал) от Москвы. В одном детском лагере 'Березка', в пятнадцати километрах от города, творилось Апоп знает что. Как выразилась Марго — чертовщина. До поры до времени это был банальный пионерлагерь, пока однажды ночью там не пропала вожатая Оксана Барсукова. Думаю, что такое пионерлагерь, мне в скором времени объяснят. Насколько я понял из слов Ивановой — это некий дом для детей, где они отдыхали в свободное от учебы время. Интересно, однако. Неужели родителям не нужна помощь по хозяйству, если они отправляют детей после учебы отдыхать? Ладно, в устое жизни России еще разберемся.

— Ой, — икнул Иван, — хорошее дельце для программиста, как раз по специальности моей магистратуры. Гы!

— Не хотите — сама расследую, — пожала плечами Маргарита. — Но и вы без моей помощи будете разбираться, как вам обвести Шаулина вокруг пальца в следующий раз. Не факт, что мне захочется вас покрывать.

— Мы… — Дураков думал совсем недолго и ответил за всех. — Мы согласны.

— Так вот, Барсукова пропала пять дней назад. Никто ничего не видел. Дети спали! А на следующую ночь прикатился гроб на колесиках и увез еще двух девушек-вожатых… Позавчера черная простыня утащила их коллегу из первого отряда. А вчера…

От орлиного глаза начальства ничего не скрыть. Иван стоял, прикрывая рот рукой, чтобы не рассмеяться. Когда еще доведется увидеть начальницу, рассказывающую страшные детские байки. Я, в отличие от друга, сидел и внимал каждому слову, широко раскрыв рот. Ну и странная тут мифология. Самое главное, какая-то она бессмысленная и беспочвенная: похищать людей и питаться ими. Интересно было бы узнать исторические вехи этих сказаний.

— Это не смешно, агент Дураков, — обреченно вздохнула Маргарита, — а что вы сделали б, окажись там ваши дети?

— Простите, — буркнул тот, покраснев, — но дело такое… странное.

— Как и все в нашем отделе, — улыбнулась заместительница начальника. — За три года пора бы привыкнуть!

И пока никто из нас не успел еще чего-нибудь ляпнуть, Марго объяснила, что внедрит меня (то есть, Юлю) и Ваню в качестве вожатых в один из отрядов. Что мы должны делать, она так и не объяснила, но друг поклялся, что за две недели подготовки всему научит и что эта работа мне придется по душе. Успокоил. Кому-кому, а Дуракову я верю.

— Знаете, госпожа Иванова, — галантно улыбнулся программист, — вы всегда делаете предложения, от которых невозможно отказаться.

Ведьма-манипуляторша кивнула в ответ.

Вожатый — оказывается, замечательная должность. Это начальник над всеми детьми: туда не ходи, сюда ходи, это ешь, это в рот не бери, подготовься к состязанию, плавай в речке не больше пяти минут, по ночам спать! Можно и еще много запретов и дозволений придумать. Бедные дети, их ограничивают во всем. Правда, для их же блага.

Те две недели, что мы ждали своего заезда, Иван подробно исследовал произошедшие в лагере случаи, пытаясь найти в них что-то общее. Если верить показаниям детей, которые таки не спали в положенное время, странные явления происходили между двумя и тремя часами ночи и направлены были исключительно против девушек-вожатых. Ни один парень не то, что не пострадал, но и не стал свидетелем случившегося. Интересная закономерность, но что из этого следует?

Мне скучать, вообще, не приходилось. Шаулину было сказано, что Юля заболела и ходит целыми днями по врачам. Благодаря магии Иры начальника удалось убедить, будто его дочь страдает чем-то заразным. От одной проблемы избавились — другие накатили.

На третий день моего пребывания в этом мире мне довелось сдавать экзамен в Московском государственном техническом университете имени какого-то великого человека. Любят в этом мире называть заведения и улицы в честь выдающихся личностей, мол, таким образом память о них увековечивают. Отправился я на сие мероприятие по простой причине: если Юля пропустит экзамен, отец явно заподозрит неладное. Зная о моих способностях читать что угодно из любого закрытого источника, Ира пришила мне с изнанки на подол маленькие бумажки, называемые шпаргалками. Достаточно было вытянуть билет у старца, восседавшего за столом у двери, положить левую руку на бедро, где и припасли мне кладезь мудрости, списать оттуда все дословно и прочитать оному старцу. О, боги, за что мне это наказание? В проектировании программных продуктов для сетей сотовой связи я совершенно ничего не понимаю. Чем отличается синус от косинуса — не представляю, и рассказывать о том, как передается глас Бога в маленькую коробочку с десятком кнопок, для меня практически невыполнимая задача.

Но я прочитал все, что от меня требовалось мелодичным голосом, спасибо моему колье, доставшемуся в наследство от отца. Не знаю, на каком заклинании действовала эта штуковина, но с ее помощью создавалась иллюзия, будто голос мой — женский.

Да, старец поверил, что перед ним Юля, а не Неб из древности. С однокурсниками моя двойница, судя по всему, дружбы почти не водила, потому что меня в компании Ивана и Кирилла-Саурона восприняли как должное и не попытались пообщаться. Честно говоря, спроси меня молодые люди о чем угодно, ляпнул бы глупость или сослался на имя одного из богов, что тут не принято.

Целую ночь перед экзаменом я только и делал, что учился читать незнакомые слова без запинки. А их половина билета. Старец, экзаменующий молодежь, оказался доволен моими знаниями и задал дополнительный вопрос. Да сожрет этого мудреца Апоп. Я положил обе руки на колени, но ни в одной шпаргалке не присутствовало ответа. А он, улыбаясь, задает наводящие — мол, это было в курсе какого-то матана в теме 'ряды Фурье'. Если бы мне еще сказали, что это за курс и кто такой Фурье, был бы благодарен. Самое главное, что ж это за ряды такие знаменитые?

Одним словом, мудрец, буркнув, мол, девочка разволновалась, расписался в моей зачетной книжке, что и требовалось Ивану. А я постарался побыстрее покинуть университет, потому что сокурсники Дуракова как-то подозрительно начали коситься в мою сторону. Я сел в машину Юли и уже через десять минут был дома.

Да, о машинах. Славные, оказывается вещи: руль, рычаг и три педали — все, что нужно для счастья. Не понимаю, почему здешние учатся управлять этим жестяным корытом целых три месяца и частенько заваливают экзамены в каком-то ГАИ. Лично мне хватило и часа, чтобы понять, как эта штука ездит и разворачивается. Намного, кстати, проще колесницы. Следующие сутки ушли на то, чтобы обвыкнуться с большими скоростями. Поначалу кружилась голова, но это быстро прошло. А когда мне объяснили, сколько лошадей неведомый мне маг припрятал под капотом, восторгу моему не было предела. Но когда я оный капот открыл, ни одного коня там не обнаружилось: какие-то трубы, банки и непонятные грязные железяки, в которых мне разбираться пока не хотелось.

Сев за руль жестянки, я ощутил, что чувствую город целиком. Огромное скопление водителей на многочисленных улицах Москвы. Кто-то стоял, кто-то ехал на всех парах, в каких местах поблизости очереди, а где аварии, — вся информация предстала перед моим магическим взором словно на картинке. Я чувствовал, куда мне ехать, чтобы не застрять в пробке (а в этом городе по утрам и вечерам на многих улицах скапливались кучи жестянок), как обойти нерадивого водителя и увернуться от пьяницы, незнамо зачем усевшегося за руль. Я мог мчаться по городу на всей скорости, которую только позволяла развить черная 'Тойота' Юли Шаулиной. И мне это нравилось. Все же есть в будущем человечества много хороших вещей. По правде говоря, мне приятнее было кататься на жестянке, нежели во чреве синего ревущего змея, ползающего под землей по наперед заданной схеме.

В свободное время я отправлялся в район Чертаново и стоял под окнами одного высокого белого дома, обреченно глядя на один балкон пятого этажа. Там жила моя Маш-шу. Я предпочитал наблюдать за ней со стороны, потому что мне сказали, будто она шокирована и напугана, и лишних переживаний ей сейчас не нужно. Но однажды я решился и вышел из-за угла.

— Призрак Неба, — она потупила грустные карие глаза, — преследует меня везде. Даже во снах. Уйди.

— Я настоящий, — протянул я к ней руку, но девушка отстранилась.

— Если прикоснешься, я тоже стану привидением.

— Нет, отчего? — печально улыбнулся я.

Да, я в Чертаново не играл роль Шаулиной. Я переодевался в брюки и рубашку, отколупывал накладные когти, смывал косметику, в этом мире мужчины не подводили глаза, и мне было все равно, если кто-то увидит меня не в Юлином обличье.

— Неб умер, — словно заученную фразу, сказала Маш-шу.

Я знал, что в энциклопедиях это так. Но как убедить любимую девушку, что три с половиной тысячи лет назад в Кемете похоронили чужое тело. А я — вот он, стою перед ней и хочу ее обнять.

— Нет, я жив, — наивно, боги, но я не мог придумать, что сказать любимой девушке.

— Ты врешь. Опять врешь. Как тогда, про работу.

Мне стыдно за недомолвки, что были у нас три с половиной тысячи лет назад. Она так и не захотела принять мои объяснения, не поняла, зачем я скрывал от нее о своем положении в обществе.

— Я никогда не вру женщине, которую люблю, — зажмурившись, выпалил я и почувствовал, будто меня обдали горячей водой.

Когда я открыл глаза, заплаканная Маш-шу стояла напротив. Поверила? Наверное, нет.

— Боги почему-то решили, что мне будет лучше в Москве, — развел я руками.

Она ничего не ответила. Только кинулась мне на шею, и я снова ощутил дурманящий запах ее духов. Мои руки сами собой сомкнулись у нее за спиной, и я первый раз за несколько дней поцеловал любимую девушку. Я так хотел, чтобы она жила со мной. Жаль, что в личине Юли я не мог себе этого позволить.

Словно юркая кошка, Маш-шу выскочила из моих объятий.

— Какой реальный глюк, — шепнула она и, развернувшись на каблуках, бросилась прочь.

Все-таки не поверила. Опять. Ладно, у меня до отъезда в лагерь 'Березка' еще целая неделя. Есть время, чтобы так называемый 'реальный глюк' не только поцеловал ее у входа в подъезд, но и подарил цветы и, быть может, придумал что-нибудь еще. Только вечером меня ждал неприятный разговор с Иваном. Он объяснил, что Маш-шу очень страдала, когда вернулась домой. Девушка считала меня давно умершим, оно и ясно, почему. И Ира поспешила околдовать ее. Теперь, пока действие заклятья не развеется, моя любимая будет воспринимать меня исключительно белым полупрозрачным призраком в кеметской одежде. И так в течение месяца. Придется запастись терпением. А между тем наш отъезд в детский лагерь неотвратимо приближался.

— Какой русский не любит быстрой езды? — открыв окно и развалившись на переднем сиденье, пропел Иван.

Мимо нас проносились огромные дворцы на окраинах Москвы, территории, огороженные потрескавшимися серыми заборами и густые парки. Я, наслаждаясь скоростью, которую сумел развить на жестянке, именуемой 'Черной Тойотой', сидел, вытянув руки, изредка корректируя курс.

— Неб, сверни на Волгоградский проспект, — лениво бросил товарищ, указывая налево.

Никаких проблем! Пару раз кручу руль, и вот мы уже мчимся по широкой автостраде прочь из сумасшедшей столицы. Не пойму только, чего это на меня так взъелась блондинка на красном 'Форде', когда я виртуозно повернул у самого ее носа. Иван ворчал, будто мы могли врезаться. Какие люди из далекого будущего запуганные! Этого бы не произошло, Амоном клянусь. Я ж не собирался тормозить.

Зато после случившегося мне пришлось выслушивать целую тираду о правилах дорожного движения, которые для всех писаны, за исключением автомобилей с синими мигалками и истошными пищалками. Да, знаю, читал по вечерам, когда друзья оставляли мне одного в Юлиной квартире. Скучнейшая, надо сказать, книга. Пускай и с кучей картинок, из которой я вынес одно, самое главное правило: если катишься по главной дороге, у тебя приоритет.

— Это за пищалку сойдет? — что есть мочи я надавил на клаксон.

— Тебя за ненормального посчитают, — скептически заявил Иван, которого я отвлек от важного занятия — общения через глас Бога с его любимой Ирой.

Семенова, надо сказать, тоже хотела отправиться с нами, но Маргарита категорически воспротивилась. Она оставила новоиспеченную колдунью в офисе, чтобы та работала с какими-то важными бумагами. Так что мой друг и напарник обещал звонить любимой чуть ли не каждый час.

А когда мы выехали за город, то скоро познакомились с одним не очень приятным для водителей видом стражников, гаишником обыкновенным. Человек в форменной одежде: ярко-зеленом жилете, черных штанах и с полосатым жезлом. Создается впечатление, что этот предмет — символ безграничной власти на дорогах.

Иван положил мне руку на плечо и попросил притормозить и проехать мимо первого встреченного нами на обочине стража как можно медленнее. Шестьдесят километров в час — это так скучно, но я послушался, и гаишник лишь одобрительно махнул нам палкой вслед.

— Юлия Антоновна, — шутливо заявил напарник, — вам не следует лишний раз попадаться на глаза зеленым гусеницам.

Последнее, как я понял, относилось именно к человеку с жезлом. Да, в этом Ваня прав: если меня арестуют и начнут допрашивать, я, конечно, до поры до времени стану гордо хранить молчание. А когда пытать будут? Тут-то мой женский парик с головы и свалится. О дальнейшем мне не хотелось и думать.

Но как только добрый гаишник скрылся за горизонтом, я снова надавил на газ. Чего там шестьдесят? Полторы сотни — минимум. Будь дорога получше, и на двухстах бы проехал, а то колдобины сплошные. Подвеску жалко.

Следующий встреченный нами на трассе гаишник, ругнувшись под нос, бросил полосатую палочку под ноги. Очередные нарушители правил дорожного движения ушли у него из-под носа. Крутые, небось, богатые, хоть и на Тойоте Королле, а не на шестисотом 'Мерседесе': мчатся практически на пределе и никого не замечают. Эх, такая добыча ушла. Я даже не обратил внимания, зато Иван принялся красочно живописать, как страж докладывает дорожному инспектору на следующий пост, мол, скоро мимо пролетит черный автомобиль, и что водителю можно выписать крупный штраф или лишить прав. Права — это такой розовый квадратик с портретом Юли. Я бы не расстроился, если бы у меня забрали эту штуку. Меньше хлама в карманах. А то нарушаю тут Маат с чужими документами. Одно останавливало — не хотелось особо светиться перед Шаулиным. Поэтому я решил во что бы то ни стало сохранить Юлины права у себя.

— Прекрасно рулю и на такой скорости, — пожал я плечами.

— Только дорожный патруль об этом не знает, — усмехнулся товарищ, — и вообще, Неб, был бы поосторожней, на трассе хватает неадекватных долбо**ов. Если один из них в нас врежется — все, всмятку, ни одна подушка не спасет.

— Совершенно верно, — улыбка украсила мое лицо, — она ж не живая. Я спасу.

И резко крутанул руль, чтобы объехать какого-то недоумка, как по заказу несущегося навстречу.

— Накаркал! — переведя дух, оглянулся Иван вслед белым 'Матизом', вихляющим с одной полосы на другую.

Все будет замечательно. Не зря я с детства учился управлять колесницами. Тут все намного проще, даже два зеркала заднего обзора перед глазами имеются.

— Предел девяносто, а мы, стопудово, больше сотни несемся! — выл товарищ, который раз пять пытался сдать на права, но заваливал 'Город'. — И вообще…

Программист ткнул в окно. Прямо на нас с поросшей травой проселочной дороги выехал милицейский автомобиль, преграждая путь. Похоже, Дураков оказался прав, и нас поймали. Признаться честно, совершенно не понимаю, зачем покупать машины, которые могут гнать на большой скорости, а разрешать ездить в три раза медленнее заявленного. Наверное, чтобы больше мзды насобирать с водителей вроде меня, не иначе. Жаль, я не владыка этих земель, а то бы издал указ с новыми ограничениями на скорость автомобилей. Не то ж я усну за рулем на девяноста километрах в час. И врежусь в какой-нибудь столб.

Ничего не оставалось, пришлось затормозить. И тут же в окошко ко мне влезла наглая физиономия инспектора.

— Девушка, ваши права.

Я лукаво улыбнулся, подмигнул этому немолодому мужчине и достал из нагрудного кармана пластиковые карточки.

— Юлия Антоновна, — протянул гаишник, демонстрируя датчик, кстати, вверх ногами, — нарушаете правила. Согласно показаниям радара ваша скорость составляла сто пятьдесят, плюс-минус пять километров в час, в то время как на данном отрезке разрешено движение не больше девяноста.

— Ноль пятьдесят один километр в час, — протянул Иван, глядя на прибор, — чего врать-то, будто раза в три больше.

Гаишник фыркнул и перевернул радар.

— Еду как могу, — надулся я, — месяц назад только научился. Медленно как-то.

Иван бросил испуганный взгляд в мою сторону, а потом уставился на гаишника. Неладно дело.

— А права, гражданочка, вам выданы три года назад. И у меня такое чувство, что сегодня — последний день в их жизни. Пройдемте, составим протокольчик.

— Нет-нет, все правильно, — нашелся я, — эта развалюха у меня чуть меньше месяца, я до этого на колеснице ездил…

И тут я понял: Юленька не заметила и ляпнула о себе как о личности мужского пола. Да еще и про древний вид транспорта зачем-то помянула. На который, кстати, не требуется пластиковых прав. Я не представлял, что теперь делать, и закрыл рот рукой. Но гаишник, посмеявшись, пригрозил пальцем, послал мне воздушный поцелуй и чуть слышно буркнул:

— Пройдемте, выпишем вам розовую бумажку, с любовью от ги-бэ-дэ-дэ.

Приехали. Таки решил отобрать мое сокровище, доставшееся от Юли Шаулиной. Надо срочно что-то придумать. Выход весьма прост — необходимо поставить человека в нестандартную ситуацию. Чем я и решил заняться.

Как только мы оказались наедине, патрульный сквозь зубы процедил:

— Триста баксов, или в рублях по курсу Центробанка, и катитесь от меня подальше.

Похоже, мне повезло, затуманенный желанием наживы разум гаишника не воспринял мои оговорки. И ему все равно, хоть я на колеснице ездил, хоть верхом на ишаке, хоть 'Оку' разгонял до сотни, лишь бы штраф у водительницы запросить. Только расставаться с деньгами мне хотелось еще меньше, нежели с Юлиными правами, поэтому розыгрыш продолжался. Я подмигнул стражу порядка и, не переставая изображать прекрасную даму за рулем, заявил:

— А у вас приказ от начальства-то есть?

— Вот, — протянул мужчина в зеленом жилете скомканную бумажку.

Читаю дословно: 'Дежурство на сорок седьмом километре Рязанской трассы'.

— Но тут ничего не сказано о том, что вы должны выписывать штрафы, стоя поперек одной из полос, мешая дорожному движению. Я уже не говорю о вон той ёлке, — я ткнул в сторону густого дерева на обочине. — Вы уверены, что дежурите в правильном месте?

— Да-да, — кивнул мне инспектор, тыча в синенькую табличку с числом 47. — Гражданка Шаулина, выпишем протокол о превышении скорости на шестьдесят километров в час, права ваши…

— Нет-нет, — прервал я его, но мужчина извлек тонюсенькую дощечку с прикрепленной к ней стопкой бумаг и принялся писать, переспрашивая год рождения, интересуясь пропиской и местом работы… — Позвольте я сама заполню.

— Не положено, диктуйте.

Ладно, видят боги, сам напросился. И я выпалил ответ сразу на три вопроса: 1351 год до н. э., дворец города Уасет и Владыка Обеих Земель. Инспектор послушно записал мои слова и протянул листок мне на роспись. Я с превеликим удовольствием поставил заключенное в картуш тронное имя и вернул протокол задержавшему мою нескромную персону человеку. Улыбнувшись, гаишник принялся перечитывать, как вдруг его лицо побелело, брови сошлись на переносице, и он просмотрел весь листок заново.

Эффект не заставил себя долго ждать. Страж подозрительно сощурился и почесал в затылке, изучая мои каракули, а я тем временем вернулся к машине и устроился на водительском месте. Благо, Юлины права пока оставались при мне. Ясно, что такой протокол не входил ни в какие известные гаишнику рамки и предъявлять это для регистрации он вряд ли решится. В крайнем случае, потребует указать нечто более соответствующее привычной ему действительности. Хотя я не продиктовал ни одного слова лжи. Не объяснишь же инспектору, что он задержал на трассе пришельца из прошлого. Думаю, вообще, он таких как я не встречал. А историю давно минувших дней, слава всем богам, забыл. Самое время жать на газ и ехать подальше, да вот автомобиль гаишника мешается поперек дороги. Не составляет труда объехать по встречной, но если мне к превышению скорости еще и пересечение двойной сплошной запишут… вряд ли я в грядущем еще раз сяду за руль.

— Эээ… психбольница находится… — начал было пришедший в себя после тягостных раздумий гаишник, заглянув в окно, но я ему не дал договорить.

Это ж так оскорбить Владыку Обеих Земель, назвать его умалишенным и порекомендовать отправиться в дом терпимости. Но закончил за меня начатое Иван:

— Мы прекрасно знаем. И, представьте себе, туда и торопимся. А вы задерживаете… Да, кстати, мы тоже при исполнении.

Друг извлек из кармана свой волшебный пропуск и помахал им перед взором инспектора.

— Э… простите, сразу бы с этого и… — заикаясь, бухтел мужчина. — А то… и без спецсигналов…

— Да так, проверить решили, — пожал плечами Иван, пряча удостоверение. — Верно службу несете. Похвально! Но сорок седьмой километр, где вы по приказу штрафовать обязаны, находится на пятьдесят метров дальше вашего теперешнего местонахождения.

Обрадованный теплыми словами в свой адрес, гаишник скомкал мой сумасшедший протокол и сунул его в карман, видимо, в качестве страшилки на ночь перечитывать будет или шутки ради кому продемонстрирует.

— Симпатичная девочка, жаль, что сумасшедшая… И как таким права выдают, — буркнул инспектор себе под нос, а потом поплелся к своему жигуленку и откатил его на обочину.

Не желая продолжать представления, я сорвался с места и был таков. К сожалению, некогда читать его мысли, а то интересно было бы покопаться в голове этого индивида.

Наверняка он сообщил номер подозрительной Тойоты на следующий пост, желая, чтобы я так же пошутил и над его коллегами. Но, увы, меня ГИБДД не очень-то интересовала. У нас командировка, дел уйма. Да помогут нам боги. К тому же мой путь лежал вовсе не мимо следующего поста дорожной инспекции.

— Сворачиваем! — вдруг предложил мне Иван, показывая на узкую не покрытую асфальтом дорогу.

Но вопросы 'зачем это надо' он безапелляционно заявил, что там милиции меньше и до лагеря, судя по GPS-навигатору, получится намного быстрее. Колдобины проселочной дороги — это кошмар. И пастух, взиравший на нашу Тойоту с берега небольшой речушки, и девочка, торговавшая огурцами на обочине, и полная женщина с бутылью воды под синим навесом с надписью 'Нижнее Гадюкино' провожали нас с тоской во взгляде, словно мы единственные завернули на эту дорогу за последние несколько дней.

— …и сказала мама девочке, — голосом рассказчика ужасов шептал Иван. — Не вешай на окно черные шторы. Но девочка не послушалась и повесила. А занавески те были с носом, глазами, руками и ногами. И как только девочка спать легла, они слезли с окна и задушили ее.

— Нет ничего повеселее? — зевнул я. — А то уже два часа мелешь: сняла девочка гольфики, а там вместо ножек косточки. Или это: когда мама вернулась домой, то нашла труп девочки, а во рту у ребенка — колёсико от гробика. Это не мифология, а Сетовы байки какие-то.

— Что поделаешь, таков жуткий детский фольклор, в котором нам предстоит разбираться ближайшие три недели, — скептически заявил Иван, — значит, в черном-черном городе есть черная-черная улица…

— У них остальные краски закончились?

— Считается, что так страшнее, — пожал плечами друг. — Если все черное… И приедут в жуткий лагерь два аццких вожатых на черной-черной Тойоте… да начнут непослушных крокодилам скармливать, хе.

К вечеру мы, наконец-то, добрались до лагеря. К этому времени я успел выучить все байки из жуткого фольклора, что с большим энтузиазмом рассказывал мне Иван. Глупость несусветная, а не мифология. Смысла — никакого. Правда, Дураков упоминал, что эти россказни появились в народном творчестве лет семьдесят назад, в связи с кровавыми событиями в жизни страны. Те времена давно прошли, но жуткие сказки остались, только народ позабыл об их корнях.

Вообще, в параллельных пространствах, судя по рассказам госпожи Марго, существуют все людские фантазии. Одно не понятно, почему мир страшилок, придуманный дедами теперешних детей, вдруг решил ворваться в реальность. Это нам с Иваном и предстояло выяснить. И, по возможности, найти тела пропавших вожатых.

Смеркалось. Густые кроны берез окрасились в черный цвет, когда мы подъехали к высоким деревянным воротам. Сверху они были украшены фанерными шлемами и копьями из русских сказок, а на покосившемся столбе красовался круглый дорожный знак, белый с красным ободком. На нем кто-то ради шутки написал тонкими черными буквами 'Осторожно! Дети!

Выйдя из машины, я вдохнул полной грудью. Какой чистый воздух! И, главное, не вонючий, как в Москве. Не пойму, как люди могут жить в столь грязном городе и говорить, будто им это нравится.

Тихо шелестели листья высоких подмосковных деревьев. Нет, они ни капли не походили на растительность в садах Уасета. Наиболее распространены здесь березы — такие белоствольные деревья с не очень крупными листьями. В честь них, кстати, и назвали лагерь. А еще изредка в лесах встречались ели и сосны — колючие и менее высокие. Были еще всяческие знакомые мне по московским улицам клены, дубы и разнообразные кустарники. Но в окрестностях 'Березки' таких деревьев не росло.

Над неохраняемыми воротами покачивался тусклый фонарь, освещая лужу, в которой сидела и истошно квакала крупная жаба. Иван толкнул одну из створок, и она с жутким скрежетом отворилась. Ну кто там крепость-то охраняет, тем более с детьми? Да эти ворота любой неприятель пинком выбьет. А сторожа местного, пожилого крестьянина, который ростом мне до плеча, легко повяжут и выгонят куда подальше.

— Здравствуйте, гости дорогие, — поприветствовал тем временем нас дед. — Зачем пожаловали?

Он опирался на черный жезл, закругленный сверху, и очень сильно горбился. Если этот человек и есть стражник, то работает на своем посту уже не один десяток лет. Пока я с любопытством изучал длинную кудрявую бороду старика, его головной убор, из которого торчали две ромашки, и засаленное темное пальто, Иван успел доложить стражнику, что прибыли мы на работу и зовут нас 'Ваня и Юля', мы московские студенты с хорошими рекомендациями.

— А я Трофимыч, — протянул дед руку моему другу, — сторож ихний. Уж не знаю, что уголовный розыск тут разнюхивает, но зуб даю, ни один негодяй мимо меня не проходил!

И дед улыбнулся единственным кривым зубом, а потом покосился на стоявшую рядом с его крошечным домиком ржавую лопату. Да если бы я в Кемете приказал вот так снарядить охрану, в государстве бы каждый день по фараону убивали.

— Проходите в штаб, — дед указал в сторону тускло поблескивающего в глубине леса окошка.

— Это и есть дворец начальника? — догадался я.

— Ну… — протянул Трофимыч, — дворец — это слишком громко сказано, но коттедж…

Не знаю, что это за слово такое. Но когда мы устроили машину на стоянку и подошли к домику, не намного превосходящему размерами конуру деда Трофимыча, я погрустнел. Это ж из столицы мы попали в какую-то деревню!

Не успели мы постучаться в келью, как к нам вышел немолодой человек, далеко за пятьдесят. Он носил черные джинсы, серые кроссовки и длинную клетчатую рубашку навыпуск. Не знаю, как Ване, но мне абсолютно не получилось разглядеть лицо этого индивида: и темновато было, и из-под большого козырька головного убора, именуемого кепкой, высовывались лишь длинный нос и козлиная бородка.

— Ипполит Кощеенко к вашим услугам, — протянул он руку Ивану.

— Иван Дураков, — представился тот, — вожатый третьего отряда, а это Юля Шаулина, моя подруга и помощница, мы магистранты из Московского государственного тех…

— Не важно, — отмахнулся Ипполит, — какая разница, где вы учитесь, главное, чтоб люди были хорошие. Проходите, не задерживайтесь на пороге. И так припозднились.

Ну да, на машине добирались, а не в чреве зеленого змея Электричко (так, вроде бы, назвал его Иван, наверное, этот змей — родственник синего монстра Метро), как остальные вожатые. Некоторые еще любили кататься на небольших желтых газелях по имени Маршрутко.

Когда мы зашли к директору, там уже сидело восемь молодых людей, прибывших работать на новую смену. Судя по тому, насколько беспечными выглядели девушки, ни одному из ребят не поведали о странных происшествиях в предыдущей смене. Мы с Иваном деловито осмотрели четырех парней и стольких же девушек, но ничего подозрительного не заметили. Обычные студенты.

Скрестив руки на коленях, я сосредоточился и принялся изучать присутствующих более подробно. Теперь я видел не только внешнее обличье окружающих, но и их ауры: у каждого своего цвета. Чьи-то оттенки мне очень не понравились и насторожили: как таких людей могли допустить к работе с детьми. Например, девушка, которая сидела от меня по правую руку, явно весьма долго лечилась от неизвестной мне болезни, связанной с нервами. А молодой человек напротив совершенно не обладал чувством ответственности. Хорошо, меня сюда пригласили не выявлять профессионально-непригодных вожатых, а защищать девушек от странной опасности, о которой мне пока известен единственный факт: нечисть не проходила мимо деда Трофимыча.

Я ничего интересного не выяснил, только потратил кучу магической силы. Передо мной сидели самые обыкновенные люди, без каких-либо способностей к волшебству. В том числе — Кощеенко. Единственная особа, наделенная колдовской силой, сейчас находилась в столовой. Надо будет разузнать, кто она такая. Но версия об охоте нечисти за волшебниками отпадала. Не могли на одну смену взять на работу магов, а на другую — обычных людей. Присутствующие, оказавшись в моем поле зрения, смущались и краснели. Девушки, наоборот, одаривали надменными взглядами и изучали меня в качестве потенциальной конкурентки в борьбе за мужские сердца. Нет, спасибо, мальчики меня не интересуют ни в любовном плане, ни на следственном фронте. Хорошо, что они не маги и не умели ни читать мою ауру, ни проникать в мои мысли.

Да и с какой стати нервная соседка возомнила меня конкуренткой. Когда Иван с Ирой меня накрашивали под Юлю и учили пользоваться современной косметикой, мне ясно объяснили, что делают из меня образ заурядной неприметной девицы, одевающейся, в отличии от модницы Шаулиной, скромно и в дешевые тряпки с распродажи. Меня такая позиция не очень обрадовала, и согласился я на нее исключительно, чтобы помочь друзьям поскорее разобраться, что случилось с настоящей Шаулиной.

Таким образом, на мне была синяя, как говорилось в этом мире, джинсовая юбка до колена и темно-зеленая водолазка, обтягивающая достаточно пышную, набитую тряпками грудь. Наверное, из-за объема груди на меня и косилась плоская, словно доска, нервная.

— Итак, — Ипполит сел за стол, пристально рассматривая десятерых студентов, — завтра у вас начинаются три недели ответственной работы. Ключевое слово — работы. Вам тут не Адлер-курорт.

Услышав это название, Иван усмехнулся и шепнул мне на ухо, мол, припоминает он, что там от вожатых легко было сбежать.

— Запомните, дети — это цветы жизни, наше будущее, и тому, кто станет учить их непотребным вещам, я обеспечу соответствующую характеристику… Впрочем, алкоголь не пить при детях, не курить, слов бранных не произносить, друг друга не любить. Ну… вы поняли, порнофильмы не инсценировать! И еще…

— Как же, как же, — глядя в потолок, чуть не смеялся высокий рыжий парень, — в прошлом году я от своего четвертого отряда так лексикон пополнил…

— Значит, их кто-то до вас обучить успел, — вздохнул Кощеенко, — Метелкин, не надо равняться на несознательных личностей. У нас в 'Березке' принцип есть, из года в год я его практикую — 'К детишкам с любовью!

Начальник прошелся по комнате и, глянув на маленькую девчушку в розовом блестящем топе, буркнул:

— Чугуева, это вас в первую очередь касается, вы со своим дружком, эххм, впрочем, еще раз увижу… Да, на вас, как на вожатых старшего отряда, висит ответственность за детей не только на смену, но и на девять месяцев после![2]

Иван Дураков, прикусив губу, хихикал про себя. Лагерная жизнь не изменилась за десять-пятнадцать лет, с тех пор, как он отдохнул в Адлере по бесплатной путевке. Зато мне каждое слово уважаемого товарища Кощеенко было в диковинку. И я заслушался бородатого старика в кепке.

— В прошлой смене, — продолжал он, тут мы навострили уши, начиналось самое интересное, — у нас произошло несколько инцидентов, связанных с неподобающим поведением ваших коллег, молодые люди.

'Интересно, — мне удалось словить мысль товарища, думал он слишком громко, — неужели все эти гробы на колесиках и простыни — происки начальника в борьбе за нравственность молодежи? Зачем было вызывать сотрудником отдела безопасности? Странно все это'.

Студенты хотели было спросить, что именно произошло, но начальник умело ушел на обсуждение других вопросов, и молодые люди вскоре забыли о недоговорке. Когда Кощеенко закончил речь, и все вожатые разошлись по корпусам, досыпать перед завтрашним отъездом в Потьму для встречи детей на вокзале.

— А вас, Дураков, я попрошу остаться! — сказал вдруг директор.

Не успевшие выйти шестеро студентов обернулись.

— Иван Иванович Дураков из Москвы остается, остальные уходят делать уборку в корпусах, — разъяснил, почесывая бородку, Кощеенко.

— Да, чего? — обернулся мой друг, хватая меня за локоть.

Я чувствовал, как волнуется мой товарищ-программист, будто сейчас его собрались разжаловать или скормить крокодилам.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, — хитрая улыбка расползлась по его лицу, но мы устроились на поскрипывающем жестком диване напротив рабочего стола начальника.

Когда мы более-менее успокоились, он хлопнул в ладоши и заявил:

— Парни, я знаю, кто вы и что вы. И о ваших целях мне доложили. Если справитесь — отблагодарю лично. Разрешаю вам делать что угодно, не вызывающее подозрение у остальных. Вам вверим третий отряд, ребята двенадцати лет. Думаю, вы с ними запросто сладите. Что же касается дела — я ничего не понимаю, как и все остальные. Анкеты на пропавших сейчас принесет мой заместитель. За ночь посмотрите, законспектируете и отдадите. Жить будете вместе. Да, Чугуева обзавидуется, но приструните ее, надеюсь. Пора б ей о любви задуматься. Одинокая.

— Вы о девушке с ярко-красными губами и в маечке с вырезом до пупка? — закрыв рот рукой, смеялся Иван. — Да, придумаем что-нибудь.

— А вот и моя красавица! — широко улыбнулся Кощеенко, глядя в сторону двери.

Высокую рыжую женщину в длинном синем сарафане мы с Ваней прекрасно знали по нашему отделу, так что мы хором вымолвили:

— Маргарита Ивановна?

— Да, есть у меня кое-какая заинтересованность в этом лагере! — бросила она в нашу сторону, протягивая директору увесистую папку с материалами дела.

Интересно было бы узнать, что ее держит в лагере.

— Милагрес Янсен, — мне с трудом давались имена этого мира, особенно те, в которых присутствовал звук 'Л'.

Я не представляю, каким образом я стал понимать язык, на котором говорили мои друзья, и сам изъясняться почти без акцента, но некоторые сложности в произношении присутствовали. Шипящий кеметский немного не походил на многозвучный русский. Но со временем я привыкал. Однако ж имя невысокой девочки с густыми платиновыми косами несколько выбивалось из череды остальных.

Она бодро шагнула ко мне под смешки ребят и уставилась на меня большими зелеными глазами. Что-то отдаленно напоминало в ней любимую Маш-шу: такая же стройная фигурка, тонкие руки, овальное лицо и шелковистые волосы. Ее милая улыбка обвораживала, к сожалению, только тех, кому дела не было до ее странноватого испанского имени и совсем не подходящей к нему, как буркнул стоявший рядом со мной Иван, фамилии северных европейцев.

— Ничего смешного! — не понимая, я пожал плечами, глядя на оставшуюся толпу. — Например, я знакома с человеком по имени Тутанхамон Эхнатонович Хекайнушейма…

— В Интернете, — зубоскаля, добавил Иван Дураков, выхватывая у меня список детишек из отряда.

Кажется, толпу школьников удалось утихомирить, но ненадолго, потому что после госпожи Янсен в список был внесен человек с еще более странным именем, над которым опять смеялась вся толпа.

— Пупырышкин Федот Джованниевич… нет, ну что за имена, нафиг?

Не знаю, что означает это имя, но в Кемете вряд ли бы назвали человека каким-то несерьезным словом, что в этом мире встречается сплошь и рядом. Далее пошла череда несмешных фамилий, и названные дети хватали сумки и рюкзаки да забирались в автобус, припаркованный у железнодорожной станции.

Милагрес стояла у входа, смущаясь и словно боясь забраться внутрь. Она теребила в руках розовую сумочку, а за спиной у нее висел огромный рюкзак. Как я ее понимаю — я бы сам отдал все на свете, чтобы не ехать по кочкам в этом прозрачном ящике со стульчиками. Он ведь еще и воняет внутри топливом! Будь на то моя воля, перевез бы всех по очереди на Тойоте.

— Я не хочу в этот лагерь, — одарив меня преданным взглядом, вдруг призналась Янсен.

— Отчего? Там весело! — я постарался сыграть роль заботливой доброй вожатой, хотя пока слабо представлял, как буду водить эту ораву двенадцатилетних, практически взрослых, ребят в столовую, на речку, проводить с ними состязания и умолять ложиться спать с заходом солнца.

Лагерь и весело — это установка Ипполита Кощеенко, и я ей следовал.

— Ну да, — вздохнула моя собеседница, — будут потешаться над моим именем.

— А что в нем такого? — сощурился я.

— Юля, — девочка отвернулась, — в том-то и дело, что ничего, просто оно не русское.

— Непривычное, стало быть, — догадался я.

— Ага…

Не знаю, о чем бы я дальше говорил с Милагрес, но всех попросили занять свои места в автобусах. Иван, махнув вожатым других отрядов своей тетрадкой, резво запрыгнул на подножку и предложил нам с девочкой поспешить.

— Да-да, — кивнул я, следуя за ним.

Места в душной передвижной коробке с моторчиком оказалось не так и много, особенно, когда все проходы были заставлены пестрыми мешками ребят. А девочке с чужеземным именем, вообще, не хватило сиденья. Так что, нам с Иваном пришлось потесниться и устроить ее рядом.

Автобус тронулся.

— Чего плачешь, царевна Несмеяна? — ласково спросил девочку программист.

— Надо мной все смеются, — хныкнула Милагрес.

— Почему? — удивился он.

— Потому что у меня нерусское имя. А я русская. Мама назвала меня в честь героини аргентинского сериала 'Девушка по имени Судьба'.[3] А моего старшего брата — Сиси, ну в 'Санта-Барбаре' был такой персонаж, помните?

Для меня эти слова совершенно ничего не значили. Насколько я понял, мама девочки поклонялась чужеземным божествам и нарекла детей в их честь.

— Ха, хороша мамашка, — буркнул программист под нос, а потом громко сказал, — а фамилия — в честь того, что она в детстве перечитала Мумий Тролля?

Какой кошмар! Уже и мумий оживили. Мне от этого мира иногда становится очень даже не по себе. После фразы Ивана по автобусу раздался здоровый детский смех.

— Моя мама живет в Швейцарии, — призналась Милагрес, — она отправила меня на лето к тетушке в Россию. А она подарила мне путевку сюда… чтобы я с русскими ребятами пообщалась. Язык подучила. Только…

— Разные вы, да? — догадался Иван. — Ничего, подружитесь, правда? — и чуть слышно прокомментировал: — Не нужна тетке племянница, сбагрила ее от себя подальше!

Он подмигнул сидевшим напротив нас трем мальчишкам, и те по-доброму улыбнулись. Милагрес всхлипнула и утерла кулаком слезы.

— Если что, всегда обращайся к нам. Зачем-то ж мы нужны! — подбодрил ее я.

Согласно уставу лагеря, мы с Иваном считались ближайшие два десятка дней для ребятишек названными старшими братом и сестрой. Точнее, братьями, но о моем переодевании знали только мой друг, директор и Маргарита Иванова.

— Я тебя люблю, вожатая… — прошептала в ответ девочка, уткнувшись носом в мою пышную грудь.

Меня словно из ведра горячей водой окатило, и показалось, что из ушей валит пар. Двенадцатилетняя девочка. В Кемете такую запросто могли сосватать. Я, например, женился именно в этом возрасте. Нет, я не должен позволять себе подобных мыслей. Не в том смысле, что на мне лежит ответственность за ребенка, а потому, что не стоит подменять любимую Маш-шу другим человеком. Да, русские девочки очаровательны и добры, ласковы и обаятельны. Но я не могу любить всех и сразу. Пусть Милагрес станет для меня просто сестрой.

— Лучше парня полюби, — вздохнул я, — а у меня уже есть невеста, ой, любимый человек.

Последнее пришлось добавить второпях, когда я поймал на себе недоуменные взгляды парнишек напротив, а Иван пихнул меня в бок. Надо учиться притворяться и не называть себя в мужском роде, когда я предстаю перед всеми в костюме Юли.

— Мальчишки, — многозначительно протянула Милагрес, — у них шуточки дурацкие. Я лучше Юлю любить буду!

Она картинно надула губки и крепко обняла меня за талию. Живая непосредственность.

— Милли! Шутница! — вступил в разговор один из мальчишек.

Девочка фыркнула и показала ему язык. Странная. Если она хочет, чтобы к ней хорошо относились, не следовало делать этой глупости. Теперь ее начнут дразнить. Но я предпочел не вмешиваться. Дети будущего очень сильно отличались от своих сверстников, живших три с половиной тысячи лет назад: не так серьезны, что ли.

— Прям как в школе! — заметила девочка, когда назвавшийся Лёхой начал корчить рожи.

Она отвечала ему тем же, и вскоре и соседи мальчишки втянулись в глупую бессмысленную игру, а далее к ним потихоньку присоединился и весь автобус. Пожалуй, единственными оставшимися серьезными людьми были мы с Иваном да водитель.

Одним словом, наш третий отряд добрался до лагеря 'Березка' сдружившейся командой. Мы, правда, вскоре, тоже ввязались во всеобщее веселье и решили представиться. Моему другу исправили фамилию и теперь звали не иначе как Настоящим Иваном Дураком. Я же предпочел остаться просто неприметной девушкой Юлей неопределенного возраста.

Когда все расселились по корпусам и пообедали каким-то кормом для лошадей (извините, но похлебку с капустой и кусок мяса, которым можно гвозди заколачивать, другими словами я назвать не могу), директор Кощеенко объявил о торжественной линейке в честь нового заезда.

Сейчас, при свете, мы смогли немного рассмотреть начальника, вышедшего в центр круглой площадки в сопровождении госпожи Марго и незнакомых нам мужчины и женщины. Этих двоих я вряд ли смогу припомнить. Мне они показались толстоватыми и неуклюжими, а черты их лиц и серые одежды, вообще, не оставили следа в памяти. Директор не снимал темную кепку с большим козырьком, и невозможно было разглядеть его лица. Высокий, худощавый, он постоянно ходил с длинной тростью с черепком на верхушке. На месте этого набалдашника лучше бы смотрелся Чебурашка, пошутил Иван. Это такой ушастый персонаж, прибывший в Москву в ящике с апельсинами из Пунта. Коллега по несчастью, только не человек.

В детском лагере черепушка совершенно не подходила при создании имиджа борцов за хорошее воспитание подрастающего поколения. Ипполит уверенной походкой прошествовал к черному клубку на проводке, называемому микрофоном, чтобы, как мне пояснили, все полторы сотни детей могли его видеть и прекрасно слышать (если кому-то очень захочется).

— Так обычно ходят Деды Морозы на праздниках, — отметил Иван Дураков. — Скорее всего, начальник летом тут работает, а зимой на утренниках зажигает елки, отсюда и привычка посох за собой таскать.

— Не понял, — шикнул я ему, и тут же поймал на себе пристальный взгляд наивных зеленых глаз.

Устроившаяся неподалеку Милли, казалось, слушала все наши разговоры. Неужели не получится хотя бы при болтовне с другом побыть мужиком? О, боги, за что мне это испытание?

— Итак, началась вторая смена в детском оздоровительном лагере 'Березка' Рязанской мыловаренной фабрики.

Программист зевнул.

— Терпеть не могу вступительные речи типа этой, — фыркнул он, — начальник, бродя по кругу, бухтит об одном и том же. Мегабайты ненужного флуда!

Кощеенко, однако, считал, что его информация является полезной для всех собравшихся, и что мы внимаем всем его словам с несказанным удовольствием. Я человек прямолинейный и не понимал, почему начальник назвал смену 'Путешествием по Лукоморью'. Что это за страна такая — я не представлял. Вроде бы Россия заняла громадный кусок суши, и маленькому государству просто нечего делать в окрестностях нашего лагеря. Он, вроде, Кощеем будет, фамилия у него такая, Марго назвал Премудрой, а стройную женщину в белом халате, поднявшуюся на заднем ряду, — хозяйкой избушки на курьих ножках.

— Баба Яга! — крикнул кто-то из ребят постарше.

— Нет, медсестра Лариса, — ласковым мелодичным голосом пропела очаровательная брюнетка со жгучими черными глазами, а в ее мыслеполе отчетливо читалось желание закрутить роман с кем-нибудь из вожатых.

Закончилось торжественное собрание выступлением хора работников столовой. Все понятно, почему сегодня обед был плохой: готовились к выступлению. А потом знакомые по вечерней беседе у директора вожатые Метелкин и Чугуева с чувством, толком и расстановкой исполнили один из любимых, как они считали, детских хитов 'Дельфин и русалка'.

— Они, если честно, не пара, не пара, не пара! — подпевали сидевшие вокруг нас ребята.

— Аррива! — крикнул кто-то, когда песня смолкла, и вдруг из кастрюли на столбе, которую все называли громкоговорителем, заиграла живая задорная музыка.

Неужели боги слышат и внимают желаниям людей? Почему тогда мое желание они исполнили как-то неправильно? Я стоял, задумавшись, а вокруг все отплясывали странный не знакомый мне танец и хлопали в ладоши.

Пестрые одежды детей, их разноцветные головные уборы смешались для меня в одно рябое полотно. Я вроде бы тоже пытался попасть в такт музыке, чтобы не затоптали. Но вдруг что-то кольнуло меня под ложечку. Я не осознал произошедшего. Просто во время этого длинного общего танца, призывающего божество Арриву, что-то изменилось. Оглядываясь по сторонам, я попытался понять причину беспокойства.

— В чем дело? — Иван, пританцовывая, остановился на месте.

— Милли… — осенило меня… — она пропала!

Близился ужин, хотя еще и не думало смеркаться. В этой России очень длинные дни и короткие ночи, непривычно. Зато эта особенность играла нам на руку при поисках девочки по имени Милагрес. Как там шутил мой друг — дети цветы жизни. Как он прав, однако. Догадливые, юркие, шаловливые, почти как мы в их возрасте. Будь я на шесть лет младше, ровесником Милли, наверное, тоже задумал бы убежать со всеобщего скучного сборища под зажигательные звуки танца. Никто не обращает на тебя внимания, все устремили свои взоры на главную вожатую — полноватую кудрявую девушку моего возраста, которая показывала простые движения, что следовало всем повторять. Не знаю, к силе каких богов обращалась эта Аррива. Наверное, то были силы, отвечающие за благополучие, безопасность и веселье. Посмотреть бы на них.

Но ритуал нарушен, девочка сбежала. Куда — я не представлял, однако, после осмотра всех укромных мест в лагере Иван тут же безапелляционно заявил:

— Отправилась в поселок за газировкой и чипсами!

Путь в деревню пролегал сквозь густой лес по узенькой тропке, вихляющей между белоствольных берез и иногда теряющейся в высокой траве. Мы переглянулись. Надо незаметно покинуть лагерь, чтобы никто не обнаружил ни нашего отсутствия, ни пропажи девочки. Как я успел понять, ребятишкам в перерывах между едой и прочими ритуалами нет заботы до вожатых. Другое дело Марго или Кощеенко, которые могли запросто вызвать нас к себе и выдать стопку досье на пропавших в прошлую смену девиц. Надеюсь, им не взбредет сделать это в ближайший час. Оставалось последнее препятствие — дед Трофимыч.

— Кстати, Неб, — шепнул мне Ваня, — если девочка не умеет отводить глаза окружающим или гипнотизировать их…

— Она не могла пройти мимо деда. Не стала же она его усыплять!

— Совершенно верно, мой дорогой друг, — улыбнулся Дураков, — отсюда вывод…

— Ищем тайный ход! — припомнив лазейку во дворце, выпалил я.

Таковых, о, нетеру, нашлось штук пять. Железная сетка забора оказалась очень непрочной, и желающие сбегать до деревни ребята порвали ее неким неведомым мне образом в целых пяти местах по периметру всего лагеря. Но только рядом с дырой у белого пахучего домика, мы с товарищем заметили след из совсем недавно притоптанной травы, который направлялся вглубь леса и, наверняка, за деревьями выходил на тропинку, ведущую в Потьму.

Кивнув друг другу, мы аккуратно пробрались через дырку, стараясь не исцарапаться о ржавчину и шелушащуюся синюю краску, а потом оглянулись. Лагерь жил своей жизнью, и до нас не было никакого дела. Кощеенко о чем-то увлеченно спорил с Марго и главной вожатой, намереваясь отвязаться от двух болтливых женщин и запереться у себя в штабе.

Закрыв глаза, я с легкостью обнаружил оранжевую ниточку ауры девочки по фамилии Янсен. Мы правы — она сбежала именно через эту дырку и направлялась прочь от лагеря. Но поблизости присутствовали и смутно знакомые энергетические следы подростков из старшего отряда.

Эти двое нашлись очень быстро. За кустами простирался натоптанный пяточек, на котором сидели на корточках двое старших ребят и курили маленькие белые палочки, почти такие же, как я нашел в ящике Юлиного рабочего стола. Только курево этих парнишек воняло какой-то несусветной гадостью. Зажав нос пальцами, я подошел к курильщикам и тошнотворным голосом прокрякал:

— Считайте, что я донес на вас Чугуевой.

— Юля, вы ничего не видели! — собирая окурки в кучу и бросая их в ближайший куст, засуетился невысокий розовощекий мальчуган.

Улыбнувшись всеми своими белоснежными зубами, он одарил меня столь обворожительным взглядом, что просто невозможно было сказать этому обаянию какую-либо гадость.

— Хрен с вами, — отмахнулся Иван, — быстро в лагерь. Еще раз увидим, доложим Кощеенко.

Торжественно пообещав нам нечто напыщенное, ребята бросились бежать, и мы даже не успели их расспросить, не проходила ли мимо девочка на пару лет их младше. И пускай. Судя по пафосным речам высокого худого блондина в пестрых шортах, спроси мы этих свидетелей о Милагрес, они бы рассказывали о ней и поджидающих ее в лесу опасностях еще пару часов.

След девочки вел дальше. И мы настороженно пробирались вглубь леса. Вскоре стало понятно, что Янсен вовсе не стремилась выйти на тропу, а шла напролом по зарослям. Смысл и мотивы девочки не совсем ясны.

— Нельзя детям ничего запрещать, — рассуждал вслух Иван, — не дают им курить, так они за сортиром…

— А разреши — весь лагерь в общество курильщиков превратится, — парировал я. — Чугуевой сказать надо, пусть она этих двоих чем-нибудь интересным займет, чтобы вонючий дым пускать некогда было.

— Точно, — согласился программист. — Только мы вот сейчас никак не лучше Чугуевой и ее напарника. Рыщем по лесу пропавшую девочку, а еще тридцать ребятишек непонятно чем занимаются.

Дальше мы шли молча и все быстрее. Надо нагонять девочку, пока она не забралась слишком далеко в лес.

— Тихо! — вдруг я остановился и сощурился.

Нет, разглядеть что-либо за занавесом из листвы невозможно, но уши тем временем навострились и пытались различить раздавшиеся неподалеку шорохи. Иван тоже остановился как вкопанный и нахмурился.

— За дерево! — шикнул он, тыча в стоявшую у меня на пути березу и прячась за оказавшийся неподалеку ствол.

Я прильнул всем телом к грубой шершавой коре и медленно обошел березу и направился к ближайшему от нее дереву. Шорохи и смешки неподалеку не прекращались. И вскоре я расслышал два ехидных мужских голоска:

— Славная девочка, у-тю-тю, — напевал один, похихикивая.

— Не боится одна в лес ходить, ы! — добавил второй, громко шурша какой-то материей.

Девочка — наверняка Милагрес. А эти двое вряд ли доброжелательно к ней настроены. Сделав знак Ивану оставаться в прикрытии, я подался вперед, отыскивая правой рукой припрятанный на поясе нож.

Да, не принято в этом мире носить при себе оружие. Но я чувствовал себя ущербным и беспомощным, если у меня на талии не было ножа. Поэтому и придумала для меня Ира специальный пояс, который позволял скрывать ножи под одеждой. Иван тут же возразил: в самолет меня не пустят. Правда, я пока не собирался летать на этих бесчувственных железных птицах. И вот ножичек мне сейчас оказался как нельзя кстати.

Два высоких мужика в черных шапочках прижимали нашу Милли Янсен к стволу одной из берез. Один из них стремился задрать подол ее платья, но девочка отчаянно сопротивлялась и пыталась пнуть обидчиков побольнее. Сбежать она не могла: привязана руками к стволу. Да и достать пинком у нее получалось не выше коленной чашечки. Поэтому вонючие грязные мужланы и не воспринимали ее сопротивление всерьез.

— Слуги Сета, — я не заметил, как произнес это вслух.

Пленившие девочку, испугавшись, обернулись, выпустив жертву. Представляю их удивление, когда они у себя за спиной увидели невысокую грудастую девушку в белой шелковой блузке и короткой юбке в складочку. По сравнению с их недавней добычей — более лакомый кусочек, если бы… эта девушка не держала в руке ножик.

— О! Везет же нам сегодня, Васёк! — заявил мужлан в серой кофте, который был чуть повыше и пошире в плечах. — Какая тёлка!

Ничего не понимаю. Это я-то тёлка? То есть теленок женского пола?! Никогда не относился к крупному рогатому скоту. А если припомнить, что некоторые экземпляры приносились в жертву жрецам, то и относиться не было никакого желания.

— Юля! — восторженно вскрикнула Милли, но Васёк тут же потянул девочку к себе, не заботясь о том, что может повредить ей.

— Отпустите ее! — мне захотелось начать с переговоров, хотя, судя по злобным выражениям лиц мужланов, это совсем не представлялось возможным.

Посчитавший себя счастливчиком широкоплечий двинулся в мою сторону и попытался было повалить на землю, но я вовремя увернулся, и мужлан, не рассчитавший свои силы, ударился лбом об дерево. Я, конечно, ему немного помог, вывернув при падении руку с ножиком и поддев под то место, на котором сидят.

Обезоружив противника, я перешел к Ваську. Он тоже понял, что я не так прост, точнее, проста. Ошиблись они с другом в своем предположении.

— Ты сделала Витька?! — прошипел он.

Ну да, вроде того. Если не считать, что слуга Сета сам ударился лбом о березу и теперь потирал красное пятно между глазами. Завтра вырастет большая шишка, украсит безобразное лицо Витька на ближайшую дюжину дней.

По крайней мере, теперь Васек не собирался со мной знакомиться. Мы словно два охотника яростно смотрели друг на друга. Но ни один из нас не решался напасть.

— Неб, дурень! — вдруг раздалось сзади.

А когда я обернулся, то увидел как Ваня приложил по затылку пришедшего в себя Витька. Теперь и у того вырастет шишка, ухмыльнулся я, резко разворачиваясь к оставшемуся противнику и, как раз вовремя хватая его за запястье. Ясно, что Васёк воспользовался моментом и решил напасть на воинственную девушку со спины, пока та отвлеклась на нежданно подоспевшую помощь.

— Браво! Браво! — кричала Милли, подозрительно быстро отошедшая от шока.

Или мы пришли только к самому началу педофильской драмы, и девочка не успела осознать тяжесть нависшей над ней беды.

— Знаешь, беглянка, — я с укором посмотрел на Янсен, — кто тебя понес одну по лесу шляться…

— Невкусный обед, — тут же созналась девочка.

Мы с Ваней воспользовались веревкой, от которой освободили Милли и связали руки лесных разбойников.

— Я за соком в Потьму пошла.

— И двух насильников нашла! — закончил Иван, подпихивая под заднее место Васька.

— Они предложили тропу короткую показать…

Наивная простота! Друг потом весь путь до лагеря рассказывал, что в Европе люди куда доверчивее и вежливее. Поэтому девочка, прожившая двенадцать лет в тихом городишке под названием Станс,[4] ни разу не сталкивалась со слугами Сета, и так легко попалась в ловушку. Все просто и понятно. Васёк и Витёк — лесные разбойники.

Ваня поправил меня — деревенские пропойцы или самогонщики. Услышав это, я вздрогнул. Очень свежи были воспоминания, как мы с Дураковым на пару выпили две бутыли так называемой водки, а потом моя сестра еле привела нас в чувства и мы чуть не проспали собственные убийства.

Ладно, допустим, не лесные, а деревенские; не разбойники, а насильники. Зачем им девушки — тоже понятно. Привязывают их к деревьям и пытаются получить удовольствие в одностороннем порядке. В смысле, не доставляя радости жертвам. Потом вожатая убивалась и закапывалась в лесу. Гнусно, подло, бесчеловечно, но вполне складно для того, чтобы заводить уголовное дело.

— Правдоподобная версия, — подтвердил мои догадки Иван, — за одним маленьким исключением.

Ну вот, как всегда, все замечательно, но одна небольшая деталь портит все. В нашем случае лес вокруг лагеря за недавнее время успели прочесать мордовские следователи с собаками. Если бы они нашли следы хотя бы одной вожатой, то не стали бы обращаться за помощью в Москву.

Но деревенских преступников мы таки доставили в лагерь, и после ужина за Васьком и Витьком прислали машину из уголовного розыска. Доказательств на злодеяния деревенских пьяниц насобиралось предостаточно. Кроме сегодняшнего инцидента с Милли, оказалось, эти двое избили и ограбили одного вожатого в прошлой смене и промышляли воровством в продуктовом магазине. Что разбойников не выпустят до окончания нашей смены в лагере, можно было не сомневаться. А когда слуг Сета увезли, нас позвала к себе Марго.

В тесной каморке, освещенной тусклой лампочкой, стоял старый диван, обтянутый засаленной зеленой тканью. На него нам и предложили сесть. Начальница встала напротив и принялась нас вычитывать: мол, самовольно сбежали, ей ничего не доложили.

Я чуть было не разгневался: да кто она такая, чтобы приказывать мне, пусть даже бывшему, но владыке целых Двух земель! Надо привыкать к новой жизни и учиться держать себя в руках, не то сорвусь как-нибудь в неподходящее время. Пока я боролся с фараоном, пробудившимся в моей душе, друг уже вовсю вел беседу с начальницей.

— Как же, Маргарита Ивановна, — развел руками Дураков. — Пока мы вас в известность бы ставили, эти два козла с девочкой бы…

— А почему вы не следили за ней? — взбеленилась начальница. — Она ж иностранная подданная! Несмотря на то, что прекрасно говорит по-русски!

— Мы следили, — оправдывался мой друг, — но она убежала во время танца. А мы сразу за ней. По ауре выследили и…

— Вообще, вы отвечаете за тридцать детей! Не забывайте это!

Я чувствовал всю отрицательную энергию, исходящую от поджавшей губы Марго. И я понял, что если с кем-то из отряда случится неладное, нам с Дураковым лучше отправиться в Кемет и самостоятельно забальзамироваться, чтобы отдел странных явлений не тратил средства на наши пышные похороны.

— Ладно, теперь о деле. Пять вожатых.

Марго положила Ване на колени пять папок. Оксану Барсукову, судя по показаниям школьниц из четвертого отряда, они последний раз видели в подвале корпуса, когда она искала похищенную девочками зажигалку. Кристину Лысенко, подругу первой жертвы, видели отъезжающей на странном черном автомобиле без окон, но со сверкающими габаритными огнями. Жанна Исаева исчезла в душе. В материалах дела значилось, будто от нее осталось красное пятно на полу. Хотя, далее прилагались показания маляра, где он жаловался, как разлил банку эмали соответствующего цвета. Что он делал с краской для фасадных работ в душе, оставалось только догадываться! Ту же краску он, получается, разлил и на месте исчезновения Барсуковой… Еще две жертвы пропали после одной из дискотек, якобы ушли в лес вслед за зелеными глазами и не вернулись.

Ничего пятерых девушек не объединяло, кроме Саранского педагогического университета, где они учились на разных курсах, а Исаева так, вообще, была аспиранткой. Видимо, одна из высших степеней посвящения. Между собой дружили только первые две жертвы. А внешне девушки тоже не имели ничего общего: Жанна с длинной золотистой косой и кареглазая Кристина с красными короткими волосами, невзрачная кудрявая Оксана и Марина, прическа которой, вообще, полосата. А Полина, последняя жертва, больше походила на кеметскую подданную. Даже глаза густой черной краской подведены. Не понимаю только, какая прелесть в фиолетовых губах. Выглядит страшно. Хотя, может, этой Полине так нравилось. Ее право.

— Думаю, эти материалы мы возьмем себе, — прибрал папки Иван Дураков.

— Да, пожалуйста, это копии, — кивнула Марго, а потом перешла на старую тему: — Только за Милли пристальней посмотрите. Чтобы с девочкой чего не случилось.

— Она вам чем-то дорога, госпожа? — поинтересовался я.

Женщина тут же отвернулась и отошла к окну. Она не смотрела на нас, и мы только видели, как трясутся плечи плачущей ведьмы. Неспроста. В чем дело, мы пока разобраться не могли. Думаю, глубже в подробности лезть не стоило, чтобы не обидеть госпожу Иванову, да хранят ее любимицу боги.

— Нам надо бы поаккуратнее, — буркнул я, спускаясь по расшатанной лестнице коттеджа Марго. — Не пойму ее заинтересованности в детях.

— Брось, — отмахнулся друг. — Ведьмы ненавидят детей. У них и своих нет, и от чужих они держатся подальше.

— Тогда тем более не ясно, с какой стати она так печется о нашем отряде?

— Мало ли, — Иван вряд ли мог ответить другое. — За нами следит, чтоб не набедокурили…

Милли прыгала по розовым плиткам узкой дорожки, ведущей от столовой в корпус. Она что-то причитала себе под нос и иногда хлопала в ладоши. Следом скакала рыжая толстушка в пестром платье, пытаясь повторить все изящные движения недавней беглянки. Янсен оглядывалась на неуклюжую девочку, но ничего не говорила ей. Когда дорожка закончилась, Милли побежала вверх по лестнице и вскоре скрылась внутри корпуса.

Теперь точно не сбежит, решили мы с Иваном, и я пригласил друга сесть на зеленую скамью. Оттуда открывался прекрасный обзор, и мы видели не только дверь, но и пути из окон для детей тоже оказывались в области наших пристальных взглядов. Я первый раз за два дня стянул тугое украшение с шеи и свободно вздохнул.

— Надень! — тут же среагировал Иван.

— Дышать тяжко, — шепнул я, теребя семейную реликвию.

Сказать по правде, я до сих пор не мог привыкнуть к этому тонкому женскому голосу. Да и мой родной был вполне напевен и не низок, но пищать — это не по мне. Еще целых две недели придется быть не собой.

— Слушай, я тут Ире позвоню, — друг достал из кармана штанов коробочку с гласом богов.

В его голосе прослеживались прохладные нотки, и мне на мгновение почудилось, что он звонит девушке из чувства долга, а не от чистого сердца. Ира — достойный человек, и совсем не ясно, почему ее возлюбленный в последнее время стал сдерживать свои чувства. Каждый разговор становился все лаконичнее.

Я кивнул, и Иван отошел к противоположному углу корпуса. Прислонившись к стене, Дураков набрал номер любимой и терпеливо ждал ответа. Он глядел на песочницу у корпуса четвертого отряда и на сидящую на ее углу высокую девушку в коротком белом платье. Длинная рыжая коса спадала по ее плечу. Одной рукой студентка расчесывала ее кончик, а другой держала только что зажженную сигарету. Взгляд ее был устремлен, казалось, далеко за черные силуэты сосен и чуть различимые в темноте заборы, будто девушка задумалась о чем-то очень для нее важном.

Иван бросил беглый взгляд на маленький домик штаба. Свет там уже потух, Кощеенко спал, поэтому вожатые и не прятались за сортиром с сигаретами.

Дураков нервно молча ходил из стороны в сторону. Судя по всему, боги в его коробочке отказывались устанавливать контакт с Ирой, потому что та либо спала, либо не желала отвечать на его звонок. Это я бы болтал с Маш-шу от рассвета до заката, утомляя богов-передатчиков. Но мою девушку околдовали, и неизвестно, сколько придется еще ждать, когда она начнет воспринимать меня не призраком, а живым человеком. От скуки я уставился на курившую вожатую. Она тоже не планировала уходить спать. Ивану было нечего делать, и он молча стоял и смотрел на не замечающую его девушку, теребя коробочку с гласом бога.

И тут произошло то, ради чего мы с Дураковым и ехали в этот лагерь. Вдруг раздался тихий, чуть различимый скрип откуда-то сверху. Иван поднял голову. Я тоже. И не заметил звезд на ночном небе. Куда-то пропала та глубокая синева летнего неба, очнь мне нравившаяся. Особенно темно стало над головой девушки. Чернота опускалась все ниже и ниже, проглатывая вершины сосен, крыши домов, шпили беседок, фонари… Она сгущалась в нечто небольшое и высвобождала из своего плена захваченные объекты. Черная дыра, точнее, черный квадрат, нет, прямоугольник, неминуемо опускался на голову рыжеволосой вожатой.

— Нет! — самопроизвольно вырвалось у Ивана, и он бросился в сторону курившей девушки, которая не замечала нависшей над ней опасности.

Вожатая повернулась к нему, но не успела ничего сообразить, как упала на спину внутрь песочницы. Над ней склонился высокий блондин в расстегнутой клетчатой рубашке. Представляю, какие весьма недвусмысленные мысли возникли в догадливой женской головке.

— Извращенец, — процедила она сквозь зубы и пихнула парня промеж ног.

Взвыв, Иван вскочил и, споткнувшись о бортик песочницы, свалился на землю. И тут раздался истошный девчачий визг. Вокруг 'отвергнутого извращенца' поднимались черные треугольники и заворачивали свою жертву, словно в кулебяку. Иван, очухавшись, приоткрыл глаза, и сам чуть не заорал.

— Жизнь, молодая жизнь, — шептал низкий женский голос.

Эх, хорошо заехала Дуракову эта рыжая курильщица. Он катался с боку на бок, раскачивая заключившую его в свои объятья кулебяку. Поглотившая моего друга штуковина оторвалась от земли, не прекращая запаковываться. Там же дышать становилось все тяжелее! Не позволю другу так бесславно сгинуть!

Я сорвался с места, вытаскивая отобранные у слуг Сета ножи, и одним прыжком достиг черной материи, пленившей товарища. Ухватившись за угол, я ловким движением лезвия отсек часть тряпицы. Наверняка Дураков уже решил, что настала пора помирать. А тут вдруг случилось нечто невероятное! Раненая материя развернулась, отпуская свою жертву, и программист шлепнулся прямо в объятья рыжей девицы.

— Козел! Сексуальный маньяк! — взвыла она. — Грязное животное!

— Холодная женщина! — освободившись от ее хватки, фыркнул он, поднимаясь и оборачиваясь в мою сторону. У меня в ногах валялась, подергиваясь, черная тряпка.

— Э! Что это было? — не понял Иван, поднимая угол материи двумя пальцами.

— Я-то откуда знаю? — встряла рыжая, отталкивая Дуракова в сторону и желая рассмотреть странную находку.

Иван сел на край песочницы, пригласив рядом устроиться меня и рыжую, и рассказал о том, что он видел. Впрочем, мы восприняли случившееся примерно одинаково. Магия позволила мне уловить его переживания, и я поспешил помочь.

— Странно, я вот ничего не заметила, — ехидно вставила вожатая, — это точно не операция по охмурению Натахи?

— Я не люблю холодных женщин, — тут же нашелся Иван. — К тому же, ты была в беде, и мой долг…

У меня сложилось впечатление, что Наташа не удивилась столь нелестной характеристике в свой адрес, наоборот, ей очень понравилось, что ее считают холодной. У меня сложилось впечатление, что девушка, грубо отвергшая спонтанные 'ухаживания' извращенца-спасителя, мечтала-таки о красавчике на белом коне и стремилась подобрать под сложившийся в ее сознании шаблон каждого встречного молодого человека. Не подходит — грязное животное. Интересно, как скоро с помощью своей методики она найдет себе любимого?

— Хотя… может, и операция по охмурению… — он стрельнул лукавым взглядом в ее сторону, и чуть заметный румянец расползся по ее щекам. — Но эта черная простыня падала прямиком на тебя.

Я сидел молча и разглядывал искромсанную материю. Говорить я не собирался, все равно, колье, изменяющее голос, спрятано в кармане, а надевать средство конспирации при свидетелях — себе дороже.

— Удушающая черная простыня! Ха-ха, три раза! — ухмыльнулась девушка, — Детские народные страшилки, гы!

— А точно, Юля, — серьезно глянул в мою сторону Иван.

Припоминаю эту странную мифологию семидесятилетней давности. В мифе о Черной Простыне, говорилось, будто отец семейства купил ее в лавке. Почему — не понятно, только соседка запрещала по какой-то причине приобретать именно простыню черного цвета. И на первую же ночь тряпица задушила хозяина, потом его жену, детей и одного из прибывших расстреливать ее милиционеров. Не любят авторы страшной мифологии стражу. Убивают часто. Хотя, девочек, мальчиков и их родителей извели в разы больше.

Я послушно кивнул и спрятал кинжалы за пояс юбки. Наташа смотрела то на Ивана, то на меня, так виртуозно исполнившую танец с холодным оружием.

— Кто вы, — прошептала она.

— Вожатые третьего отряда, — улыбнулся Иван. — Решили позвонить домой на ночь глядя, короче, случайно проходили мимо.

— Теория вероятностей сегодня ко мне благосклонна, — вздохнула девушка, щупая оторванный кусок ткани.

То, из чего неведомый доброжелатель соткал черную простыню, было вовсе не похоже на знакомые мне материи: ни кеметские, ни этого мира. Колдовской лагерный артефакт соткали словно качественный плотный гобелен.

— Что делать будем? Разбудили, наверное, всех, — шепнула рыжая вожатая.

— Спать иди, и курить по ночам бросай, — прошипел Иван, — а еще лучше — вообще завязывай. Не любят кавалеры, что на белых конях разъезжают, прокуренных принцесс.

— После такого попробуй не брось, — перевела дух Наташа. — Что вы с покрывалом делать-то будете? Кощеенко только не показывайте. Говорят, в прошлой смене вожатый из четвертого отряда принес ему красное печенье, так тот сказал, что это дети, шутники, гуашью покрасили и подсунули пьяным вожатым. А Инка продегустировала и всё. Вышла до душа. Больше ее никто не видел.

Иван нахмурился, а девушка закончила свой рассказ тем, что Ипполит Кощеенко души не чает в детишках, а вожатых за людей не считает, хотя многие из них лет пять-шесть назад были его любимыми отдыхающими.

На сегодня жизнь Наташи была спасена. Девушка достала из кармана пачку сигарет и, с сожалением посмотрев на нее, бросила в урну. Завязывать надо. Не выйди она прикурить, не напала бы на нее простыня, сразу бы к Юльке молчаливой привязалась. Она окинула меня таким взглядом, что мне захотелось подкинуть ей мысль с помощью магии: 'Нет, мной бы убивец поперхнулся и выплюнул! — чем вызвал ласковую улыбку на ее лице.

В коридоре корпуса нас с Иваном поджидал сюрприз. Мы крались, словно первобытные охотники, неся трофей в виде драного гобелена, когда наперерез выскочила Милагрес, широко расставив руки.

— Спаааать! — рявкнул я своим голосом.

Ошарашенная девочка бросилась бежать в свою палату.

— Зря ты ее так, мы и без того придурками выглядим, чего ты мужским голоском на весь корпус…

— Скажем, что это ты орал, — хихикнул я, прикрывая рот рукой.

— Наглая ложь, — вздохнул программист.

А девочка Милли стояла у входа в палату и наматывала на ус все сказанное вожатыми. Но и это еще не все. Когда мы с черной простыней скрылись за дверью, девочка прокралась и прильнула к ней ухом. Я ухмыльнулся и отпустил руку с косяка. Наивная Янсен, не предполагает она, что я все прекрасно вижу. Очень ей было интересно, неужели мы раздобыли большой кусок черной материи для секретной сценки на вожатнике.

— Так вот ты какая, готичная простыня! — Иван ходил вокруг расстеленной на полу ожившей детской легенды.

Бездыханная материя, естественно, не отзывалась. Программист, обойдя ее несколько раз, пнул, но тряпка не взмыла в воздух, и таинственного голоса не раздалось. Он сел на корточки и принялся прощупывать ткань. Ничего подозрительного. Обычный ковер-самолет, только без узоров, причем, после нанесения ему нескольких ножевых ранений, он скончался.

— Что с ней делать будем?

Я уже разделся, залез под одеяло и снял опостылевший за день парик.

— Дай я ее пощупаю.

Иван кивнул. Завернувшись в одеяло, я подошел к трофею и положил на него руку, попробовал водить ладонью вдоль разреза и по нетронутой части простыни, пару раз ущипнул ее за угол. Ничего не происходило.

— Обычная тряпка, — констатировал я смерть мифической простыни.

— Но она шептала мне 'молодая жизнь'! — не унимался Иван, — она чуть не запаковала меня в себя. И, знаешь, она точно такая же, как в той байке. Купила бабушка черную простыню, положила ее на диван, да и ушла в магазин. Так? Пришла с работы мама, тряпица подлетела к ней и сказала: 'Дай крови! — а потом задушила. Вернулась со школы девочка, и с ней то же самое случилось. Остался только младший братец.

— Ну да, — кивнул я, припоминая и этот пересказ. — Ребенок вызвал милиционера, а тот разрубил простыню на куски.

— Значит, мы все сделали правильно! — обрадовался программист, — по инструкции.

Я молча кивнул.

— Никаких следов магии на ткани нет. Давай спрячем ее в мой сундук.

— И кодовый замок повесим на твой чемодан, — злорадным тоном заговорщика добавил Иван. — Чтоб Милли и подружки и выкрали!

Не могу привыкнуть, что сундуки в этом мире называют как угодно. Например, сундук для складывания вещей в комнате — тумба, большой сундук для одежды — комод, очень большой — шифоньер. Переносной сундук для вещей — чемодан. Ничего, скоро привыкну.

Спрятав простыню, я вернулся к двери и приложил руку на косяк. Как и следовало ожидать, девочка все еще находилась за дверью. Не одна, рядом топтались еще две девушки и мальчик из отряда. Широко раскрыв глаза, Милагрес внимала каждому слову, что доносились из нашей комнаты. В ее детской головке пока не укладывалось, откуда взялось два мужчины, которые, судя по разговорам, щупали Юлю, и утверждали, что в ней нет ничего особенного, и при этом вспоминали жуткие истории. А под конец, небось, убили кого-то и хотели спрятать в чемодане. Надо спасать вожатую — промелькнуло в голове у девочки, и когда я начал проверять ее наличие в коридоре, она изо всех сил налегла на дверь.

— Зуб на рельсы, опять это занудство. Милля! — фыркнул Иван, живо в постель.

Я послушался.

Он подошел к двери и отворил засов. Девочка по инерции влетела в комнату, дико крича: 'Юля, что они с тобой сделали? А следом за ней ввалились и товарищи, вооруженные до зубов вениками, шваброй и лентяйкой. На голове у мальчишки даже было надето ведро с надписью 'Отходы'.

— Тссс, она спит, а я… роль репетирую.

Закутавшись в одеяло с головой, я лежал в позе эмбриона на неудобной кровати с гибкой металлической сеткой, прогибавшейся под весом тела. Если любопытная девочка явится сюда и стянет одеяло, ее ожидает не очень понятный сюрприз: вместо любимой вожатой — голый коротко стриженый мужчина. Разочарование! Но боги миловали меня, не позволили разоблачить. Мальчик в ведре ударился о косяк и завыл от гула, заложившего уши. К тому времени Янсен уже дошла до изголовья моей койки и протянула руки к одеялу. Но тут спутницы позвали ее на помощь Вове, и, недовольно хмыкнув, девочка развернулась и направилась вслед за пострадавшим.

'Фух, пронесло! — с облегчением вздохнул я.

Остаток ночи прошел относительно спокойно, если не считать того, что программисту пару раз пришлось гонять по коридору шалунов, изображающих из себя привидения. В те моменты я лениво переворачивался на другой бок, но не просыпался окончательно. Да и пусть поспит 'девушка', она же двух человек от неминуемой смерти спасла. И еще неизвестно, скольких придется защитить, пока мы с напарником не найдем хозяина черной простыни.

Лагерная столовая мне напоминала помещение для слуг: огромный зал, где рядами стояли не самые новые столы и скамьи. Только когда на стенах в моем дворце в таких помещениях изображали бытовые сцены, в столовой 'Березки' художник решил нарисовать всяческих чудовищ. Красный человечек с черными глазками, кривым рогом на макушке и белым квадратом на пузе держал за лапу желтое животное с заостренными ушами и зигзагообразным хвостом. Далее очередь неведомых созданий продолжало нечто в ярких трусах, похожее на мышь, а в соседе этого персонажа я с радостью узнал серого зайца, правда, с подозрительно большими зубами-лопатами. По нарисованному небу летел некий шар с корзиной, откуда высовывалась… черногривая Хатор в полосатом одеянии. Хоть один знакомый образ. Прямо над шаром с богиней висел большой плакат, написанный зеленой краской: 'Хлеба к обеду ты в меру бери! Хлеб — драгоценность, ты им не сори'. Подобный папирус украшал и стену над окошком слуги-посудомойки.

Повара, одетые в одинаковые белые халаты и шапки, развозили традиционный завтрак — манную кашу и противный кофейный напиток, вовсе не напоминающий вкусом свое название.

Иван Дураков лениво поковырялся в покрывшейся коркой каше, из которой выпирали три противных комочка. Один их вид вызывал не самые приятные чувства. С сожалением парень подумал, что деревня от лагеря далеко, и придется голодать теперь до обеда. Ипполит Кощеенко ходил между столами и расхваливал детям и подросткам вкус приготовленного заботливыми поварами продукта.

Младшие отряды его слушались и усердно глотали эту несъедобную пищу, а старшие делали вид, будто поедают кашу. Когда же Кощеенко отходил подальше, выбрасывали содержимое ложек кто в окно, кто под стол. А некоторые, вообще, размазывали кашу по нижней стороне крышки стола.

Хотя, признаться честно, у противной каши был особенный вкус, отдаленно напоминающий горячо любимый мной в детстве хлеб с медом. Третий отряд уже пообещал, что молиться на меня будет, так как я уничтожал уже пятую порцию противного снадобья, а детишкам подставлял опустошенные тарелки. Фокусов этих Кощеенко не видел, поэтому он то и дело хвалил то одного, то другого школьника из нашего отряда.

— Как ты можешь есть эту отраву? — не унимался Иван.

— Ты что, — удивлялся я, — это же вкуснейшая манна.

— Небесная, — хихикнул в кулак программист, но я не понял его шутки.

А во время завтрака Ипполит Кощеенко опять устроил очередное общее мероприятие. У него, что, единственное развлечение в жизни — выступать на публику? Жаль, что он младше моего отца на три с половиной тысячи лет, а то б подружились.

— Знаешь, Юля, — заговорщически посмотрела на меня Милли, — а ты все суперблюда будешь есть вместо нас?

— Смотря что, — пожала плечами девушка.

— Желудок вожатой, — встрял в разговор Иван, — чуть меньше наперстка, поэтому скормленные ей третьим отрядом тридцать тарелок манки находятся там под давлением в сто тысяч атмосфер.

Мальчишки, сидевшие рядом с Дураковым рассмеялись над его шуткой, а вот я практически ничего не понял, зато внимательно слушал лепет девочки по имени Милли:

— Ну, — она ясными зелеными глазками смотрела в потолок, — супчик с человеческим пальчиком или пирожки с ногтями, можно еще волосы в супе отлавливать. А иногда в печенье красителя много накладут, и оно становится красным-красным, как в одном страшном анекдоте, а еще…

Чем дальше она рассказывала, тем у меня возникало все более стойкое желание подышать свежим воздухом и выплюнуть в сортире съеденные пять порций комковатой манны.

— Хватит, не надо, иначе мне придется вернуть вам весь завтрак, — скорчив кислую гримасу, я прекратил россказни девочки.

Пока Милли с превеликим удовольствием портила мне аппетит, Кощеенко объявил, что завтра будет 'Музыкальный день', и каждый отряд на вечернем концерте должен исполнить песню собственного сочинения. После обеда всем выделили по часу для репетиции в актовом зале, где имелось пианино, разломанная балалайка и проигрыватель компактных дисков. И, представить только, ни одной арфы, лютни и даже систра. Предстоит учиться здешней музыке. Или искать среди детей того, кто умеет играть хотя бы на одном из трех инструментов.

— Если мы будем каждый день заниматься этим маразмом, мы не найдем того, кто хотел убить Наташку, — шепнул мне на ухо Иван.

— А ее ли? Простынка-то чуть тобой не отужинала, — напомнил я.

Программист огляделся. Вокруг сновали детишки из отряда, а расстраивать их тем, что они пропустили операцию по уничтожению черной простыни, очень не хотелось. Вдруг кто воодушевится.

— Юля, когда мы песню репетировать будем? — Милагрес и еще одна девочка не отставали от нас.

Иван, засунув руки в карманы, шел быстро, не оборачиваясь. Хороша работенка, ничего с напарником не обсудишь, то тут дети, то там дети. Расследовать случившееся — ночью. Когда же спать?

— Мы исполним балладу! — подняв указательный палец вверх, заявил программист, посмотрев на восхищенных подростков. — Про Ивана Дурака и Владыку Обеих Земель.

Я прикусил губу, чтобы не ответить на его заявление понимающей улыбкой. Переложить наши приключения в Уасете в стихи и выдать за детскую сказку, конечно, оригинально, и никто не поверит, что персонажи героического опуса сидят перед ними с музыкальными инструментами.

— Нет! — вдруг выпрыгнул наперерез Ивану высокий рыжий очкарик. — Давайте лучше мою поэму. Я Вася Белочкин.

— И что? — кисло посмотрел на него вожатый. — Кстати, нет в нашем отряде…

Мальчик, потупив взгляд, пробубнил:

— Вообще-то, моя фамилия Паршивич, но когда я буду получать паспорт — стану Белочкиным. Потому что эта фамилия больше подходит к моему творчеству, вот послушайте…

Я подозрительно глянул на напарника. Только гениальных произведений юного поэта сейчас и не хватало. Но выслушивать песнь о бравом вампире и эльфе ушастом, возлюбленных некой Катерины из саранского лицея, все же пришлось.

Когда мы зашли в комнату, я обнаружил на своей кровати сложенный листок, где корявыми буквами кто-то начертал: 'Встретимся за белым туалетом после завтрака'. Я хотел было показать записку Ивану, но его взял в оборот вундеркинд Вася, желавший во что бы то ни стало написать текст песни до обеда.

Дураков взял инициативу в свои руки и вскоре протянул мальчику исписанный мелким почерком листок. Энергичный соавтор Паршивич прочитал все очень быстро и тут же внес несколько незначительных правок.

Когда я ознакомился с песней: 'В землях Кемета жил юный правитель с своею названной женой, лихой программист из далекой России явился туда на постой', - мне очень захотелось забраковать сценарий, мол, детишки не дураки, поймут, о ком сия песнь сложена.

Иван вздохнул и быстро переписал сюжет Паршивича. Теперь эльфом был Дураков, я — чистокровным породистым вампиром, а роль главной героини, неунывающей Кати саранской, досталась Маш-шу. Если у Ивана примется за работу его неутомимое вдохновение, то пока парень не совершит задуманное, он не остановится.

— Теперь не мешает все это разучить, — пробурчал программист, разглядывая творение.

— Паршивич, — обратился я к мальчонке, — подождите за дверью, нужно…

Но Иван заметил у меня в руке листок и мысленно кинул мне: 'Разберись с этим без меня, дети не должны ничего заподозрить, поэтому я иду с ними разучивать песню'. Я кивнул. Слишком жив был в воспоминаниях вчерашний разговор с Марго. Так что, лучше разделиться: пусть Дураков песней занимается, а я тем временем встречусь с таинственным посланцем.

Иван увел детей в одну из их комнат, и вскоре оттуда начало доноситься заунывное пение. Тем самым я выиграл не так-то много времени. Дети нетерпеливы, и как им надоест занудная баллада, они тут же попросятся на аттракционы или еще куда. И тогда мне придется дежурить на скамейке у входа в корпус, контролируя тридцать аур.

Во всех лагерных беседках устроились компании из разных отрядов, сочиняющие и заучивающие тексты песен для конкурса. Кто-то из детей пел очень хорошо, чьи-то слова оставляли желать лучшего. Но ничего из этого меня не интересовало. Мне нужно было разобраться с таинственным незнакомцем, оставившим записку.

Словно тревожный звоночек звал меня, намекал, просил поспешить. Боги, такого волнения я не испытывал даже в день коронации. Я пробежал мимо спасенной Наташки, которая в обнимку со своим другом сидела на краю песочницы, чуть не ставшей девушке могилой. Вокруг них водила хоровод дюжина детишек лет десяти от роду и напевали 'Чунга-чанга, в… три гвоздя, чунга-чанга, вытащить нельзя'. Вожатый играл на гитаре, а Наташка безудержно смеялась.

— У нас лучше, — сказал я сам себе и повернул к туалету.

Я уверенно шел к белому домику в дальнем углу лагеря. Миновав сторожку Трофимыча и махнув деду рукой, я прибавил шагу. Меня не пугала неизвестность, которая могла ожидать в лесу за туалетом. Вряд ли там таился некто, опаснее Витька и Васька: описанные в деле о похищении вожатых кошмары все равно творились ночью.

Лес звал меня. И я торопился навстречу неизвестности. К моему удивлению на полянке за туалетом мне пришлось спугнуть своим появлением троицу курильщиков из старших отрядов, в двух из которых я узнал вчерашних персонажей: высокого блондина с длинными лохмами и его маленького юркого дружка. Ребята, завидев меня, побросали сигареты и кинулись в сторону туалета, чуть не зашибив третьего по затылку гитарой. Значит, они спугнули пригласившего. Я закрыл глаза и постарался поймать зов. Он отозвался весьма скоро, и я направился в чащу. Трава в лесу была по пояс, густая, жесткая. Она больно секла ноги, с трудом сминалась подошвой. Такой растительности в Кемете я никогда не встречал. Надо будет исследовать, я сделал себе заметку на память, и продолжил идти вглубь леса.

Минут через десять я достиг еще одной поляны, большой, солнечной. На ней не росло непроходимой травы или ободранной конопли — только коротко подстриженная мягкая зелень, усыпанная, словно горошинами, красными ягодами. Но неизвестные плоды сейчас меня ни капли не волновали. Посреди полянки возвышался пень, а на нем, покрытая слоем мха, стояла некая штуковина. Справа на ней располагались клавиши как у пианино, слева — уйма мелких белых кнопочек. Наверняка, музыкальный инструмент.

— И что это такое? — я почесал в затылке, боясь прикоснуться к подозрительному подарку.

— Замшелый баян, — отозвался звонкий девичий голос, и я увидел, что у пенька стоит полупрозрачная бледная девушка в струящемся зеленом платье.

В ее волосы были вплетены гибкие березовые ветки, а по подолу пришиты папоротники, коих в лесу не перечесть.

— О, доброе утро, — поприветствовал я девушку. — Только… зачем он мне? И кто вы?

Красавица грациозно обошла пень, набубнивая себе что-то под нос, а потом заявила:

— Бери, только мох не снимай. Увидишь!

— Это ваш подарок? — спросил я, поднимая тяжеленный баян с пня.

— Не мой, это вам от Бабы Яги. Берите, пригодится.

— На конкурсе песни, — усмехнулся я.

Я прощупал весь музыкальный инструмент, но ничего необычного тот не излучал. Никакой магии. Что еще взять со старой вещи, которой лет пятьдесят никто не пользовался.

— Может, и на конкурсе, — улыбнулась девушка, — и передавай Ивану Дуракову, что Яга его в гости ждет.

— Х…хорошо, только где ее найти?

Ее ответ меня несколько обескуражил:

— В избушке на курьих ножках!

— Где? — не мог я поверить своим ушам.

Нет, я представлял нетеру с головами животных. Но чтобы кто-то из высших имел внешность дома с куриными ногами… Фантазии умалишенных! Пока я на мгновение отвлекся на мифологические мысли — девица исчезла, и я остался наедине с замшелым баяном.

Я надел инструмент на спину, словно рюкзак, благо, ремни пока не обросли мхом, отправился в лагерь.

'Баба Яга, избушка на курьих ножках — явно нечто, не принадлежащее этому миру, интересно, зачем им понадобился Иван, и связано ли это с расследованием дела вожатых? — мысли чередой сменяли одна другую. Следующие размышлизмы повергли меня в еще больший шок. Таинственные незнакомцы завели в лес, куда никто раньше не ходил. Пока недалеко от лагеря. А что дальше? Странно все это. К тому же, зачем Яге понадобилось отдавать Дуракову замшелый баян, от которого несет как от заплеснелых тряпок? Скорее всего, в этом и кроется разгадка таинственного дела. Возможно, бабе известно о похитителях девушек, и она решила предупредить очередное преступление, снабдив отдел странных явлений неким безотказным артефактом.

— О! Вожатая возвращается! Шухер! — это опять курильщики разбежались в стороны.

Я окинул их грозным взглядом, а потом встал посреди полянки, снял украшение и заорал на них мужским голосом:

— А ну марш к конкурсу готовиться!

Парни, подумав, что они докурились до так называемых глюков, и им мерещится вожатая, орущая словно мужлан, вылезли из кустов и замерли словно статуи.

— Неинтересно нам песенки детские придумывать! — заявил один.

— Родители уже надоели, отправляют отдыхать к мелюзге, скучно, — добавил другой.

Я ехидно улыбнулся и, надев украшение на шею, ласково сказал:

— А давайте взрослую придумаем.

Сев на траву, я снял баян с плеч. Никогда не доводилось мне играть на таком музыкальном инструменте. Ну ничего, теперь нельзя оплошать.

Только пальцы коснулись клавиш, как баян сам начал издавать весьма мелодичные звуки, а наркоманы хором запели: 'Пойдем, Дуня, во лесок, во лесок, сорвем, Дуня, лопушок, лопушок…. Хлопая глазами, крича, я уронил музыкальный инструмент на землю, а мальчишки с воплями: 'Глюки! кинулись на территорию лагеря.

Когда баян замолк, я вновь перекинул его через плечо и тоже направился в корпус. Меня трясло. Мне довелось обрести магический предмет неизвестного действия.

На баян косились все встреченные на пути дети, вожатые и даже Трофимыч, который, окинув взглядом замшелый артефакт, пригласил вечерком зайти на водочку и песенки попеть. Я еле отказался от его лестного предложения. Пил я уже водочку под песенки, с меня хватит.

Дойдя до корпуса, я уселся вместе с забавным инструментом на скамейку у входа. Судя по доносившимся изнутри звукам, репетиция увлекательной баллады о наших с Дураковым приключениях, еще не закончилась. Мотивы стали намного бодрее и напоминали горячо любимые товарищем мотивы 'Короля и шута'. И тут меня позвали:

— Эй, Юля, а почему у тебя баян такой грязный?

Я поднял взгляд. Перед ней стояли Наташа и черноволосая девушка, как та представилась, из пятого отряда.

— Да вот в лесу нашла, — пожал я плечами.

Врать не врал, но и всю правду девушкам вовсе не обязательно выкладывать.

— Думаю, сыграть на нем на празднике, — улыбнулся я им, касаясь рукой клавиш.

— А ты музыкальную школу закончила? По какому классу? Я на фортепьяно играла! — хвасталась черненькая.

— Кеметская арфа, — подмигнул я.

Девушки переглянулись, видимо, разыскивая ответ на вопрос: что же это за инструмент такой экзотический. Но я тут же отмахнулся:

— Не важно. Зато теперь баян имею замшелый, а он народные песни наигрывает, словно гусли-самогуды.

— Дай попробовать! — черненькая прыгала вокруг музыкального инструмента, что я не смог не уступить.

Вожатая пятого отряда села рядом на лавочку и с трудом натянула на плечи грязные лямки. Она, естественно, спросила, почему я не вымою инструмент. И в ответ получила, что только замшелые баяны издают непередаваемые звуки.

Опять, стоило пальцам музыканта нажать на одну из клавиш — инструмент изогнулся и принялся сам наигрывать известные ему мотивы.

— Ах вы сени мои, сени, сени новые мои, сени новые, кленовые, решетчатые! — запевала Наташка под музыку, — Ань, давай 'Калинку'.

Она даже пальцами не шевелила, а из баяна уже вовсю лилась заказанная песня.

— Занятная игрушка! — смеялся подошедший парень-вожатый, — ну, третий отряд с таким всех победит!

Тут артефакт услышал слово 'победит' и начал наигрывать очередную песню 'Этот день Победы порохом пропах… Вокруг Ани с ее странным инструментом начали собираться не только вожатые, но и школьники из всех отрядов.

Курильщики, на которых мне довелось испробовать игрушку, с опаской оглянулись, несколько раз пройдя мимо, но к компании слушающих так и не примкнули.

— Ну все! Репетиция окончена! — крикнул Иван, выйдя на порог корпуса.

Парень обомлел. Такой толпы слушателей он не видел со времен его собственного концерта на кеметских просторах. Только звездой теперь был не он, а незнакомая пока девушка с грязной гармошкой, напевающая старые как мир песни.

— Эй, Вань, мне тут один артефакт передали! — я вскочил с ногами на скамейку и, маша руками, пригласил его спуститься.

Парень подошел к музыкантше и попытался с ней заговорить. Девушка, словно кукла, не двигаясь, сидела, впившись пальцами в клавиши баяна. Толпа тоже, будто загипнотизированная, зачарованно слушала звуки странного инструмента.

— Юля, что это значит? — шепнул он мне, назвав именем Шаулиной для правдоподобности сцены, вестимо.

— А что?

— Все в трансе.

Я попытался прокричать несколько песен в толпу, которые не попадали в такт играемому на замшелом баяне.

— Что это значит, Неб, где ты нашел эту хренотень?

— Это не тень от хреновых листьев, а музыкальный инструмент и ценный артефакт. Мне его странная девица в лесу подарила. Говорит, баба какая-то тебе одолжила.

Мы могли обсуждать что и как угодно, все равно, остальные кроме песен гипно-баяна ничего не слышали.

— Так, а почему на нас с тобой эти звуки не действуют?

Я огляделся. У выхода из корпуса, впав в транс, уже толпились детишки из третьего отряда, народ у скамейки послушно напевал 'Во поле березка стояла', и только два человека могли адекватно воспринимать все вокруг — мы.

— Ладно, спишем все на мои способности и твое умение видеть магию. А теперь приводим всех в чувства и прячем баян в музыкальной комнате. Если нам его передали, значит, он зачем-то нужен.

Иван кивнул, я аккуратно взял Аню за руку и отнял ее пальцы с нажатых клавиш. Сразу же музыка стихла, и все принялись аплодировать, а исполнительница, взявшись рукой за голову, прошептала:

— Ой, как же я устала…

Аннушка взяла пару тональных аккордов. Исцарапанное исписанное белое пианино, с виду развалюха, издало красивые звуки. Дети начали петь. Звонкий дискант солиста, десятилетнего Коли Петрова, заполнял уютное помещение музыкальной комнаты. Его, как заметила вожатая, 'божественный голосок' всех сводил с ума. Хор девочек подпевал солисту. А двое вожатых играли в четыре руки. Аня в свое время была одной из лучших учениц рязанской музыкальной школы. Она мечтала поступить в Гнесинку, но не сложилось. В конкурсе она не выиграла, и поэтому пришлось остановить свой выбор на Саранском педагогическом. Каждое лето девушка ездила в 'Березку', где она не только работала по специальности, но и давала волю своей фантазии и проводила музыкальные мероприятия.

Мелодии и красивые звуки были Аниной стихией. И Костя, ее лучший друг, такой же обделенный музыкальной судьбой парень, уже третий год как помогал девушке в ее летней работе. Вожатые сочинили немало песен, ставших хитами 'Березки', и вот, у них рождалось новое творение в исполнении голосистого мальчишки.

Девушка с парнем в четыре руки нажимали на пожелтевшие клавиши пианино, иногда то один, то другой давили на педаль, и музыка непрерывным потоком лилась в зал, завораживая поющих детей.

И вдруг Костя остановился, звук доминантного аккорда, словно заевший трек, испортил всю песню, нарушил гармонию музыки. Парень смотрел в одну точку прямо перед собой.

Крышка пианино медленно открывалась.

— Балерина! Балерина! — скандировали девочки из хора, припоминая хит Димы Билана с Евровидения.

Но вожатым было не до запланированных танцовщиц, вылезающих из музыкального инструмента. Коля, испугавшись, осмотрелся. Все стояли как вкопанные, наблюдая за спонтанным представлением.

А в это время Аня, отпихнув стул, вскочила и дико закричала, что не услышал ее только глухой. Но почему-то никто не спешил на помощь.

Из белого пианино вылез маленький красный демоненок, и из его лапки выскользнула и плюхнулась на клавиатуру упаковка то ли от пряников, то ли от печения с иностранной надписью 'Bloody Cookie'.[5]

Восторженные ребятишки кинулись к неизвестному волшебному существу, зато великовозрастные детины Анечка и Костенька проявили себя как последние трусы. Девушка упала в обморок, а парень вместо того, чтобы взять ее на руки и унести в корпус, уведя следом и детишек, кинулся прочь, крича, словно свинья резаная.

Коля, единственный, адекватно воспринимавший ситуацию, попытался унять обалдевших девочек, которые уже успели попробовать малиновое печенье — угощение подозрительного нелюдя.

— Уходим! Сматываемся! Девчонки! — пытался их вразумить мальчик, но хор его не слушал.

Девочки повернулись к нему, и солист заметил, как в их зрачках проскочил недобрый огонек. Глазницы всех без исключения отведавших угощения демоненка окрасились в красный, и они, рыча, урча и улюлюкая, наступали на мальчика.

— Вы что? — не понимал он.

Но девчонки не слышали его криков, они переступили через бесчувственное тело вожатой и, подняв руки, высвободили длинные, сантиметров по пять, когти.

— Вот блин, — стиснув зубы, выдавил Коля.

Мгновение назад милейшие девочки превратились в отвратительных монстров, и готовы были растерзать своего товарища. И, если бы не случайность, Петров быстро бы распрощался с жизнью.

Мальчик споткнулся обо что-то и свалился. Пятнадцать монстро-девочек склонялись над ним. Они синхронно открыли рты, и Коля увидел, как увеличиваются их клыки. Ему не верилось, что совсем рядом могут существовать чудовища, похожие на своих собратьев из горячо обожаемых Петровым фильмов ужасов. И вовсе не весело, когда хотят съесть не того мальчишку в кадре, а тебя! Еще мгновение, и девочки из отряда сожрут его вместе с потрохами! Мальчик обернулся на чуть слышный шорох и заметил, что у колонны, рядом с которой и стояло пианино, вдруг появилась высокая женщина в черном, словно сошедшая с иллюстраций к сказкам Шехерезады. Робкой поступью она двигалась к толпе зачарованных вампирш, готовых растерзать мальчика. И на ее шее Петров увидел большое черное пятно. Предводительница — понял он, тяжело дыша. Точно! Сейчас выпьют его кровь! Но вампирам не дали полакомиться!

Рука Коли коснулась чего-то большого, облепленного землей. Он пятился, налегая спиной на эту штуку, и вдруг его пальцы нащупали нечто отполированное, которое можно было надавить, словно клавиши на ноутбуке. Звук, сначала неуверенный, а потом весьма громкий и ясный раздался в комнате. Петров, не обращая внимания на девочек-фриков, резко обернулся к замшелому баяну, и принялся увлеченно перебирать незнакомые аккорды.

Музыка, издаваемая баяном, вовсе не для него складывалась. А магия инструмента вдруг оказалась направленной на меня. Мы с Иваном и перепуганным Костей как раз стучали в запертую дверь клуба. Я почувствовал, что веки мои тяжелеют, руки слабеют, и хочется исполнить один из гимнов богам. Значит, я попался на чары баяна глупо и нелепо. Почему колдовство не подействовало раньше — оставалось только гадать.

Мои губы произносили за меня:

Ты сияешь прекрасно на склоне неба, Диск живой, начало жизни! Ты взошел на восточном склоне неба И всю землю наполнил своей красотою.

Я не заметил, как дверь открылась, и мы вошли внутрь. Это потом, из рассказов Ивана, мне довелось узнать о реально происходящем. Пока я пел гимн богу Солнца, я вспоминал детство: отца, стоявшего на балконе перед народом, ликующую пеструю толпу, маму и царицу Нефернефруатон, любимых сестер и старшего брата. Сердце грели воспоминания тех знойных счастливых дней в землях Кемета. Дней, которые уже никогда не прожить заново. Я чувствовал себя вернувшимся на далекую родину, утонувшую в песке тысячелетий.

А пока я мечтал, тоненькие женские голоса начали подпевать мне. Любимая сестра Анхесенпаамон держала меня за руку и смотрела в глаза. Ее алые губы произносили знакомые с детства слова:

Ты прекрасен, велик, светозарен! Ты высоко над всей землею! Лучи твои объемлют все страны, До пределов того, что создано тобою.

По левую руку вдруг очутилась Ира. Нет, нет, то была все-таки не невеста моего лучшего друга, а моя сестра, Меритатон. Как всегда надменная, гордая, немногословная. Она стояла у меня за спиной, и ее теплые руки опустились на мои плечи. Я любил ее низкий бархатный голос. Признаться честно, я никогда не испытывал к ней ненависти, и очень обрадовался, что ее душу смогла усмирить девушка из России. И Меритатон тоже пела гимн. Радость и счастье разливались по моему телу. Несомненно, боги услышали мои молитвы и решили вернуть те добрые времена, когда наша семья жила в любви и согласии, и не было в Ахетатонском дворце места смерти.

Пели уже все вокруг. Воспоминание… или действительность… лучше бы последнее…

Спешат все ноги с тех пор, Как ты основал земную твердь, Ты пробуждаешь всех ради сына твоего…[6]

А дальше вместо восхваления моего отца, Эхнатона, вдруг раздался дикий вопль Ивана Дуракова, вернувший меня в реальность и, соответственно, в двадцать первый век чужой эры:

— Что за фигня тут происходит? Чувак, бросай баян! — орал мой друг, отпинывая в бок алого демоненка.

Порождение неизвестного колдовства шипело и извергало из уст своих какие-то незнакомые мне слова.

— Матюгаться вздумал? — ругался программист, вырывая баян из рук мальчика.

Коля тряхнул густой копной рыжих волос и отпустил музыкальный инструмент.

Моя родина, мои отец и мать, сестры и горячий воздух Кемета, — все это растворилось тотчас же. Вокруг стояли не царевны и их слуги, а десятилетние девочки, оскалившие клыки и готовые наброситься в любой момент. Доигрались, называется, в замшелый баян.

И тут мой взгляд упал на нее, кеметскую царицу в черном плаще. Улыбаясь уголками губ, она смотрела мне прямо в глаза. Она ничего не говорила, но я в глубине души чувствовал, что пришла она именно за мной. Женщина протянула ко мне руки и сощурилась. В ее мягких добрых чертах я узнавал еще одну мою сестру. Ту, что умерла от лихорадки в восемь лет. В царстве Осириса ей довелось повзрослеть, и теперь она сумела как и я перешагнуть через тысячи лет и оказаться здесь. Мертвая царевна Мекетатон. А я ее почти не помнил. Она умерла, когда я был еще ребенком. Но не возникло и тени сомнения.

— Сестра? — собравшись с мыслями, крикнул я. — Что это значит?

— Они… из моего отряда… — шепнул, оглядываясь то на одну девочку, то на другую, Коля.

— Симпатичные вампирята, а вожатую они тоже уделали? — это уже Иван.

— Нет, она сама без чувств грохнулась, она им не нужна. А Костя сбежал, — впопыхах рассказывал недавний солист, пока зубастые девочки окружали нас.

Времени на придумывание способа спасения совсем не оставалось.

— Благородный рыцарь, — хихикнул программист, одарив Костю взглядом, полным осуждения, — и что теперь делать?

Нечисть медленно сужала кольцо. Никто из шестнадцати противников не хотел или не был в состоянии говорить. Одна вещь могла спасти нас — пресловутый баян, если правильно направить воздействие его магии, не то опять придется внимать любимым песням отца.

Сестра молчала. Она, казалось, и не слышала моих слов. В отличие от Ивана, который ухмыльнулся и буркнул что-то не совсем лестное о моих ближайших родственниках. Вроде 'наплодили зла для всех времен и народов'.

Может, и устроил бы программист еще один концерт для замшелого баяна с солистом, да не вышло. Вдруг девочки ослабли и осели на пол. Мы робко обернулись, и увидели, что в дверях музыкальной комнаты стояли перепуганный директор лагеря и Марго. Наша непосредственная начальница протягивала руки вперед, и я успел учуять, что с кончиков ее пальцев срываются еле заметные искорки Цепи Справедливости.

— Траву курить меньше надо, — бубнил себе Кощеенко под нос, — не будут демонята мерещиться. Вона, не прошло и двух дней, как всю коноплю за сортиром повыдергали! Что ж ей вырасти не даете?

Не важно, что там бухтел этот старик о вытоптанной за туалетом траве, меня сейчас интересовало другое: никаких следов недавнего обесчеловечивания на девочках из хора не осталось. Пропал и красный демоненок…

— Анька?! — вскрикнул Костя, врываясь в хоровую комнату и не видя начальство.

Мы испуганно посмотрели друг на друга, а потом на Кощеенко, что словно гипнотизированный бубнил под нос всякую чушь о конопле. Ясно, работенка Марго, околдовала старика и заставила поделиться с миром своими страхами. Теперь весь вечер будет рассказывать о травах, растущих за забором. Увлекшись кучей маленьких клыкастых девочек, мы забыли об упавшей в обморок вожатой. А она, между прочим, исчезла, как и демоненок, и та самая кеметская царевна. Не уберегли.

Кощеенко, фыркнул и пообещал назавтра объявить выговоры вожатому пятого отряда, а заодно и нам, для профилактики. В его страхах мы не виноваты, пусть говорит, что пожелает. Хотя по его глазам трудно было не заметить смятения, а в мыслях не прочитать: 'Опять началось! Не прошло и трех дней! Все ясно, злобой на вожатых он замещает свою трусость. Честно признаться, после сегодняшнего я и сам очень боюсь. Тем более, появилась еще одна моя сестра. Кто ж помог ей повзрослеть и покинуть царство Осириса. Надо выяснять. Желательно у нетеру. Чувствую, нелегко нам в этом бою придется.

Когда безвольный начальник, а следом за ним и Марго, покинули музыкальную комнату, мы с Костей отпустили детишек до корпуса.

Девочки, смеясь, бежали по дорожке вслед за Колей как ни в чем не бывало, словно ничего и не произошло.

— А они снова не превратятся в вампиров? — подозрительно спросил у меня программист, стоило Косте отвлечься на разговор с физруком, мускулистым деревенским парнем.

— Это было наваждение, — парировал я. — Но не факт, что кеметская царица не вздумает еще раз похитить кого-нибудь.

Мы решили вернуться к белому пианино.

— Нечистая штуковина, — прошептал Костя, ощупывая облезшую покраску.

— Сам вижу, что пианино грязное, — провел пальцем по пыльной крышке Иван.

Пострадавший, хмыкнул в ответ, а потом поведал все, очевидцем чего он стал.

— Есть одна детская легенда о белом пианино с красным пятном, — сказал программист, глядя на музыкальный инструмент, — но на этом кляксы нет.

— Выльем банку гуаши — будет, — грустно улыбнулся вожатый пятого отряда.

Да, сейчас явно не до шуток. Похищения возобновились. И я, кажется, знаю мотив: вернувшейся из царства мертвых царевне очень нужна живая сила. Но, в отличие от старшей сестры, ей по пути не встретился амбициозный Сет и не предложил щедрого подарка. Поэтому Мекетатон как вампиру (понятие это Иван мне объяснил уже давно) требуется пища в виде жизней случайных жертв. Остаются невыясненными вопросы: почему сестрица наведалась в этот лагерь и кто ее надоумил это сделать. Возможно, у него есть более веские мотивы в падении репутации 'Березки'. А вот жертвы явно случайны — первые попавшиеся под руку женщины. Некоторые вопросы удалось решить, но появились новые не менее сложные задачи. К тому же я не совсем уверен, что сегодня я увидел именно свою сестру.

Вот обследует Иван пианино, а позже мы с ним мои догадки обсудим. Думаю, расследование, наконец-то сдвинулось с мертвой точки.

— Белое пианино или черное, с пятном или нет — не важно. Анька пропала, и завтра Кощеенко на беглянку в деканат докладную напишет, а ее отчислят. Он не верит в чудеса, даже если увидит их своими глазами. Сбежала за самогоном и точка, — тем временем причитал Костя.

Программист надулся и посмотрел на коллегу как на последнего идиота:

— Если мы твоей Ане не поможем, то, не исключено, что ей будет уже далеко не до декана и универа. У нас есть предположение, что все беды в предыдущей смене, да, чего уставился, Кощеенко от всех это скрывает, и случай с твоей Аней основываются на оживших зачем-то лагерных легендах.

Парень кивнул.

— Допустим, после сегодняшнего я поверил.

— И всем заправляет, возможно, одна мертвая кеметская царевна, — продолжил развивать мысль я. — Только не пойму, зачем нужна инсценировка страшных анекдотов? Неужели нельзя потихоньку подкрасться, похитить девушку и убраться куда подальше?

— Какая-какая царевна? — сощурившись, попросил уточнить Костя, не слушая остальные доводы.

Ах, да, совсем забыл, в этом мире моя родина зовется Египтом, и быстро поправился.

— С чего ты взял, что она египетская, а не багдадская? — пожал плечами Костя, оказавшийся специалистом по Востоку.

Я было перечислил все особенности ее костюма, но и мой собеседник тоже назвал немало фактов в пользу багдадского происхождения главной героини сегодняшнего действа. А еще вчера некая простыня просила молодой крови. Не исключено, что материей управляла именно эта женщина.

— Вампир, — заключил Иван, — восточный вампир. Надо будет попросить информацию у Мар…

Он не стал договаривать имя начальницы, осекся, ведь Костю вовсе не следовало посвящать в секретные дела нашего отдела.

Пока Иван разговаривал с другом музыкантши Ани, я решил открыть пианино и засунуть туда голову. Если верить Косте, то вся нечисть вылезла именно из-под крышки.

— Какой интересный музыкальный инструмент! — любопытствовал я, тыкая пальцами на красные фетровые молоточки.

Однако, ничего, кроме них, найти не удалось.

— А давайте сыграем! Вдруг после этого нечисть полезет? — предложил Дураков. — Кто умеет.

Костя тут же вызвался, однако поспешил добавить, что побаивается.

— Чего страшного-то? — пожал плечами программист, фальшиво наигрывая собачий вальс. — Ты же знаешь, что из пианино должен вылезти маленький красненький чертенок и украсть с собой одну вожатую, так? Что бояться-то? Вроде бы не барышня. Вот Юля…

Он лукаво посмотрел на меня, увлеченно разглядывающего молоточки и пытавшегося понять, в каком месте внутри пианино находится вход в параллельное подпространство.

— Камиказде? — музыкант одарил меня озадаченным взглядом.

— Не угадал, — лыбился Иван. — Впрочем, даже если ее поймают, их ждет полнейшее разочарование.

Да, если царевне и ее монстру нужны исключительно девушки, то им очень не повезет.

Но как старательно бы ни играл вожатый пятого отряда, сколько бы ни пели мы с Дураковым, девушка и демоненок не отозвались на наши куплеты. Аня, естественно, тоже не вернулась.

Только когда начало светать, мы разошлись по корпусам, чтобы поспать несколько часов до завтрака.

А следующий день готовил новые неприятности.

Когда отряды вернулись, накупавшись в речке, в лагерь, то все оторопели: на домике штаба большими белыми буквами кто-то разборчиво написал нецензурное слово и проиллюстрировал сказанное. Ребята из старших отрядов, переглядываясь, заржали, и принялись спрашивать друг друга: кто же додумался до такого великого деяния.

Кощеенко был вне себя от ярости, он тут же устроил экстренную линейку и принялся пристыжать всех вожатых вместе взятых, потому что это они не досмотрели, когда же хулиганье написало непечатное слово из трех букв. Потом он перешел на выговоры в наш адрес. Не смогла Марго блокировать этакий полет мысли директора лагеря колдовством.

— Из-за этих несознательным элементам вожатая Анна Чугуева решила уехать.

— Но Ипполит Трофимович, — попытался выгородить своих подопечных Костя, — а как же девочки-фрики и белое пианино.

Дети, особенно из младших отрядов, открыли рты, переглянулись и внимательно слушали.

— А тебе, Метелкин, меньше курить надо за туалетом вместе с этой несознательной Шаулиной из третьего отряда. Видел я, откуда она этот занюханный баян притащила, по которому все с ума сходят и песенки народные поют. А еще я приметил, с кем в компании она оттуда возвращалась — это ж наши штатные курильщики: Вовочка и Петечка.

Два парня, с которыми мы вчера пели о лопушках, вышли к директору и принялись произносить пафосные речи о красоте русского народного фольклора. Невысокой хрупкой девушке Юле, то есть мне, было очень приятно, когда после громких слов ребята начали защищать меня. Будто бы это я им провел разъяснительные беседы о вреде курения.

— Еще один выговор, Шаулина, и я вашему ректору докладную по факсу отправлю! — пригрозил пальцем Кощеенко.

Не понимаю, в чем мы-то провинились? Песню разучили, курить бросили, а я все равно виноват.

И тут весь лагерь зашелся от смеха. А у меня от несказанного удивления самопроизвольно раскрылся рот. На лбу у директора лагеря вдруг начала вырисовываться татуировка с неприличным словом, означающим мужчину нетрадиционной ориентации.

— И это не смешно! — взвыл начальник лагеря, думая, естественно, не о надписи на лбу, а о незавидном будущем Юли Шаулиной.

Оно меня интересовало меньше всего: если девушку выгонят из университета, мне больше не придется сдавать экзаменов по божественной связи и рисовать на листочках в каждой строчке палочки, используемые парасхитами для вынимания мозгов. Не пойму, почему их в Москве зовут странным словом — интеграл, а запись с этой палочкой — общим решением какой-то дифуры.[7]

Детей было не остановить. Им покажи палец — ухохочутся, а тут такая роспись на лице у директора. Кощеенко негодовал, топал ногами, воздавал руки к небу, но никто его не слушал.

— Слышь, Вань, что это такое? — не понимая ничего, спросил я у напарника, махая в сторону директора.

— Не… знаю… — отдышавшись от смеха, ответил друг. — Невидимка, вестимо, изрисовал всю рожу босса. На радость детворе.

— Занятно, — почесал я в затылке, — а то после всех этих выговоров и нежелания верить в ожившие легенды я начал подозревать, что именно Ипполит и стоит за вызовом нечисти.

— Представь себе, я тоже так думал, не нравится мне этот Кощеенко, — шепнул программист. — Наверняка, Марго и приехала его сдерживать. Чтобы он к нам не придирался по пустякам и не мешал работать.

— Это вы про что? — любопытным человеком больше.

Костя внимательно слушал все, что обсуждали мы с Иваном.

Мы переглянулись, решая, посвящать ли незнакомого человека в планы или нет. Взгляд его жалобных глаз все решил, и пришлось отвести вожатого пятого отряда в сторонку. Не дело скрывать от парня факты и держать его опасности. Одну девушку чуть не задушила черная простыня, другую сожрало белое пианино, а сегодня в лагере стали появляться нецензурные надписи. Обстановка накалялась.

— Скорее всего, это все дело шаловливых ручек Гномика-матершинника! — выпалил Костя.

— Как же я забыл, — хлопнул себя по лбу программист, — конечно! Но кто-то должен был вызвать это безобидное создание! А если появилась нечисть, к вечеру жди и вампиршу за новой жертвой. Чувствую, лагерные легенды и похитительница связаны.

Да-да, есть закономерность. Когда с неба спустилась простыня, уже стемнело, и под покровом ночи мы не заметили вампиршу. В случае с пианино, первым появился именно монстрик с кровавыми печеньками. А если поворошить дела прошлой смены? Оксана искала в подвале зажигалку. Возможно, там и пряталась лагерная легенда. За Кристиной прислали машину, нет, если нечисть, значит, гроб на колесиках. Тоже персонаж страшилок явился первым. Случай с душем совсем не ясен, никто не может дать четких показаний. А насчет последних жертв… опять прослеживается тенденция.

В отличие от всей агрессивной лагерной нечисти, скромненький гномик никого не бил и не кусал, он только и делал, что матерился на каждом углу. Но это вовсе не значило, что можно расслабиться и позволить похитить еще одну девушку.

Кощей Бессмертный восседал на троне. На подлокотнике, украшенном золотым черепом, стояла вазочка, наполненная черникой и малиной. Он брал ягоды двумя когтистыми пальцами и смаковал, пока сиреневая мякоть не таяла у него на языке.

— Любавушка моя ненаглядная, — томно бросил он сидевшей рядом с ним невысокой восточной красавице. — Прекрати в большой мир шастать, будто в Лесоморье ни одной девки красной нет. Далеко идущие планы сулят громадные неприятности!

— Хорошо, прекращу, но тогда… — женщина провела мизинцем по раскрашенным черной помадой губам. — Помнишь, как я попробовала я здешнюю царевну похитить? Наутро тебя же, мой драгоценный муж, богатырь Силушка убивать явился. Потом снова я положила глаз на девку деревенскую. А спустя седмицу Змей Горыныч с трудом от царства нашего Ивана-дурака спроваживал, мол, нету тут его зазнобушки. А этих никчемных девиц из большого мира никто не вздумает в твоем замке искать, Кощеюшка. А кому понадобятся — отдадим без бою.

— Заботливая ты моя, любимая! — обнял Бессмертный за тонкую талию очаровательную Любаву. — Придется разрешить тебе девиц из другого мира выпивать.

— А то как же, стар ты, муженек, тыщу лет царствуешь, а богатыри все покою не дают, девиц, похищенных для ритуалов, возвернуть намереваются! А еще, Кощеюшка, живой я стать хочу.

Она распсиховалась и сбросила на пол вазу с ягодами.

— Любава, Любава, милая моя, ненаглядная, — фыркнул Кощей, — покрываю я твои грязные делишки, таскаешь ты девок из большого мира, кровь их пьешь да колдуешь. Ладно, живи как можешь, душу мою радуй своей красотой да танцами заморскими. Только в царство живых тебе ходу нет. Не позволю я испить крови моей наследницы.

— Замечательно! — восточная красавица подпрыгнула на месте, хлопая в ладоши. — Проболтался, Кощеюшка! Дело за малым, найти самую младшую из девиц, у которой кровь твоя течет. Уж по вкусу-то я ее ни с чьей не спутаю.

— Да где ж ты ее сыщешь, чудо ты мое заморское?

— Али у тебя дочерей нет? Внучек ли? Может, правнучек?

— Есть, Любавушка, только я и сам не ведаю, где они живут тепереча.

Бессмертный искоса посмотрел на жену. Ох, непростую девку он повстречал на Малазийском курорте большого мира. Посчитал сперва — обычная заморская девушка, обделенная судьбой и лишенная жизни, а оказалась она расчетливой стервой и коварной вампиршей. Она сразу заявила свои исключительные права на власть в Лесоморье и Шемахе. Это желание Кощея с одной стороны умиляло, с другой — настораживало.

Той ночью, когда он вышел к морю подышать воздухом чужой страны и послушать пение заморских птиц, он и не ожидал, что в шалаше под одной из пальм найдет практически мертвую девушку. Она, беззащитная и изрядно потрепанная, невысокая, лежала в кровавой луже и произносила некое имя, перемежая его репликами вроде 'мой малыш'.

'Кто же тебя так, красавица? — взял ее за холодную руку Бессмертный.

'Никто, никто, он мертвым родился', - прошептала тогда девушка и вскоре умерла.

Похоронить ее надобно, думал Кощей, не то покоя ее душенька не найдет. Властям сообщил, все как положено организовал. Только труп пропал из шалаша. Кровавые следы босых ног вели к морю. А ночью явилась умершая, бодрая и здоровая, про его душу, Кощееву, и начала требовать крови. Прильнула женщина губами к шее старика, да так и отпрянула в следующее мгновение. Иссохший лесоморский турист вовсе ей пришелся не по вкусу. Не нашлось в нем соков, что необходимы вампиру для жизни.

Зато Кощей все понял: умершая малайская девица обратилась нечистью.

'Я помогу тебе удержать жизнь в теле! Поехали со мной! — предложил Бессмертный.

Он искренне надеялся, что его страсть да любовь помогут воскресить заморскую красавицу и сделать ее бессмертной, как и он сам. Не мог лесоморский старик позволить, чтобы красивые черные очи, шелковые волосы цвета смолы, тонкие алые губки и чуть заметный румянец на смуглых щеках пропали зазря. Жить такой девице надобно и любить! Не простого мужа, а царя. Хотя бы Кощея в его сказочном королевстве. Уж он-то хоть и престарелый, но завидный жених.

Немало сил приложил Кощей, чтобы возвращать любимую с того света, но и девица в долгу не осталась. Только жизнь с молодухой у Бессмертного никак не складывалась: он в постели ждет ее, а она летит во внешний мир за очередной жертвой. Говорит, что жить без молодой крови не может. А днем запиралась Любава в своих хоромах и даже мужу престарелому заходить запрещала.

Советовался Кощей со всеми: и с Котом ученым, и со Змеем Горынычем, и с Лешим да Водяным, — никто из них дельного посоветовать не мог. Два средства для бессмертия было: испить девице, в вампира превращенной, горячей крови наследницы мужа либо уколоться иголкой, на кончике которой хранится смерть Кощея. В первом случае покусанная девица умрет, а заморская красавица Хабиба, которую Кощей сразу начал величать по-русски Любавой, обретет обещанное ей стариком-любовником бессмертие. Во втором же, жизнь вечную отдаст красавице малазийской сам Кощей. Долгое время молчал Бессмертный, но проболтался. Он внучек-правнучек искать не намеревался. Какой бы сильной ни была любовь Бессмертного, но родичей своих он обижать не позволял. Да жена, проведав теперь о пути к бессмертию, словно взбеленилась: подавай ему младшую наследницу Кощея и точка. Настойчивая Любава решила пойти на все, чтобы вернуть утерянную жизнь навсегда.

Знать бы еще, кого и где искать.

— Злая ты, Любава, — укорил ее муж. — Проведаю, что внучку мою пила, не жить тебе в моем дворце.

— Хорошо, Кощеюшка, уйду я от тебя, но затеи своей не брошу.

— Уговорила, красавица, скажу. — Бессмертный отпустил жену, и она устроилась у него в ногах, обняв колени. — Но искать сама будешь.

Мы уселись в просторной беседке напротив столовой, где Иван с Костей и устроили для меня обширный ликбез о русском мате. Честно говоря, я и не представлял ранее, что так можно ругаться и вставлять в качестве оборотов слова с подобным значением.

— Нет, ну я еще понимаю, что означает пойти на… смысл полного песца и е…ть твою мать, — краснея, говорил я, припоминая аналогичные крепкие слова и выражения, используемые феллахами на моей родине. — Но почему в качестве восклицания требуется взывать к женщине легкого поведения, причем, делать это постоянно… и прятать украденное в лоне этой, кхм, особы. Нашли потайной склад.

— Аналогично, — пожал плечами Костик, — я не понимаю технологии складирования барахла в резиновой женщине, поэтому и не употребляю это выражение слишком часто. А лагерный гномик использует все это как вводные слова в речи, вроде некоторых людей, что считают, будто знание таких слов почетно. Странно, что ты раньше в жизни ни одного подобного выражения не слышала.

— Юля у нас девушка интеллигентная, — похлопал меня по плечам Иван. — На Рублевке воспитанная…

Может, и продолжался бы разговор дальше, если бы на входе в беседку не материализовалась Милагрес Янсен. Девочка, одетая в красивое розовое платьице и беленькие гольфики, что, кстати, ей как-то не свойственно, держала в руках широкую кисть и банку с эмалью. Да-да, мы привыкли видеть Милли в джинсовых юбках и просторных футболкан, а вовсе не воплощениями куколки с витрины 'Детского мира'.

— Что это, Милли? — удивился я, забирая из рук девочки странные вещи.

— Так это ты слова нехорошие писала! — взвыл Иван.

Раскрасневшаяся Янсен готова была расплакаться.

Она отвернулась от нас, параноиков, и бросилась прочь. Мы побежали следом, а Милли, не оборачиваясь, мчалась к дырке за туалетом.

Никто и не подумал, к чему приведет эта погоня. Но на оклики девочка не отзывалась. Добежав до сторожки Трофимыча, где дед играл в домино с двумя плечистыми великанами с подписью 'Охрана' на спине, девочка решительно вырвала из моих рук кисточку и ведерко, и через минуту на стене домика деда красовалось непечатное слово.

Я стоял как вкопанный, не успев и сообразить, что произошло на самом деле. Да и дед с охранниками вытянули лица от удивления и уставились прямиком на меня. А девочка подбежала, мазнула кистью по рукам, вручила ведерко и… растворилась в воздухе.

— Попала ты, Юлька, — вздохнул Иван, который первым избавился от морока. — Полный песец нам.

Мы втроем тут же кинулись к стене отчаянно закрашивать написанное девочкой-виденьем, но нам не суждено было закончить. Дед с охраной не мешали. Старик даже похвалил нас, мол, хотим ремонт забесплатно сделать, а двое его союзников по настольной игре, только одобрительно кивнули и погрузились в мир домино.

— Ребята, мы влипли, — шепнул Костик, оборачиваясь к штабу. — Милли Кощеенко ведет.

Мы с Иваном посмотрели, куда указывал парнишка и, действительно, различили на тропинке, ведущей к изолятору, весело прыгающую девочку-призрака в розовом платьице и директора, который шел за ней. Она тыкала пальцем туда, где располагалась сторожка, и что-то отчаянно плела Ипполиту.

— Сматываемся! — шепнул Иван, показывая на щель в заборе у сортира.

— Поздно, заметят… — обреченно вздохнул Костик.

Рисковать или пропадать! Я подтолкнул обоих парней к дырке, и мы прыгнули в близрастущий куст.

— Вот, смотрите, Ипполит Матвеевич, — девочка ткнула директору в наполовину замазанное нецензурное слово. — Мы в прятки играли, я тут сидела. Как вдруг вижу: вожатые мои, Юля и Ваня, пришли сюда с краской и начали рисовать граффити…

— Они стену мазали, — парировал Трофимыч.

— Угу-угу, — угрюмо отозвался один из охранников и шлепнул об стол доминошкой, радостно вскрикнув. — Рыба!

— Вот клевета, — покачал головой я, сидя в кустах тише воды ниже травы.

Парни в ответ кивнули, но ничего не сказали. Мы внимательно слушали всю ту ложь, что несла директору лагеря девочка. А она описывала начальнику нашу 'живопись' во всех подробностях. Он гневным взглядом окинул окрестности и, пригрозив пальцем якобы покрывавшим нас охранникам и сторожу, направился к медсестрам в изолятор.

— Мне кажется, — догадался Иван, — что кому-то очень надо спровадить нас из лагеря. И этот кто-то не вхож на территорию. Как одна наша старая знакомая, во дворец кое к кому через забор лазила…

Никто ничего ему не ответил. Костя — потому что считал все эти идеи полнейшим бредом, он только порекомендовал Дуракову обратиться за помощью к Марго, которая, очевидно, покрывала все промахи вожатых третьего отряда. Мы и без него знали, что только наша начальница способна стереть память Кощеенко при желании. Я не мог поверить, что кто-то заставил Милли пойти на столь гнусное предательство. Или то был ее призрак. Нас пытаются подставить, убрать из лагеря, значит, враг понял, что мы так просто его не оставим. И он пока прекратил похищать девушек, а принялся ликвидировать преследователей. Что ж, похвала в его адрес. Если это, действительно, моя сестра — меня не может не радовать ее сообразительность. Только я не позволю ей обыграть нас с Иваном, и последнее слово останется за нами и нашим отделом, да хранят его боги.

— А что, если с гномом еще кто-то подрабатывает? — высказал предположение Костя.

— Например!? — хором спросили его мы с Иваном.

— Ну… — протянул он, — мало ли сказок ходит. Кукла заколдованная, девочка загипнотизированная…

От последнего мы вздрогнули, припоминая приключение в Кемете. Одна зачарованная девушка чуть не заслала нас на тот свет без права возврата домой.

— Значит так, Костя, — решительно сказал я, усадив парня на пень, когда мы дошли до полянки, откуда я принес замшелый баян, — все, что мы тебе сейчас скажем, ты знать не должен. Поэтому, если не умеешь держать язык за зубами, мы тебя сдадим на длительное хранение в не очень приятное место.

Где находился 'сейф', я еще не успел придумать, но запугать саранского педагога получилось. Особенно он присмирел после того, как я во всех подробностях поведал ему о некой личности, которой из-за шаловливости рук и использования приворотов пришлось стать прабабушкой фараона Рамсеса. Я тогда еще не знал, что на самом деле произошло с Юлей, поэтому просто допридумывал ее историю чисто из логических соображений и информации из московских книг. Как это было возможно, у Костика в голове не укладывалось. Парень сидел весь во внимании и, активно кивая, подтверждал, что ради Анечки он ничего не скажет даже самому лучшему другу. Лишь бы любимую спасти.

— Отлично, — полный решимости, я начал рассказ, — слушай. В прошлой смене из 'Березки' пропало пятеро вожатых. Кощеенко сказал в уголовном розыске, что они сбежали, не согласившись с условиями контракта. Но ни одна из девушек не вернулась домой.

— Аня, — прошептал парень.

— Да, с ней случилось то же самое. Возможно, пропала бы еще и Наташа из второго отряда, если бы мы с Иваном не изловили черную простыню. Звучит как сумасшествие и пересказ анекдотов, но так все и произошло. Над лагерем летала настоящая черная простыня. Если интересно, вернемся в корпус, и я тебе ее достану из своего чемодана. После того, как я ее порезал…порезала, она потеряла всяческую силу.

Дураков стоял и кивал в знак подтверждения.

— Короче, я и Ваня — не те, за кого себя выдаем. Мы магистранты из Москвы. Это правда. Но мы приехали сюда вовсе не вожатыми. Мы агенты. Нас наняли, чтобы найти всех, кто пропал, и остановить безобразие.

Студент рот открыл от удивления и, заикаясь, нес что-то про шпионские фильмы, детективы и всяческие приключения.

— Добро пожаловать в дурдом, Костлявый, — хихикнул Иван, — и учти, в наших шкафах слишком много скелетов, которые тебе трогать не положено. Так что, если заметишь, будто мы ведем себя как-то странно, считай, что все в норме вещей. И не обращай на это ничьего внимания.

Парень уверенно кивнул, ему больше ничего не оставалось.

— Знаете, мальчики, — я стрельнул глазами сначала в сторону напарника, а потом и Костика одарил взглядом кокетливой девушки, — у меня одно предположение появилось. Вы не заметили закономерности? Ну, в том, кто, когда и как пропадает.

— Одни девушки, — буркнул Иван, — больше никакой последовательности не вижу. Если не считать того, что и меня кто-то подставляет.

— Постой… — я настороженно повернул голову в сторону ближайших кустов.

Костя с Иваном переглянулись, а я уже очутился там, засунул руку в заросли и вытащил оттуда Милли в синих шортах и яркой футболке, на которой была нарисована златовласая грудастая блондинка в обнимку с белой пушистой собачкой. Кто из них двоих Барби, я так и не понял.

— Предательница! — хором крикнули вожатые.

Я схватил девочку за талию и поднял. Да, среднестатистическая девушка не способна поднять тридцать килограмм живого веса и долго удерживать на уровне плеч. Но кто сказал, что я девушка и в детстве не натренировал руки, натягивая лук. Ноги Янсен не касались земли, и она пыталась вырваться.

— Еще и переоделась, — заметил Костя. — Скорость, которой пожарники позавидуют.

— За что? — ревела девочка. — Почему вы убежали? Прихожу на полянку, а Юля тут такое вау рассказывает… Почему бы нам всем не…

— Слушай, двойной агент, — подхватил девочку Иван и посадил напротив себя, — зачем ты слово на букву 'Хэ' на доме Трофимыча нарисовала, нам ведро с краской подсунула, а сама Кощеенко доложила, будто это Юля постаралась…

Я чувствовал, что Милли на самом деле не виновата, на ее ауре не было видно ни следов вины, ни злобы. Теперь нам необходимо найти железное алиби для Янсен.

Девочка моргала заплаканными глазами. На ее лице отчетливо читалось, что она впервые слышит о собственном хулиганстве.

— А ты классный агент, — усмехнулся ей Костя, — ревешь и представляешь все так, будто это не ты.

— Не я, да убьют меня злобные телепузики, если я вру! Мы с Джованниевичем слова репетировали в корпусе после линейки, никуда не ходили. И Паршивич с нами был, он свой новый стих нам читал. Про некроманта и черного дракона!

— Так, — я окинул друзей серьезным взглядом, — у меня есть идея. Пошли-ка в лагерь.

Стараясь не попасться никому на глаза, мы помогли девочке перелезть через забор прямо у корпуса третьего отряда, и сами потом одолели мелкую сетку с колючей проволокой-опушкой наверху. Мы протащили девочку в здание и заперли в комнате вожатых, а сами отправились допрашивать Пупырышкина и Паршивича. Ребята подтвердили: Милли не врала. Девочки, с которыми она жила в одной комнате, достали ее сумку и показали вожатым, что у Янсен нет с собой ни кружевного розового платья, в котором Милли ходила по лагерю с ведром краски, ни ажурных гольфиков, ни белых лаковых туфелек.

— Она не гламурная овца! — надув губы, выдала толстушка Женя, обитавшая на соседней с Милли койке.

— Купились как лохи, — сделал вывод Костик, когда мы расположились в комнате вожатых, словно в штабе военного совета.

— Хуже, — вздохнул Иван, — но у меня есть идея: давайте устроим ловлю на живца.

— Да мы и рот открыть не успеем, как гном-матершинник под личиной любого ребенка настучит Кощеенко, — вожатый пятого отряда отказывался идти ва-банк.

— Кто не рискует, тот зануда! — Иван поднял указательный палец.

Костя и в занудстве подписаться был готов, лишь бы не лезть в самое пекло. Это нам не привыкать рисковать всем, что у нас есть. А он-то обыкновенный студент, приехавший в лагерь, чтобы отдохнуть с подругой.

Но идти ловить нечисть на живца мы все же решили. Пока Дураков препирался с вожатым пятого отряда, я уныло смотрел в окно, и не смог не заметить девочку в розовом платьице, которая увлеченно занималась росписью скамейки у корпуса. У нее за спиной стояла Наташа и пыталась что-то сказать, но девочка не обращала на нее ни малейшего внимания. Прекрасно! Нечисть и жертва в сборе, осталось только сестре-вампирше появиться и похитить, наконец, Наталью.

Мы живо сбежали вниз по лестнице и остановились у двери. Ничего за эти считанные секунды пока не произошло, но стоило совершить одно неверное движение, и провал был бы обеспечен.

Копия Милли, закончив творение, довольная, обернулась к Наташе.

— Как ты можешь? — вскрикнула та.

— А это меня Юленька попросила скамеечку изукрасить.

Девочка один к одному копировала манеры Милли. Так что перепутать подделку с настоящей Янсен не составляло особого труда. Только мы знали, что оригинал сидит под замком в нашей комнате и наблюдает за всем через окно.

— Я тебе ничего не заказывала, гномик-матершинник! — разгневавшись, я выскочил из корпуса и заключил копию Милли в объятья.

Девочка, будто чемпионка по самообороне, ловко вывернула мне обе руки и избавилась от моей железной, казалось бы, хватки, оставив на запястьях следы белой эмали. Неслабо! Чтобы суметь так мастерски вырваться у кеметского воина. Да-да, пускай я и Владыка Обеих Земель, но в детстве меня обучили военному делу. Вдруг бы в бой пришлось идти. Девочке-копии не удалось сбежать. Вывернувшись от меня, она сразу же попала в руки к Ивану. Я ловко выхватил ребенка у напарника, когда она снова попыталась бежать, и девочка ничего сообразить не успела, как кеметский кинжал очутился у ее горла.

— Ты что? — закрыла рот Наташа.

Но копия Милли, воспользовавшись моим замешательством после этих слов, присела, выскользнула и тут же очутилась за спиной у защитницы.

— Садистка! — ненависти девушки не было конца. — Да как ты можешь с оружием на ребенка.

Девочка, почувствовав в защиту в лице Натальи, принялась кивать, поддакивая.

— Шаулина, — раздался голос у меня за спиной.

Ничего не оставалось, только обернуться. Откуда ни возьмись, на месте потасовки возник Кощеенко, словно он поджидал неподалеку, скрывшись под шапкой-невидимкой. Я тут же спрятал кинжал за пояс под юбку и ткнул в сторону Наташи, из-за спины которой выглядывало невинное создание в розовом платьице.

— Я поймала гномика-матершинника.

— Полно врать, — отмахнулся начальник лагеря, — уже третий раз я застаю вас, Шаулина в очень интересных ситуациях. После вашей встречи с курильщиками я еще готов был поверить, что вы разучивали с ними песню про лопушок. Я не воспринял всерьез донос уважаемой Янсен Милагрес, потому что не застал вас. Но когда вы с холодным оружием кидаетесь на ребенка, называя его матершинником, это весьма недвусмысленно дает мне понять…

— Это подстава, — вскрикнул Иван.

Но начальник ничего не хотел слушать. Возможно, мне бы сделали выговор, и прогнали с позором с этой работы, если бы вдруг копия Милли не решила увести Наташу за корпус.

— Вот, вы видите, Ипполит Матвеевич! — ткнул пальцем в их сторону Костя. — Сначала Анна, а потом будет Наталья. Это не девочка, а дьявол!

— Дети — невинные соз…

Кощеенко не договорил, из-за корпуса раздался дикий крик вожатой, и все кинулись туда. Но когда мы все забежали за угол, на траве валялась потрепанная фарфоровая кукла в розовом платье, как две капли воды похожая на Милли, только полметра ростом. Больше ничего и никого там не было, если не считать матершинного слова, написанного мелом на фундаменте корпуса.

— Это тоже я сделала? — поинтересовался я, с насмешкой в глазах посмотрев на Кощеенко.

— А ты точно клонироваться не умеешь? — начальник лагеря не мог повесить на меня пропажу девушки и ребенка. — Проверю, проверю…

Ничего не комментируя, он оставил всех за корпусом, а сам решительно пошел в сторону штаба. Опять вызовет народ из уголовного розыска, но они следов Наташи не найдут.

— Одна девочка попросила купить у мамы куклу, — услышали агенты и Костик тонкий детский голосок. — Кукла была красивая, и с ней продавалось розовое кружевное платье. Мама сказала девочке, что кукла эта волшебная и приносит несчастье. Но девочка упросила купить игрушку. На следующий день мама уезжала в командировку и строго-настрого наказала дочери: 'Не надевай на куклу розовое платье!

— Паршивич, и без твоих баек тошно, — зевнул Иван, глядя в сторону окна, откуда свесились три лохматых мальчишки.

— Неужели не хотите узнать, что было дальше? — Паршивич удобно устроился на подоконнике в компании двоих друзей.

— Нет! — хором рявкнули мы.

— Ну, как хотите…

Мальчик выпрыгнул из окна и поднял куклу, а потом протянул ее мне с вопросом: 'Откуда она? Я прижал игрушку к себе. Злоба, жестокость и прочие негативные эмоции сжали мою грудь, мне даже стало тяжело дышать. Я только и смог, что отбросить фарфоровую куклу под березу. Придя в себя, я буркнул парням:

— Кто-то достал ее из мусорки.

— Кровь, молодая кровь! — улыбнулась Любава, выпивая коктейль через трубочку.

— И как ты можешь дуть эту гадость литрами? — брюзгливым тоном бросил ей Кощей.

Но молодая жена, сидя на троне и используя тело вожатой Наташи в качестве подушки под ногами, ничего ему не ответила. Перед ней стоял маленький, в метр ростом гномик и отчитывался госпоже. Через каждое слово существо вставляло непечатные выражения, что Любава морщилась от стыда, ведь именно она притащила мужу этого невоспитанного хама.

— Я сразу приметила это тело, — ухмыльнулась супруга Кощея, — да вот один отчаянный богатырь, Иваном Дураковым его кличут, не дал мне откушать ее кровушки три дня назад. Но видишь же, дорогой, я добиваюсь своего. Сил этой Наташи мне на неделю с лихвой хватит.

Кощея передернуло, когда он услышал до боли знакомое имя легендарного героя.

— Иван-дурак, — сквозь зубы процедил Бессмертный.

— В чем дело? Он живет в том мире и не знает дороги в Лесоморье, — пожала плечами Любава, глотая горячую кровь вожатой.

Кощей преданно посмотрел ей в глаза, а она ласково погладила его седые жирные волосы на затылке.

— Его нужно уничтожить! — побледнев, продолжал Бессмертный. — Коли появился на твоем пути Иван-дурак, быть беде.

Почти неделю лагерь 'Березка' не знавал бед. Нам уже начало казаться, что после инцидента с Наташей странные события исчерпали себя. Настороженность постепенно отошла на второй план, а расследование похищений оказалось загнанным в тупик. Преступник затаился. Возможно, он выбирал следующую жертву. Или, наоборот, уже наперед знал, кто ею станет и ждал подходящего случая. В лагерь приехала мать Натальи и требовала срочно найти дочь, но дело не двигалось с мертвой точки, ровно как и розыск Ани и пятерых девушек, исчезнувших в прошлую смену. На территории все чисто, в частности, и в магическом плане. Преступник не оставлял следов. А рассказывать немолодой уже женщине о вампире, которого приводили в наш мир персонажи анекдотов, не стоило: или нас сочтет за ненормальных, или серьезно заболеет.

Детей все держали в неведении, и приходилось натягивать на лица счастливые улыбки, выдумывать новые развлечения, словно ничего ужасного и не произошло. Школьники вернутся домой, родители их, возможно, спросят о похищениях, а они только и смогут, что разуверить перепуганных предков, что, мол, все это сплетни, 'похищенные' сами уехали в город. По вечерам все девушки и я собирались в одной комнате и думали, как защититься от нападения таинственной нечисти. Самая догадливая из них, Катька, в качестве руководства к действию предложила использовать книгу Стивена Кинга, что взяла почитать на досуге. Но все планы выживших остались неосуществленными.

Я все чаще подумывал о встрече с перетащившей меня в этот мир нетеру. Если вампирша и есть моя родная сестра, Бастет обязательно подскажет, что мне с ней делать. Вряд ли она направится выслеживать преступницу, пусть хотя б советом поможет.

Иван все чаще говорил о фрактальных подпространствах и просил забыть мою безумную идею о сестре. Но я его легко разуверил в теории: зачем какому-то вампиру из неизвестного нам параллельного мира являться именно в наш лагерь и подставлять именно меня.

— Неб, зазнаешься, — откинувшись на шаткую спинку стула, развел руками Дураков, — девушки начали пропадать задолго до твоего явления в Москву. Так что, смею тебя разочаровать, эта девица с пятном на шее всего лишь вампир из другого мира. Не знаю, что ей мешает пить кровь у девиц ее реальности. Возможно, там все женщины закончились, и она явилась сюда, совершенно случайно попала в Потьму, как могла очутиться, скажем, в Новосибирской области.

В его словах присутствовало рациональное зерно. Однако все же меня не отпускала мысль: вампиры — они не живые, их души не упокоены и существуют за счет крови других. И не может девушка, так похожая на повзрослевшую Мекетатон, оказаться обычным совпадением. Я ее обязательно поймаю и отдам нетеру, чтобы устроили ее душу в царстве Осириса. Да, мой отец отверг богов, и теперь беспокойные души моих родственников не могут найти себе последнего пристанища. Это проклятье. К счастью, оно не касается нас с Анхесенпаамон. Но старшие сестры, отец, его первая жена… пожалуй, я начинаю понимать, зачем высшие силы перенесли меня в будущее, подальше от распрей, творившихся в Кемете. Мне предстоит найти Ка родственников и проводить их к богам. Если это так, я рад подобному предназначению.

Что касается основного подозреваемого по лагерному делу, Кощеенко, то он быстро отправил родителей похищенных девушек в Саранск, разбираться со следователем. Судя по его выражению лица, он очень надеялся, что эти люди не вернутся до конца смены, а вместо Ани и Наташи взяли двух доярок из деревни, пусть заработают. Очевидно, что на этих девушек не падет страшное проклятье лагерной нечисти. Если, конечно, во всей творящейся катавасии Кощеенко — главный персонаж.

Детские праздники проводились чуть ли не каждый день, все были несказанно счастливы, погода баловала жарким солнышком и теплой водой в реке. Это я не мог купаться. Там очень холодная вода по сравнению с Хапри. Поэтому я и придумал отговорку — что я мерзляка и купаюсь только в горячей ванне. Однако самой главной причиной была невозможность предстать перед детишками в так называемом купальнике. Анатомия, знаете ли, не та. Грудь еще худо-бедно можно имитировать, а если я полезу в воду в юбке — будет выглядеть странно. А еще и парик, который с легкостью бы слетел у меня, захоти я нырнуть поглубже. Вот и стал я героем шуток-прибауток, основной из которых была: 'Юля такая взрослая, а плавать не умеет и стыдится'. Да я бы всех этих пересмешников обогнал в заплыве.

Но, как выяснилось, терять бдительность было рано.

— Юля, Юля! — Милли с большой охапкой луговых цветов вбежала в корпус. — Заплети мне ромашки, я хочу быть самой лучшей из русалочек на Дне Нептуна.

— Я не умею плести косички, — покраснев, прошептал и отправил девочку к подружкам.

Вот еще, вздумала меня превратить в служанку и заставить копаться в ее волосах! Понимаю, ей не известно о моем происхождении, оттуда и подобные просьбы. Но я не позволю, чтобы какая-то девочка заставляла Владыку Обеих Земель заплетать ей цветы в волосы.

— Нептун… — протянул Иван, подпирая косяк двери в свою комнату. — Припоминаю, это одно из имен Посейдона. Когда мне было десять лет… я ехал с богом на катере, а он объяснял нам с Юлей, что работает на днях Нептуна в лагерях. Неужели его в командировку вызывают? Не поверю!

— Не вызывают! — разуверил я друга. — Потому что Нептуном будет Димон из первого отряда: высокий, жирный как боров. Он на ладье с педальками к детям приплывет. Так сказано в сценарии. Да не разгневаются на него боги. Кстати, тебе тоже нарядиться не мешает, Предводитель чертей!

— Да, помню, — буркнул Дураков. — Ушел переодеваться в чумазого черта. Как считаешь, мантия из черной простыни будет эффектно смотреться?

Не понимаю я этих чертей. Какие-то мелкие магические существа. Пакостные как бэсы, злобные как слуги Апопа, и к тому же рогатые. Мало было людям нетеру, так еще напридумывали и оживили своих фантазий.

А странный (на мой взгляд) праздник между тем неумолимо приближался. После обеда все собирались на речке веселиться на воде. Прознав о том, что купаться в этот день будут все, я предусмотрительно забил самую безопасную роль — диджея. Музыка нужна на продолжении всего праздника, это значит, что человека, за нее отвечающего, в воду макать не станут. В противном случае пришлось бы рядиться мумией, пряча все анатомические особенности, и намертво привязывая парик к голове. В таком наряде уплыть можно весьма недалеко — до дна. И обратного пути оттуда не будет. Эх, если б я не скрывался под личиной девушки, как Иван с Костей разукрасил бы ребра черной краской, нацепил бы на голову картонные рожки, а на бедра — юбку из папоротников. И были бы мы троицей чертей. Шутки и обряды, вряд ли боги оказались бы против подобных веселых игрищ.

Все утро Паршивич и его друг с неприметной фамилией Андреев разукрашивали тело моего друга краской под названием гуашь. Ребята с удовольствием наносили на мускулы Ивана кривые татуировки: ребра, за которыми таился красноглазый монстр, похожий на ктулху (пошутил Дураков), швы на руках и ногах, боевую раскраску на лице.

Девочки из третьего отряда, завидев, в какое страшилище превратил их вожатого творческий мальчик Паршивич, стояли и хихикали над изукрашенным парнем в черной мантии. А неаккуратно зашитые белой ниткой дыры на простыне только придавали колориту.

'Ничего, милые, вы еще не видели истинного лица Юльки при исполнении', - думал при этом я, когда выкрашенный с головы до пят в черные узоры Андреев под аплодисменты надевал большую корону из папоротника на Предводителя чертей.

Следующим в очереди на грим был Костик, который тоже через полчаса стал похож на страшное создание иного мира, только без мантии, потому что Иван наотрез отказался разрезать ценную улику на две части.

У меня напрочь отсутствовал аппетит. Поковыряв вилкой в комке гречневой каши, политой сверху соусом с мелкими кусочками говядины, я поднялся и, без оглядки вышел из столовой. Взяв в музыкальной комнате сумку с пожирателем компакт-дисков и несколькими удлинителями, с которыми я вообще не представлял, что надо делать, отправился на берег настраивать музыку. Вдруг да разберусь. На самом деле, мне просто хотелось побыть наедине. Невыносимая тоска сковывала грудь. Милли пыталась было увязаться следом, но я попросил ее вплести в волосы побольше ромашек.

Миновав сторожку Трофимыча и махнув охранникам, я вышел на дорогу, ведущую к деревне. Пройдя метров сто, нужно было свернуть на узкую тропку к лагерному пляжу. Я быстро стянул с шеи надоевшее колье, позволяющее мне имитировать женский голос, и кинулся туда, где ярко блестела на солнце синяя вода тихой речушки. Димон из первого отряда, штатный Нептун лагеря, успел уже установить на пляже стол и подвести розетки, в которые и следовало воткнуть имевшиеся в сумке провода. Так что, мне оставалось только все подключить и проверить звучание. Чем громче, тем лучше, так посоветовал Кощеенко. Кивнув Димону, я молча извлек из сумки технику.

— Юль, ну я на обед, — махнул мне разодетый богом молодой человек.

— Угу, — сквозь зубы отозвался я, что парень не смог различить перемены в моем голосе.

Он улыбнулся мне в ответ, и вскоре скрылся под тенями высоких берез.

Наконец-то за последние две недели я остался наедине! Никого в округе не было! И в ближайшие полтора часа никто сюда и не явится. Я живо стянул с себя опостылевшую водолазку и лифчик с двумя силиконовыми протезами, которые по идее предназначались для женщин, страдающих тяжелым недугом. Сняв парик, я почувствовал прохладный ветер, пробравшийся под слежавшиеся короткие волосы. Как мне надоело играть эту роль. Еще целую неделю строить из себя женщину. Я не выдержу.

Избавившись от юбки и обуви, я вошел в воду и первым делом вымыл лицо. Нет, нет, нет, я не женщина и не хочу ей быть. Прохладная речная вода бережно ласкала мое тело, когда я нырял до самого дна, а потом лежал, покачиваясь на волнах, на спине, глядя на пушистые белые облака и жмурясь от ослепительно яркого сияния Ра.

Выбравшись на берег, я, не обтираясь, лег на траву. Приятно чувствовать себя собой, а не кем-то другим. Как жаль, что эта радость продлится совсем недолго. Чтобы не обнаружить себя, мне придется опять надевать опостылевшую женскую одежду и прятать волосы под париком.

— Призрак Неба, — ой, видение, этого не может быть, чтобы вот так, рядом со мной звонким колокольчиком звенел голос любимой Маш-шу. — Или не призрак…

Я развернулся и увидел, что она, бросив мешок с вещами, сидя на корточках, с удивлением рассматривает валявшийся в траве наряд Юли.

— Маш-шу, — прохрипел я, поднимаясь на локтях, чтобы посмотреть в ее очаровательные карие глаза.

Откуда она тут взялась? Неужели боги услышали мои молитвы и сняли с нее заклинание, наложенное Ирой, и теперь она будет воспринимать меня как человека, а не бесплотное видение. Поймав на себе мой взгляд, девушка замерла, приоткрыв рот.

— Призрак… или нет… почему… — ее речь была бессвязна, словно она сама боролась с колдовством Семеновой.

Поставив себя на ее место, я понимал, какие терзания охватывают ее душу. Разум верит, что Неб жил задолго до ее рождения, и он никак не может оказаться вот тут, на берегу реки, и прикоснуться к ее дрожащим пальцам теплой рукой.

— Почему куда б я ни пошла, я встречаю призрак Неба? — прошептала, наконец, она.

— Маш-шу, я не призрак, я живой, — выпалили мои губы против воли.

Понимаю, она приехала сюда к брату, шла по дороге из деревни, и, скорее всего, она случайно увидела Юлю, то есть меня в ее одежде. Заклинание, наложенное Ирой, сработало безотказно: перед Маш-шу предстала не Шаулина, а мой призрак. Ясно, что раздираемая любопытством девушка решила проследить, куда отправится видение и чем займется. Так она и вышла к пляжу. Другой версии событий я придумать не мог.

— Жи-вой? — наклонив голову набок проговорила она и робко прикоснулась к моему еще мокрому плечу. — От-ку-да? Как? Не мо-жет быть!

— Может, но не знаю, как. Нетеру говорят, что так надо.

— Почему я вижу тебя белым призраком? — не унималась она, притягивая меня к себе.

Ее горячие губы оставили отпечаток на моей щеке.

— Я тебя чувствую. Ты живой. Но прозрачный. Как призрак! — прошептала она.

Если даже поцелуи не могут снять заклинание Ирины, что ж тогда способно развеять иллюзию? Время? Прошел уже почти месяц после моего появления в этом мире, а девушка все еще не воспринимает меня как живого. Не переборщила ли Семенова с магией. Моя волшебная сила подсказывала, что только я смогу снять колдовство, наложенное на несчастную девушку.

У нас чуть больше часа. Потом начнется праздник Нептуна. На радость детям. Сейчас все на обеде, никто не придет, поэтому можно попробовать заняться ликвидацией защитной магии.

Я крепко прижал к груди охнувшую от неожиданности девушку, задрав ей на талии тонкую белую кофточку. Маш-шу было отстранилась и покачала головой. Представляю, нечто бестелесное сковало вдруг ее движения. Она попала в плен к призраку. Но, спустя мгновение, она обхватила руками мою шею и припала к моим губам. Не знаю, что она ощущала, целуясь с призраком. Но Маш-шу вскоре повалила меня и легла сверху, прижимая мои плечи к траве. Она плакала, а я нежно гладил ее пальцами по щеке, размазывая слезы и краску для ресниц.

— Я живой человек, понимаешь? Живой! Не призрак и не видение!

— Я… — всхлипнула она, — верю, но вижу полупрозрачного призрака.

Мои руки легли ей на грудь, и я зажмурился из-за накативших слез, припоминая то утро, когда мы обнимались с ней на берегу Хапри. Ее круглые карие глаза, полные слез, смотрели на меня, а я ничего не смог придумать в ответ. Как замечательно, что она появилась здесь и сейчас. Пора распрощаться с ее заклинанием. Если не помогают поцелуи, надо идти дальше. Вдруг, ощутив близость живого тела, колдовство сдастся и даст разуму поверить, что я живой, а не бесплотный дух.

— Знаешь, — прошептала она, когда я, жадно целуя ее шею, расстегивал кофточку, — эта река, высокие камыши, яркое небо мне напоминает тот берег Нила… Хапри…

Нет, пейзаж отличался очень сильно: на другом берегу росли высокие изумрудные сосны непроходимого леса, неподалеку от того места, где мы сидели, в воде плавал полусгнивший понтон, и стояло две поблекших таблички 'Поведение на воде' и 'Не заплывай за буй'. И река была другой — лазурно-чистой, прозрачной, не то, что мутные от ила воды Хапри.

У нас схожие воспоминания. Это замечательно. Что-то в глубине сознания шептало мне, что победить защитное колдовство Иры мы сможем только вдвоем, поняв и простив друг друга. Иначе оно никогда не развеется.

Забыв обо всем на свете, я видел перед собой только ее, ощущал руками лишь ее горячее тело, наслаждался ее страстными поцелуями. Складывалось ощущение, что она уже понимала, как впивается ногтями в спину живого человека, а не призрака. Я чувствовал, как ей хорошо, мое волшебное 'я' проникало в каждую клеточку ее существа. О каком заклинании или иллюзии может идти речь?

Обессилев, я перевернулся на спину и взял за руку лежавшую рядом любимую. Она прижалась ко мне боком, и ее рука легла мне прямо на грудь, где бешено колотилось сердце. Я жадно вдыхал прохладный российский воздух и мило улыбался, поглаживая по затылку самого любимого человека на свете.

— Как ты тут очутился? — все еще не веря своим глазам, прошептала Маш-шу.

Я видел, что пелена заклятья спала, и теперь девушка не могла разобраться в произошедшем.

— Честно-честно, я и сам не знаю. Проснулся в квартире Юли. Хотел домой. Сказали, что нельзя.

— И замечательно, раз так! — она провела нежными пальцами по груди и животу.

— Мне тяжело здесь.

— Я рядом, — она улыбнулась уголками губ, — справимся. Привыкнешь.

И все же она никогда не хотела видеть во мне Владыку Обеих Земель. За что я ее и люблю. Всякая девушка способна на ласки и поцелуи. Но только единственная, Маш-шу, может понять мою душу. Когда она узнала правду, она отвесила мне пощечину, перед лицом смерти она звала меня 'Ваше величество' и не хотела принимать помощь. Но несмотря на это, любила всей душой. Будто знала, что я никуда от нее не денусь, а ее выходки только разожгут во мне огонь страсти.

Мы бы лежали с Маш-шу на берегу до вечера, обнимались бы и целовались, чтобы восполнить месяц вынужденной разлуки. И когда наши губы слились в очередном страстном поцелуе, рядом со столом, где стоял магнитофон, раздался знакомый голосок:

— Юля, я принесла диск с 'Фабрикой звезд'!

Я чуть не подскочил на месте и не выпалил тираду, состоящую из любимых слов гномика-матершинника, где цензурны только знаки препинания, завершив кудрявый оборот фразой: 'Какого Апопа ты сюда явилась? Маш-шу словно колючку проглотила. Выхода не придумывалось. Пляж, на нем разбросана ее одежда и вещи Юли, мы абсолютно голые и счастливые, — двенадцатилетняя Милли запросто поймет, что тут произошло, когда обратит на нас внимание. Пока она стоит с диском у столика, но если шагнет к речке… Жаль, что у меня нет способностей Иры Семеновой, чтобы отвести глаза и убедить девочку вернуться в лагерь. А ежели тут рядом Кощеенко… Тут же в памяти всплыли его слова о неподобающих инсценировках. Лучше об этом не думать и лежать тихо-тихо, вдруг обойдется.

Я осторожно перевернулся на спину и взглядом намекнул Маш-шу, чтобы она сделала то же самое.

— Юля? Ты где?

Я поднял голову. На лице озирающейся по сторонам девочки-русалочки в юбке из папоротника читалось полнейшее непонимание происходящего.

— Что вы сделали… с Юлей? — заметив меня, она резво подбежала к нам с Маш-шу.

Схватив первую, попавшуюся под руку тряпицу, и прикрывшись ею, я встал в полный рост. Вряд ли, пускай даже в не очень высоком худом мужчине с короткой стрижкой девочка узнает свою вожатую. Хотя, страх был: челка, взгляд, овал лица, — если Янсен наблюдательна, обязательно заподозрит. Оставалось надеяться, что она не ожидает карнавала с переодеванием.

— Девочка-девочка, гроб на колесиках ищет твою комнату, — скорчив страшную гримасу, прошипел я, закрывая спиной оторопевшую Маш-шу, — неужели тебя не учили не подглядывать за взрослыми?

— Дяденька… а что с Юлей? — она ткнула в тряпицу, которой я прикрывался.

Надо ж было так оплошать и схватить для этого клетчатую юбку якобы Шаулиной. Как бы сказал сейчас Иван Дураков: 'Спалился со всеми потрохами!

— Ничего! — успевшая одеться Маш-шу резко вскочила, закрывая своим телом девочке весь обзор.

Милли-русалочка, прижимая диск к груди, немного отступила, чтоб не врезаться носом в незнакомую ей девушку.

— Нашли единственный заброшенный пляж за деревней, а тут всякие девочки шляются! — пригрозила кулаком любимая.

Она с легкостью вошла в роль деревенской девки, решившей уединиться с парнем на берегу речки и покупаться голышом, и нахально напирала на Янсен. Еще несколько фраз, и Милли безо всякой магии поверит, что юбка вожатой ей привиделась, и бросится наутек.

— Юля, где Юля? — только и твердила настырная девочка.

— Не было тут никого! Пропала, небось! Ступай в свой лагерь, пока и тебя не похитили! — зная ситуацию в 'Березке', выпалил я.

Как и предполагалось, девочка вздрогнула и бросилась наутек. Сейчас она прибежит к Ивану и доложит, что меня похитили. В лагере начнется переполох. Праздник вряд ли отменят, чтобы не пугать детей. А когда Кощеенко и остальные явятся на пляж… Я уже успел полностью одеться, оставалось только застегнуть на шее волшебное колье. Когда все придут к речке, за столом будет находиться якобы пропавшая Юля.

— Маш-шу, — вздохнул я, — теперь нам надо придумать правдивую сказку о том, куда пропадала Юля, пока деревенская девка уединялась тут со своим другом.

Почесав подбородок, девушка задумалась.

— А ведь мы сами были такими же любопытными детьми, — протянула она, сев рядом с аппаратурой и перебирая диски с музыкой. — И мы не верили в сказки взрослых. Поэтому и эта девочка ни во что не поверит. А брат все поймет, когда увидит нас вдвоем.

Это точно! Я довольно улыбнулся. Иван сразу разберется, кто 'похитил' вожатую Юлю на полчаса, а потом вернул ее обратно.

— Машкаааа! — чумазый черт в короне из папоротника, выскочив из кустов, прижал к груди мою девушку.

Иван бежал к реке быстрее остальных, словно он заранее знал о приезде сестры. Обидно, но факт.

— Испачкаешь, — рассмеялась она, глядя на то, как дети изукрасили гуашью Дуракова.

Пока полная счастья Маш-шу рассказывала брату последние московские новости, я, покрасневший до кончиков ушей, сидел за столом и изучал музыкальную аппаратуру. Занятные коробочки, в которые необходимо вставлять диски и кассеты, оказались не так сложны в обращении, нежели я предполагал. Немного потренировавшись выбирать песни, я вскоре обнаружил, что моя магия помогает определять на кассетах начало и конец треков. Удобно, а то помнится, как диджей Вася на дискотеках вечно невпопад песни включал. Оставалось только разобраться, что да когда проигрывать. Нужно веселиться — прекрасно, изучаю список и помечаю названия, которые как нельзя лучше подходят к нашему сегодняшнему празднику. Учись, Вася, на этот раз не будет ни одной невпопад включенной песни, еще попросишь меня проводить дискотеки!

— Кстати, — Дураков оперся ладонью на крышку стола и посмотрел мне в ясные серые глаза, — тут Милли шепталась с девчонками, будто на берегу деревенскую парочку застукала и нашла брошенную одежду Юли.

Девушки всегда горазды посплетничать. Вспомнить хотя бы болтливую ткачиху Нехтнефрет, которую за ее длинный язык мой старший брат прогнал из дворца, но и после этого она не перестала рассказывать о нашей семье всяческие небылицы. Следовало ожидать, что Милли тут же расскажет о застуканной парочке первому встречному.

— Все уж думали, похитили тебя. Как выкручиваться будешь? Где деревенский пацан?

— Кощеенко сплетню знает? — сухо спросил я. — А Марго?

На оба вопроса Иван помотал головой. Это хорошо, но ненадолго. Уже к вечеру обросшая подробностями невероятная история станет главной сплетней 'Березки'. Из ситуации один выход — устроить незабываемый праздник, после которого Милли не вспомнит о произошедшем казусе. Не то девочка с легкостью догадается, куда пропадала Юля и кто тот самый деревенский паренек.

— Праздник на носу, Кощеенко катамаран для Нептуна заказывает. Вон, поглядите на него. — Иван махнул в сторону тропинки.

Да, что правда, то правда: пока праздник не закончился, никто не станет лезть к начальнику со сплетнями о Юле Шаулиной.

Из лесу вышел Ипполит в сопровождении шикарной свиты: Властителя вод Речных из первого отряда, Катьки-предводительницы русалок и Кости — помощника Ивана Дуракова по укрощению малолетних чертей. Остальные взрослые собирались привести детей к самому началу праздника.

Кощеенко, не обращая внимания на нас и нашу гостью, прошел на понтон и там ждал, пока со стороны деревни не приплывет катамаран. Дряхлый старик, хозяин плавсредства, отдал водный велосипед Ипполиту Матвеевичу под расписку, а сам направился передохнуть под металлическим грибком на пляже.

— И чтобы дети его в речку не кинули, — наставлял начальник подчиненных, показывая в сторону старика.

По сценарию праздника купаются все, кроме ответственного за музыку. Получается, еще и деревенского дедушки.

— Как же, как же, — хихикнул в кулак Иван-черт, — детвора сперва скромняг от грибков купаться потащит.

Хорошо, что директор не слышал этого комментария, не то вечером Марго бы снова разбиралась с нелестными фактами из наших характеристик.

— Значит так, Иван, Константин, — сказал Кощеенко, подойдя к чертям, — ваши нечистые дивизии прячутся вон в том пролеске. Когда они явятся с Николем-Лешим — отведите прямиком туда. Русалочки — вон за тем кленом, Катерина. А вы, Шаулина, включите пока что-нибудь русское народное, ну, Сердючку, например.

Насколько я помню, Андрей Данилко, который тоже из-за конспирации переоделся в женщину, — это украинский исполнитель. Но раз Ипполит считает его русским народным, включу. Маш-шу изо всех сил сдерживала смех. А когда начальник ушел отдавать последние указания перед праздником, я исполнил таки его просьбу, чтоб не нарываться на еще большие неприятности. Благо, что Кощеенко пока ничего не сказал про неизвестно откуда появившуюся златовласую красавицу. Не нравился мне этот праздник с самого начала. Чувствовало сердце неладное. Боги, почему вы оставили меня одного в этом логове?

Солнце сверкало ярко, словно приветствуя толпу участников лагерного ритуала, и играло ослепительно-белыми бликами на речной воде. Дети галдели, перекрикивая голосистую Веерку Сердючку с ее 'Це, горилка! Как эта песня относилась к празднику — я не понимаю. Но раз Кощеенко захотелось услышать голос украинца, то пусть его душа порадуется. Будь на то моя воля, притащил бы замшелый баян и исполнил бы гимн богу солнца. Но ведь не поймет и в очередной раз осерчает.

Ипполит Матвеевич, воткнувший в свой деловой костюм не один десяток папоротников, больше походил на огородное пугало, нежели на ведущего ритуала. Высоко задрав нос, он гордо вышел в середину понтона и объявил в мегафон, что он нынче в роли Ундины.

— Да уж, лучше бы девушку-русалку вместо себя поставил, — прыснула в кулак Маш-шу, — а то его соломенная коса…

— Мы пригласили вас сюда, — начал вещать Кощеенко, — где тихо плещется вода…

Тут я согласно сценарию включил еще одну 'русскую народную' в понимании Ипполита песню 'Море зовет'. С громкостью я перестарался, и музыка заглушила окончание стишка Ундины-трансвестита. Он махнул в мою сторону, и я понял, что песню нужно поставить в разы тише. И только когда вопли о зовущем море и поющей волне несколько стихли, страшная Ундина сказала еще пару слов для рифмы и пригласила всех на праздник шумный и веселый. Старичок в тельняшке, что привез катамаран из деревни, прыгал рядом с директором и покрикивал в мегафон, что это 'праздник царя морского дна, преславнейшего Нептуна!

Маш-шу, специалист по древней истории, сдавшая месяц назад экзамены по соответствующей тематике, закрыла лицо руками и уткнулась носом в мое плечо. Да и если посмотреть на стоявшего на понтоне Ивана, он покусывал нижнюю губу, чтобы не рассмеяться от сложенных ни кем иным как Паршивичем, стихов.

— Не могу я смотреть на этот маразм, — сдавливая смех, шептала моя любимая.

А Ундина, то есть, Ундин, вещал на весь пляж нескладный стишок:

— Ему подвластны океаны, моря и реки, водоемы (особенно Химкинское водохранилище), — комментарий Кощеенко произнес чуть слышно, — он входит в дом ваш через краны, с его стихией все знакомы!

И тут за спиной у самозваной Ундины взмыл в воздух столб воды, что-то сбило артиста с ног, и он уронил мегафон. Обескураженный дедок отскочил в сторону, спиной к пляжу, что все зрители: скучающие мальчики из старших отрядов, медсестра и работницы столовых, — могли прочитать приклеенную на скотч записку 'Пятнадцатилетний капитан'. А пока обслуживающий персонал лагеря, открыв рот, читал надпись на спине, Ундина упала в реку, а на 'ее' месте возник высокий стройный парень в камуфляже. Он ловко подхватил мегафон. На его бледном лице проскользнула чуть заметная улыбка. О, нетеру, вы не оставили меня!

— Я, правда, не Нептун, а повелитель московского гор-вод-узла, Се…

Молодому человеку (это я только знал, что он бог) под ноги прыгнула мокрая черная кошка. Так кеметский повелитель вод отправился вслед за Ундиной, собирающей папоротники со дна речного. О, Баст! Ты всегда неотразима!

Кошка вдруг встала на задние лапки и в мгновение ока превратилась в изящную невысокую девушку с черной косой до пояса. Курильщики Вовочка и Петечка, взглянув на нее, даже дымом поперхнулись. Поправив красный купальник, прикрывающий минимум тела, она искоса посмотрела на остальных и тихо сказала в оставленный мегафон:

— Простите, уважаемые, деревенский водопроводчик Себекихин напился.

— Это Баст и Себек, — шепнул я любимой, — раз они явились столь неожиданно, быть беде.

Маш-шу встрепенулась, вглядываясь в черты лица выскочивших из воды личностей, словно она когда-то с ними встречалась, а теперь припоминала.

— Нет, все совсем не так, — сказала брюнетка, подойдя к моему столику, — этот Кощеенко своей хвалебной песнью по ошибке призвал нетеру. Мы испугались, что у вас проблемы.

Я не спускал с ее глаз, и меня мало волновало, будто со стороны это выглядело так, словно Юля Шаулина влюбилась в девушку. В первую очередь я видел в Баст богиню, спасшую меня от смерти. И во вторую. И в третью. И так далее.

— Кстати, спасибо, что пришли, — учтиво улыбнулся я, — мне нужно будет показать вам одну женщину. Ночью.

— Хорошо, Неб, — шикнула Баст, — но только сегодня. У нас много работы в Москве.

Пока мы разбирались с непрошенными гостями, вечно молодой пятнадцатилетний капитан не позволял празднику сорваться:

— И вот сегодня морской бал, преславный наш Нептун созвал…

— Только не зовите Нептуна на это недоразумение, — закрывая рот рукой, хохотала чуть ли не вслух Баст, — устроившись неподалеку от музыки под березой.

Да, представляю, как разгневается настоящий бог, если узнает о таком странном детском празднике, к тому же со стихами Паршивича.

Пока старик читал хвалебные речи древнеримскому божеству, Себек в обнимку с Кощеенко-ундиной вышли на берег. Покровитель фараонов набалтывал начальнику на ухо, что он, дескать, фотограф, которого заказали родители одной девочки из четвертого отряда, и что он хотел снять праздник с разных ракурсов. Кощеенко, казалось, повелся. А как же, у богов есть немалые способности уговаривать людей. Они и не заподозрят, что произошло нечто из ряда вон выдающееся.

— И в жаркий летний полдень мы спешим воздать ему хвалы! — сиплым голосом завершил речь старичок-капитан.

— Так, где там 'А я маленькая мерзость'? — листал я треки. — Ага, вот оно…

Под эту песню на пляж выскочила целая свора чертей из ближайшего пролеска, возглавляемая Иваном Дураковым и его помощником Костиком. В руках мальчики-проказнички держали кто картонные поганки и мухоморы, кто листья папоротника, а кто — баночки с гуашью. Те, кто были с красками, побежали к зрителям, пытаясь разукрасить их.

Когда чертовская братия исполнила весь танец, по тропинке, ведущей из лагеря, выскочил вожатый Коля из второго отряда. Напялили на него костюм здешнего национального героя Гарри Поттера: плащ вроде черной простыни, только не заштопанный, и мятую шляпу с широкими полями. Размахивая веником, насаженным на кривую березовую ветку с листиками, он начал читать свою речь:

— Я туча, туча, туча, я вовсе не медведь! — как можно более грозно вопил парень, пробегая мимо зрителей. — Громыхаю-грохочу, я над вами хохочу!

Что не медведь, и так понятно. Грохот у него раздавался только благодаря трем консервным банкам, привязанным к подолу плаща. Что до смеха — дело до него не доходило. Как понимаю — это главный злодей праздника, ряженый слуга Апопа. Кощеенко стоял спиной к реке и аплодировал таланту вожатого, когда тот старательно отыгрывал роль грозовой тучи, и всего лишь два раза подсмотрел в шпаргалку, пришитую к левому рукаву заботливой Марго. Кстати говоря, наша начальница предусмотрительно осталась в лагере, чтобы не участвовать в этом подозрительном действе. Напоследок слуга Апопа совсем не грозным голосом прочитал: 'Не полезете вы в воду, всем испорчу я погоду! Очевидно, что эта фраза повергла многих далеко не в ужас. Маш-шу сидела на траве, скрестив руки на животе, задыхалась от смеха. Судя по всему, даже ей не доводилось лицезреть столь веселого наигранного ритуала.

— Погоди, — шепнул я ей, — я тут шутку одну выдумал.

Улыбнувшись себе, я включил песню 'Девочка сэконд-хэнд', когда по той же тропинке в сторону грозной тучи вышла Дуня, деревенская девушка-напарница Коли, одетая в блестящий купальник и сверкающий на солнце серебром парик.

— Спасибо, очень своевременно, — хлопнула меня по бедру Маш-шу.

Парни из первого отряда, флиртовавшие со скуки с молоденькими кухонными работницами, от души рассмеялись над девушкой, которой по сценарию предназначалась роль молнии. Один лишь Кощеенко пригрозил мне пальцем. Ничего, это еще не последний подарок в моей подборке.

— Я сверкаю и блистаю, поразить вас всех мечтаю неземною красотой! — чеканила девушка по бумажке.

— Восемьдесят пять — семьдясят — девяносто пять, — хихикнул кто-то из толпы, ну и глазомер же у него, по мне так просто некузистая фигурой девушка с миловидным личиком.

— Электрический разряд поражает всех подряд! — вскинув руки к небу, произнесла Дуня и бросилась играть в догонялки со всеми участниками праздника.

Ее тучка-напарник не отставал.

Жаль, что эту роль исполняю не я. Не то б сковал тут половину лагеря Цепями Справедливости, они очень сильно походят на молнии, а выглядят реалистичнее. А то Дуне приходится импровизировать с блестящими пушистыми хвостиками, которые Маш-шу назвала новогодней мишурой. Погоня началась серьезная, даже мне пришлось вскочить с табуретки и, взяв любимую за руку помчаться наутек сначала от чертей, потом от тучки, а когда очередь дошла до пухленькой для своего небольшого роста молнии, я припустил так, что остановился на краю понтона, чуть не свалившись в реку. Тем временем обсохшая на солнышке Ундина продолжала причитать, мол, в грозу к Нептуну на бал никто не отправится, и только юный морячок, почесывая седую бородку, шептал:

— Надо вызвать добрых фей, и они чудесным пеньем вмиг исправят положенье!

В этот момент я отпихнул от себя вожатого Николая и, кинувшись к столу с магнитофоном, включил королёвскую народную 'Маленькую страну', под звуки которой из пролеска показалась Катерина и два десятка русалочек.

Старичок, упав на колени, вопил:

— Разгоните злые тучи и станцуйте с нами лучше!

Но к этому моменту песенка закончилась, и девочки пошли в пляс уже под куда более зажигательную 'Восточную сказку'. Я взял Машу за руку и тоже решил вспомнить кеметское прошлое. А черти и зрители, не обращая внимания на выученный девочками номер, пустились в пляс.

— Два прихлопа, три притопа, поворотец, ан, де, труа, — суфлировала Катенька своим девочкам, хлопая в ладоши, и те послушно повторяли за ней заученные движения. Некоторые путали лево и право.

И только Милагрес, невзирая на толпу, отплясывала нечто, соответствующее музыке. Ей бы да в мой дворец танцовщицей. Но, увы, невозможно.

Как только песня закончилась, все разбежались по местам, а Предводители чертей, взрослая русалка, Ундина и морячок взошли на понтон.

Катя достала из лифчика мятый листочек и принялась читать в мегафон длинную скучную речь, якобы 'заклятье изгнания Грома'. Ну кто так изгоняет стихию? Ни рифмы, ни ритма, ни вдохновения! Ясно, Паршивич. Случись сейчас над речкой настоящая гроза, вопли этой девушки никак не помогут отвести непогоду. Закончила вожатая традиционной фразой:

— Царь Нептун в свои владенья входит нынче без стесненья!

Но никто кроме меня не заметил, что в этот момент вода у понтона стала чернее ночи, и по волнам начало расползаться пятно, поблескивающее разноцветными звездочками. И только черная кошка, сидящая у меня в ногах, повела ухом.

А радостная Катя продолжала:

— Солнце светит в чистом небе, и вода струится в беге, манит чистой красотой и манит: 'Плыви, друг мой!

Девушка отошла назад вместе со всеми, кто стоял рядом, а Кощеенко объявил: 'Купаться всем! Черти и русалки смешались в одну большую кучу-малу и бросились в ручку смывать боевую раскраску. И только мы с Маш-шу угрюмо смотрели на все это сомнительное развлечение под звуки песни национального героя Мой-до-дыра. В двух десятках метрах от нас так же настороженно стоял на понтоне черт Иван в длинной заштопанной в нескольких местах мантии, пока его не сбросила в воду Предводительница русалок.

И тут началось нечто странное. Вода в реке вдруг закрутилась, образовав большую черную воронку, в центре которой оказался Иван Дураков. Остальных отдыхающих раскидало в стороны, и они сидели кто на коленях, кто на корточках, открыв рты. Ребята из старших отрядов, которым детские игрища не доставляли удовольствия, плескались у противоположного берега, но и они тут же выбежали из воды, когда увидели, как черная воронка с вожатым плывет на самую середину реки и закручивает парня, увлекая его под воду с головой.

— Ваня! — в ужасе крикнула Маш-шу, закрывая рот ладонями.

И только вожатая Катенька была спокойна. Опустив веки и наслаждаясь процессом, со счастливой улыбкой на лице, она читала стихи Паршивича, пришедшиеся как нельзя кстати:

— Ах, незваные вы гости! Впрочем, милостиво просим: праздник наш не нарушая, вместе с нами плыть, играя!

Но на волшебные слова ряженой Предводительницы русалок, воронка перестала крутиться, и, обнимая Ивана за плечо, оттуда вылезло сине-зеленое существо с дрэдами из водорослей.

— Продолжайте свои игрища, — булькающим голосом произнесло оно, крепче прижимая ко рту программиста прямоугольный зеленый квадратик, очень похожий на скотч, — я только заберу у вас Ивана Дуракова.

— Ну уж нет, — нарушая все сценарии, крикнула Маш-шу и бросилась на понтон.

Она бы поплыла на спасение брата, если бы я ее не опередил.

Не задумываясь, я дельфинчиком спрыгнул в воду, и тут же от трения с головы слетел парик, который, второпях одеваясь, я забыл перевязать ленточкой. Но конспирация больше не интересовала меня, надо спасать напарника, а не развлекаться на сомнительном ритуале. Под водой я стянул и мешающую футболку, а затем, вынырнув и вдохнув побольше воздуха, направился к воронке, образованной не подставным, а взаправдашним водяным.

Через мгновение я заметил, как рядом со мной рассекая волны мчится крокодил. Воронка удалялась все дальше от пляжа вниз по течению, но мы с нетеру не собирались оставлять все, как есть.

Маша стояла, закрыв рот руками, и чуть не плакала. Она-то понимала: все произошло не по сценарию Паршивича. Кто-то воспользовался случаем и решил похитить ее брата. Остальные продолжали веселиться, словно водяной не просто выкрал интересующего человека, но и наложил искусный морок на толпу. Впрочем, если прочитать сценарий юного поэта из третьего отряда, то перед появлением Нептуна и происходило изгнание самого главного черта. Эк, рассчитала все нечисть! Словно Паршивич — их человек.

— Вот и скрылись злые гости, ну а мы прощенья просим, — поклонившись, сказала Катя, — за их злое нападенье и продолжим час веселья!

Как цинично с ее стороны. Хотя я ее не осуждаю. Вполне возможно, ей кажется, будто Ивана увозит на катамаране 'пятнадцатилетний' капитан, и вожатый после праздника вернется к ужину в лагерь. Но об этом я расспрошу ее позже, а пока надо спасать товарища.

— Бал морской мы продолжаем, в воду всех вас приглашаем! — перебил ее старичок-морячок.

Когда я последний раз обернулся в сторону пляжа, черная кошка ткнула лапкой в магнитофон, и громко заиграла задорная песня 'Рыбка-рыбка, не простая, рыбка-рыбка-золотая'. Маш-шу, понурив голову, не ожидая ничего хорошего, брела прочь с понтона. Милли и пара чертей пытались сбросить ее в воду, но в результате это она их отправила покупаться. Даже на расстоянии я поймал себя на мысли, что сердце любимой предчувствовало недоброе.

Она подняла промокший черный парик, мою неумелую маскировку.

Как мне потом рассказали, дети и Кощеенко веселились, там и приплыл Димон-Нептун, прочитал несколько стишков, перекрикивая голосистую русскую попсу, а потом опять все бросились купаться и обливаться.

Пока лагерный народ развлекался, полностью отдавая себя ритуалу, в реке разразилась целая баталия: кеметский водяной против русского. Они нападали друг на друга магией, стараясь выбросить противника на берег. Пока Себек отвлекал фольклорную нечисть, я попытался подобраться поближе к Ивану, чтобы вытащить его из омута. Но течение, созданное Водяным, не позволяло: либо самому туда же, либо уплывай подобру-поздорову. И тогда я решил искоренить зло и помочь нетеру в борьбе с речной нечистью.

Я поднырнул и схватил Водяного за лодыжки, что тот не мог передвигаться.

Холодное, почти ледяное склизкое тело испустило воду под таким напором, что меня могло запросто отбросить на десяток метров, не схватись я за подтяжки Водяного. Они растянулись супротив всем законам физики нашего мира, ясно, волшебные. Но так называемый закон Гука никто не отменял, поэтому я, вцепившийся в резинки мертвой хваткой, изо всех сил налетел на врага, выбив из воды его, а заодно и читающего заклинание Себека. Я не успел ничего сообразить, как мы трое свалились под растущей у самого берега ивой, и мой кеметский покровитель растворился в воздухе, словно его тут и не было.

В голове гудело. Я обтер пот с ушибленного лба и бросился в реку, однако, спасать уже было некого. Омут мигом исчез, поглотив в себя моего единственного друга.

— Иван! — крикнул я, ныряя туда, где только что барахтался Дураков.

Но тела на дне не обнаружилось, ровно как и следов от воронки.

— Порождение Апопа, — пнул я под бок бесчувственное тело Водяного.

Синекожий толстячок перевернулся набок, и из кармана его штанов выпала блестящая баночка. Любопытство победило, и я решил поднять вещицу да изучить. Приучен я к кремам и притираниям, падкий я на подобные сосуды. Однако в потерянной фольклорной нечистью банке что-то звонко гремело: то ли камни, то ли бусины. Я повертел сосуд, разглядывая аккуратно приклеенную этикетку с изображенной на ней желтой короной.

- 'Царевна Лягушка', - прочитал я над изображением, — пятьдесят капсул. Способ применения: одна капсула после еды. Показания к применению: несчастным девам, желающим выйти замуж за Ивана-царевича. Побочные эффекты: царевичу нужна только одна невеста.

Ну и ерунда! Приворотное зелье! Мне оно точно без надобности, сам когда-то был царевичем и замуж за коллегу не собираюсь. Но как наемник отдела странных явлений я просто обязан изъять этот предмет в качестве улики, даже если не представляю, каким образом это используется.

Я спрятал баночку в карман мокрой юбки, и лишь потом начал приводить нечисть в чувство.

— Юля, Юля! — звонкий детский голосок летел по сосново-березовому лесу.

И только тут я в ужасе посмотрел на себя: без парика, с голым торсом, в женской юбке, — кошмар! Еще мгновение, Милли выскочит к реке и рассекретит меня. И кем мне ей представляться. Уже не пройдет: 'Зови меня просто Юля! Неб? Да, у девочки тоже не русское имя, но ему не три тысячи лет как моему. А если полностью, со всеми титулами? Немного обескуражит как Саурона, но в ужас не повергнет. Психика у людей будущего крепкая, наглость и самоуверенность чрезмерны, они даже не боятся быть скормленными крокодилам, им страшнее попасть под машину или вывалиться из само-лета. Что-то не о том я думаю. О, боги, вы скрылись так не вовремя. Опять приходилось действовать наверняка. Я вскочил, забыв о Водяном, и спрятался за широкий сосновый ствол. Найти меня не составляло труда. Оставалось надеяться на удачу. К берегу вышли светловолосая девочка в розовой футболке, Янсен, и, к счастью, Маш-шу. Я расслабился и опустил веки, передавая любимой мысль: 'Уведи ее подальше от сосны! Краем глаза я заметил, что подруга кивнула, остановившись на придавленной мокрой траве. Стоило отвлечься на мгновение, как водяной дух пропал без следа.

— Милагрес, — тихо сказала Маш-шу, — ступай в корпус, я найду их обоих, поняла? Все, не следи за мной.

— Нет, — уперлась, как осел, девочка. — А если тебя похитят как Аню и Наташу?

— Это. Мои. Личные. Проблемы! — отрезала девушка.

От липучки Милли ей избавиться не удалось, поэтому обе они ни с чем отправились в лагерь. Я, словно чудовище лесное, крался за ними следом. Мне нельзя появляться в 'Березке' в таком виде. Поэтому я кинул любимой еще одну спонтанно возникшую мысль: 'Маш-шу, пусти слух, что Вова с Петей спрятали в тайнике литр водки!

'Зачем? — пожала плечами девушка, даже оборачиваясь в мою сторону. 'Мне нужно всех занять делом! Пусти слух! — ей-то я мог не бояться открывать свои планы. В лагере предстоял веселый вечер. А если Кощеенко проведает о слухе- такую антиалкогольную лекцию устроит, что мне можно будет спокойно бродить по лагерю часами.

Оставалось только положиться на артистизм Маш-шу. Помнится, она обвела вокруг пальца мою коварную сестру, Меритатон поверила, что Маш-шу — обиженная мужчинами девочка, готовая заплатить кровью за мою с Иваном смерть.

— Милагрес, только тихо, — начала разговор любимая, когда они остановились напротив раскрытого окна сторожки Трофимыча, а я затаился в ближайшем кусте. — Я тут видела, как два мальчика: высокий блондинчик и щупленький шатенчик в футболках с найтвишем, — тащили в лагерь бутылку с водой. Почему-то запечатанную акцизной маркой.

Девочка нахмурилась. Ясно, ей нет никакого дела до пьянства в старших отрядах. Если она отвернется и уйдет — окажется права. Только Маш-шу рассчитывала вовсе не на Милли.

— Водка в лагере? — чавкая, из окошка высунулся Трофимыч.

Прожевав бутерброд, он вытер бороду рукавом и обратился к девушкам.

— Может, мне показалось, — наигранно говорила Маш-шу. — Но проверить стоит.

— Так, беги и доложи Кощеенко, — обратился дед к Милли, и та пустилась, сломя голову, по тропинке, ведущей к штабу.

Замечательно, одним свидетелем меньше. Дед тем временем интересовался, откуда взялась незнакомая девушка, а моя любимая что-то тихо ему втолковывала. Наверняка, она говорила о том, что приехала в гости к брату. Она завела старика на территорию лагеря, потом из сторожки вышли двое охранников, и все четверо направились к корпусу старшего отряда.

Жалко Вовочку и Петечку, несладко им придется из-за моей игры в поиски дурман-жидкости, но иного способа проникнуть в корпус я изобрести не смог. Вечерело, и в воздухе веяло прохладой, и сидеть в лесу практически без одежды я очень не хотел. У меня и так уже несколько дней хрипело в горле от простуды. Не для того я спасался от смерти, чтобы замерзнуть под забором 'Березки'.

Между тем, в лагере все оживилось. Из корпусов бежали вожатые, на пороге штаба появились Кощеенко, Марго и Милли. Охранники разбежались. Маш-шу в компании Трофимыча сидела на скамейке рядом с качелями, и о чем-то судачила со стариком. Когда я заметил, что мой отряд покинул корпус вместе с Костиком, я, скрестив руки на груди, бросился к этому строению. Забегать по ступенькам — это привлекать к себе лишнее внимание. Поэтому я выбрал путь через окно.

Моей ошибкой стало то, что я не удосужился посчитать число ребят, вышедших из корпуса. Очутившись в одной из комнат мальчиков, я нос к носу столкнулся с обескураженным стихоплетом Паршивичем. Решив сыграть на неожиданности, я спрыгнул с подоконника и бросился бежать к себе. Оставалось только надеяться, что мальчишка не успел разглядеть длину волос и прочие особенности…

Маш-шу пришла ко мне спустя четверть часа. Она тихонько постучала, и я, почувствовав ее присутствие, отворил дверь. Она скользнула в комнату и тут же заперла за собой. Забравшись с ногами на провисающую кровать с плетенной сеткой, я пригласил любимую сесть рядом.

— Что с Ваней? — чуть не рыдая, спросила Маш-шу, положив руку мне на плечо.

Я смотрел на нее пристальным тяжелым взглядом и ничего не мог говорить: настолько все было плохо. Мне даже не досуг переодеться с тех пор, как заперся в комнате.

— Понятно, — опустила она голову.

— Он жив, — сказал я как можно более уверенно, хотя сомневался в собственном утверждении.

Маш-шу раскрыла сумку и достала оттуда шерстяной свитер.

— На, согрейся.

— Спасибо.

Я накинул предложенную одежду рукавами на плечи, что ее тепло согревало спину.

Получается, Водяной не терял сознание. Как только я отвлекся, он поспешил скрыться в реке. Себека, скорее всего, перенесло куда-то в другое место. Впрочем, судьбы этих двоих меня не интересовали. А вот Иван. Радовало одно — в момент похищения рядом не было вампирши, поэтому оставалась надежда, что мой друг жив и здоров. Правда, его исчезновение несколько выбивалось из череды происшествий с девушками.

— Значит так, Маш-шу, — решительно сказал я любимой. — Ты завтра же уезжаешь в Москву и ничего не говоришь Иринке. Ни слова. Ни намека. Улыбочку. Кстати, почему она сама не приехала?

Маш-шу попыталась изобразить на лице счастливую гримасу.

— Ваня ей что-то обидное ляпнул в последнем телефонном разговоре.

— Например?!

— Будто он ее волшебницей принять не может. Считает, что не уживутся. И поэтому предпочел разлюбить.

— Идиот, — процедил я сквозь зубы, но тут же повеселевшим голосом добавил: — Ничего, скажи Ире, чтобы не расстраивалась, я ее дураку разум на место верну!

Маш-шу кивнула, но на ее лице все еще запечатлевалась трагедия. Появись она в таком виде перед Ирой или в отделе, все тут же заподозрят неладное. И я снова пожалел, что не обладаю магией внушения. Приходилось довольствоваться подручными средствами:

— Вспомни тучку и молнию с сегодняшнего праздника.

Это заставило Маш-шу натянуто улыбнуться.

— Эх, не дело. К родителям езжай. И с Ирой не встречайся. Ладно?

— Я не оставлю тебя одного в беде. А если и тебя похитят? — шепнула Маша, припав к моей щеке: такая желанная и нежная.

Мне так хотелось снова забыться и провести с ней незабываемые счастливые минуты, я уже чувствовал, как ласкаю ее бархатистую кожу, целую в губы и… мне плевать на елозящую металлическую сетку, что прогибается почти до пола под весом одного тела. Нет, как бы я ни хотел забыться в объятьях любимой девушки, на работе этого делать не стоит.

Я только поцеловал ее, застегнул ей кофточку и, положив руки на плечи, сказал, глядя в глаза:

— Уезжай, пожалуйста, я не прощу себе, если с тобой что-то случится!

— Нет! — отрезала она.

Ее глаза говорили за все. Она не отступится. Она любила нас с Иваном, пожалуй, одинаково сильно. И не простит себе, если с нами произойдет что-то ужасное. Мы молча стояли друг напротив друга. Удручающая тишина давила. Но ее нарушил тихий скрип половицы в коридоре. Мы с Маш-шу мигом обернулись в сторону двери.

— Кому-то не спится! — я чуть не выскочил в коридор, напрочь забыв о парике и остальной конспирации.

— Неб! Ты… — вскрикнула девушка, извлекая из сумки непросохший парик.

Как легко быть собой, а не изображать другого человека. Юркнув в бесформенный свитер, под которым не видно груди любого размера, я нахлобучил на голову растрепанный мокрый парик и вышел в коридор.

Из комнаты девочек на цыпочках кралась Милли в длинной белой сорочке, таща за руку толстушку Женю.

— Поторопись, — ныла первая, — скоро полночь, и мы не успеем вызвать Пиковую Даму, как и вчера, позавчера, неделю назад… Мы должны узнать, кто похищает вожатых!

Неужели Милли? Получается, это она взывает к вампиру?

Девочки, спускались в подвал корпуса. Женя несла грязную подушку, на которой аккуратным почерком отдыхающие предыдущих смен не только в деталях описали обряд вызова нечисти, но и оставили для анналов лагерной истории даты, когда и кто отдыхал и спал на подушке. Милли то и дело оглядывалась назад, словно чувствовала слежку.

Я двигался осторожно, как юркая кошка. Магия помогала предугадывать, куда пойдут неугомонные любительницы детских легенд, и какая из половиц норовит поскрипеть в самый неподходящий момент. И только когда Милли прикрыла за собой дверь в подвал, я бегом спустился туда и остановился под широким проемом, заглядывая в щелку.

Нужно действовать. Сегодня или никогда. Ясно, что вместе с лагерной нечистью придет и моя сестра-вампир. Я обязан снять с нее проклятье ахетатонских жрецов и отправить ее душу на камышовые поля, где она и найдет покой. Жаль, что нетеру, столь неожиданно явившиеся в разгар праздника, бесследно исчезли. И теперь, чтобы воплотить задуманное, мне необходимо будет вернуться в прошлое, когда мои боги имели власть и силу, чтобы снимать наложенные проклятья. Перенестись в древность невозможно — это говорили все, кому не лень. Иван очутился в Уасете только благодаря программе, написанной одним из высших. Но у меня нет при себе компьютера (к тому же я не умею им правильно пользоваться), да и программа господина Локи оказалась одноразовой. Будто Иван не пробовал вернуть меня с ее помощью? Ничего! Глухо. Оставалась трепетная надежда на магию. Стоит попробовать пройти через Лес Судеб или другое соседнее подпространство. Главное, при переходе не столкнуться с моей бабушкой Джуоо. И последнее, увы, зависит вовсе не от меня.

Пока я раздумывал о способах проникновения в прошлое, я продолжил следить за девочками.

Они водрузили доску на сломанный холодильник и поставили туда зеркальце в розовой рамке. Женя принялась рисовать лесенку зубной пастой.

Что за глупый обряд! Девочки хотят почувствовать себя колдуньями. Не имея никакой силы, они повторяют описанные кем-то в кустарных манускриптах действия и ждут чуда. Это просто игры, которыми решила воспользоваться вампирша, чтобы насытиться. Люди, поистине обладающие магическим даром, никогда не станут его расходовать на подобные игры. Помнится, мы с братом и сестрами в малом возрасте обнаружили у себя способности к колдовству. Но ни один из нас и не порывался вызвать чей-то дух исключительно ради забавы. Однако дети некоторых служанок, помнится, играли в колдунов и придумывали всяческие бессмысленные обряды и ритуалы. Чем меньше в тебе магии, тем сильнее хочется ее заполучить. Оно и понятно. Лично я был настолько счастлив, пока моей силой пользовалась Юля Шаулина.

Милли с распущенными волосами, одетая в длинную белую сорочку, и правда, походила на колдунью. Оставшиеся после Дня Нептуна ромашки в прическе девочки только дополняли ее образ. Зато ее сообщница в пестрой пижаме совсем не соответствовала канону 'облик ведьмы'. Женя сидела на полу и надувала пузыри из жвачки, когда Янсен плясала вокруг зеркала, причитая:

— Пиковая Дама, появись!

Я посмотрел на часы, висевшие над головой у Жени — без одной минуты полночь. Глубоко вздохнув, я попытался припомнить все те чувства и эмоции, что мне довелось ощутить при переносе Маш-шу в Москву. Думаю, я готов. Интересно, чем встретит меня Кемет. В какой год я попаду? Доведется ли повидать кого-нибудь из сестер? Или мне придется нос к носу встретиться с собой.

По одну сторону двери две девочки впялились в зеркало, а по другую — я отсчитывал последние секунды до полуночи.

— Началось! — шепнул я себе под нос.

Сильный ветер, несущийся с улицы, чуть не впечатал меня в дверь. Девочки-ведьмочки повскакивали с мест, когда мощный поток черной энергии ворвался в их логово.

— Пиковая Дама? — еле шевеля онемевшими губами, хором спросили они.

Черное облако закрутилось вокруг запыленного зеркала. Девочки в ужасе закрыли глаза. И только когда грохот улегся, они увидели результат их сеанса спиритизма.

В зеркало смотрелась не очень высокая темноволосая женщина в черном сарафане, расшитом золотыми нитями. Волосы она спрятала под русским народным убором, а лицо старалась не показывать.

— Вызывали? — не оборачиваясь, спросила она у них.

— Д… да, — заикаясь, ответила Милли.

Женя до такой степени испугалась, что решила немедленно ретироваться из подземелья, и спиной вперед ползла к двери прямо на меня, стоящего в проеме.

— Хорошая девочка, уважаю, — Дама повернулась и посмотрела в глаза Милагрес.

Женщина провела пальцем по подбородку Янсен, и по лицу девочки расползлась счастливая улыбка.

— А трусов я недолюбливаю, — бросила гостья полный ненависти взгляд на пятящуюся Женю.

В правой руке женщины возник красный шар, и она кинула его в голову девочке. Женя было вскрикнула, но заклинание, соприкоснувшись с ее лбом, фейерверком разлетелось в стороны, а его жертва послушно встала, подошла к колдунье и упала ей в ноги:

— Отныне я ваша покорная слуга!

— Прекрасно! — вампирша посмотрела на обеих девочек. — Сегодня я пришла не за женской силой. Приведите мне Ивана Дуракова!

— Будет исполнено, госпожа лангсуяр,[8] — поклонились девочки, изрекая незнакомые обеим слова, и направились к двери.

Тут-то их с лаг-вампиром и ждал сюрприз. Я! Жаль, что Ивана успел похитить водяной дух. Хотя теперь ясно: Дураков понадобился кому-то другому. Зачем — это я еще выясню, вот только вампира с красивым названием отдам нетеру.

— Для чего вам нужен этот сильный парень? — искоса глядя на Пиковую Даму, поинтересовался я, держа за спиной наготове клинок.

Я стоял в шаге от лангсуяр, коей стала, скорее всего, моя родная сестра, умершая в восьмилетнем возрасте. Черная колдунья внимательно осмотрела меня с ног до головы. В свете брошенного девочками фонаря невозможно было разглядеть не то, что отсутствия силикона под свитером, но и спутанных лохм парика. Заспанная вожатая и точка.

— Молодая кровь сама идет мне в руки, — сквозь зубы прошипела лангсуяр, — глупая женщина. Но сначала мне нужен Иван-дурак.

— Извините, почтенная, — глядя в бездонную тьму ее глаз, я старался говорить уверенно, тоном, не вызывающим возражений, — но я не отдам вам своего друга, пока вы не скажете, с какой целью он вам нужен.

— Болтушка! — ее холодная рука коснулась моей щеки.

Если мой расчет не верен, и эта лангсуяр — не моя родственница, я пропал, она выпьет мою кровь и припрячет бездыханное тело рядом с остальными несчастными жертвами, а потом отправится на поиски Ивана. Я несказанно радовался, что вампирше придется встретиться с водяным, возможно, еще с кем-то. Но самому умирать вовсе не хотелось. Закрыв глаза, я решил рисковать:

— Вы охотница! Вам нужна кровь! Женская. Но зачем Иван Дураков-то понадобился? Он-то не женщина.

— Это приказ! — открылась она.

Краем глаза я заметил, как Милли и Женя подкрались с разных сторон, готовые схватить и оттеснить меня к стенке. Но приказ лангсуяр не распространялся на меня, поэтому в сохранности собственной жизни я мог пока не сомневаться.

Пока — это настолько временно. Девочки, обойдя меня, отправились вверх по лестнице. Конечно, интересно, откуда они собираются притащить вампирше ее заказ. Но у меня на это нет времени. Лангсуяр сорвала кокошник, и густые черные волосы упали ей на плечи. Женщина сверкнула красными глазами и кинулась на меня, пытаясь захватить в объятья, но я ловко увернулся.

— Убегать бесполезно! — прошипела она и силой взгляда подняла не успевших далеко скрыться Милли и Женю под потолок.

Девочки не кричали, женщина их усыпила, и они, словно полумертвые мухи в паутине, висели в невидимых путах злой колдуньи.

Оставалось только нападать. Схватив валявшуюся под ногами кастрюлю, я швырнул ее в зеркало, через которое девочки связывались с другим миром. Это в Кемете отражающие поверхности делали из меди, а в этом мире они были настолько хрупки, что бились на мелкие кусочки при ударе по ним. Однако для того, чтобы вернуть лангсуяр в мир, откуда она явилась, расколотого 'артефакта' оказалось мало.

— Ты уничтожила и мою дверь в Лесоморье! — взвыла женщина, откидывая волосы за спину, чтобы я увидел зияющую справа на шее черную дырку. — Теперь я не вернусь к своему Кощеюшке!

— Прекрасно! — ухмыльнулся я, вот и проболталась, красавица.

Значит, Иван Дураков, скорее всего, и понадобился Кощею, русскому фольклорному персонажу, для каких-то личных дел. Ясно, почему его предусмотрительно похитили другие. Судя по всему, Кощей этот — дальняя родня нашему Сету, ясно, зачем остальным хочется нарушить его планы. Наверняка водяной втолкует Дуракову, что от того требуется, да отпустит домой. Всяко легче. Но с этой красавицей и Кощеем (да, кстати, а что, если начальник лагеря и есть тот самый Кощей, работающий тут под прикрытием? Надо проверить!) предстояло разбираться мне.

— Все равно, я выпью твою кровь! — пожала плечами лангсуяр и схватила меня за шею. Ох, и тяжело же дышать! Мы смотрели друг другу в глаза. Черные зрачки вампирши расширились и налились алым, а после красная молния ударила мне в лицо. Магия, очень похожая на ту, которой пользовалась при жизни Меритатон. Вот бы сюда Ванькину невесту, начали б девицы меряться силой.

Но на меня колдовство лангсуяр действовало очень слабо, спасибо защитам, которые я сумел выстроить. Магия хорошо цепляется за человека, к ней не приспособленного. А я пусть и не очень сильный, но волшебник. Я фыркнул, тряся головой, и с усмешкой уставился на держащую меня ведьму.

— Откуда ты взялась? — в вопросе больше удивления, чем любопытства.

— Почему на тебя не действует мое колдовство?

— А ты как думаешь, сестричка? — процедил я сквозь зубы, открывая все свои карты.

Невидимая рука ослабила хватку на шее, и лангсуяр отшатнулась к стене, где висели часы-ходики.

— Строптивая сучка!

Если бы она знала, что я берегу ее здоровье, не давая напиться мужской крови, она бы меня благодарила, а не использовала в мой адрес слова из лексикона одного гномика. Но теперь был мой ход, и я не желал проигрывать:

— А вот почему… — хитро глянув на лангсуяр, я схватил ее за плечи, — …почему на тебя действует вот это!

Из моих ладоней изошел желтый свет Цепей Справедливости.

Вампирша оттолкнула меня, как только смогла, потому что мое заклинание сковывало ее движения. Она проиграла, поняла, что до Ивана Дуракова ей не добраться, я ей не по зубам, так что теперь еще придется оставить свидетелей. Лангсуяр взяла на руки Милли, а Женя, с которой женщина сняла заклинание, мягко опустилась перед разбитым зеркалом. Прижимая Янсен к груди, вампирша менялась в лице, словно девочка оказалась для нее нежданной радостью.

Выставив перед собой клинок, я бросился на нечисть. Надо спасать девочку. Если начнут пропадать дети, меня явно никто по голове не погладит. Я прекрасно знал, как поступит сейчас вампирша: выставит перед собой девочку, отходящую от заклинания. Открыв глаза, Милли увидела меня с оружием наголо и истошно завизжала, подумав, будто я собираюсь резать ее на шашлыки.

Но девочка не знала, что в детстве меня учили военному делу, я левой рукой оттолкнул ее, а правой вонзил кинжал под ребра вампирше, что та не успела и понять происходящего.

— Неужели ты не узнала меня, сестренка? — ехидно спросил я, сев на бедра свалившейся нечисти, но на ее лице читалось полнейшее непонимание ситуации.

Видимо, умершая ребенком сестра успела забыть меня. Да и за пятнадцать лет я сильно изменился. Не говоря о парике и прочей конспирации.

— Я тебе не сестра, идиотка! — грубила лангсуяр.

Она нечисть, покусившаяся на девушек, и мне приказано ее уничтожить, если она откажется сдаваться. Я размахнулся и снова всадил ей в грудь клинок.

— Серебро, — протянула она, — это только против венгерских вампиров действует, а я малазийская.

Милли, дрожа словно лист, стояла в дверях. Разумом-то она понимала, что надо бежать сломя голову. Но страх взял свое, сковав ее движения.

— Серебро отнимает мои силы, — шепнула лангсуяр, — но Кощеюшка научил меня кое-чему интересному.

И она, хлопнув в ладоши, превратилась в огромного черного лебедя и, отбросив меня в сторону, стремглав кинулась к выходу из подземелья.

Из двух ран на груди, которые могли стать смертельными для человека, капала черная кровь. Или это в темноте она казалась таковой. Лебедь взмыла под потолок и, спикировав, ухватилась лапками за шиворот ночнушки Милли.

— Я ее давно искала! — каркающим голосом вымолвила птица и мигом вылетела из подвала и направилась прочь из корпуса.

Женя бежала следом, дико крича. Не отставал и я, правда, спотыкался чуть ли не на ровном месте. За пятнадцать лет загробной жизни безутешная душа многому научилась, и не мне с ней тягаться.

Взволнованная Маш-шу, конечно же, тоже выскочила на шум и увидела, как я, размахивая серебряным окровавленным кинжалом гонюсь за черным лебедем.

— Неб, только будь осторожнее, — шепнула она в напутствие, когда я пробегал мимо.

Выскочив на улицу, я сразу же швырнул кинжал в голову птице-вампиру, не успевшей еще набрать высоту. Как мне удалось так точно рассчитать траекторию полета, что оружие попало прямо в глаз лебедю и вышло в другом глазу, не понимаю. То ли магия помогла, то ли что-то еще.

Ослепленная птица свалилась не землю, а ловкая Милли вовремя выпрыгнула из ее лап и удачно приземлилась.

— И как это понимать? Что ей от тебя нужно? — ткнул я в умирающую птицу.

— Н…не… знаю… — заикалась девочка, пятясь как можно дальше от уничтоженного чудовища.

— Значит, так… — решительно заявил я.

Но не успел я и мысли высказать, как ослепленная лебедь свернула крылья и на ощупь ухватилась за Милли.

Она с трудом хлопнула ими и поднялась в воздух метра на два, волоча с собой визжащую девочку.

— Ничего, — шипела черная птица, — я добьюсь своего!

Кажется, я проиграл. Мне не удалось ликвидировать противника, потому что убить мертвого невозможно. Его получится только развоплотить. Или отвезти к нетеру в далекую древность, откуда к ее Кощею пути не сыскать.

У меня не осталось оружия. Кинжал торчал в голове у птицы. А та даже со смертельными ранами находила в себе силы двигаться.

Единственное, что я смог предпринять — догнать искалеченную вампиршу и дернуть Милли к земле. Девочка заорала, потому что птица не собиралась отпускать ее, считая своей добычей. Цепкие когти впились в плечи Янсен. И если бы я чуть сильнее потянул Милли на себя, я б ее изувечил. Однако я и не ожидал, что маневр удастся. Обессилевшая птица не смогла противиться силе, тянущей девочку к земле, и свалилась.

— Ты не уйдешь, — шипел я женским голосом.

— Бессмертие, не лишай меня бессмертия, — каркала птица.

— Не получится, — уверил я ее, пытаясь разжать когти, чтоб спасти Милли.

Из корпуса выскочила Маш-шу и помчалась к нам. Нет! Я не хочу, чтобы ей досталось от вампирши! Но тут начало твориться нечто не совместимое с реальностью. Перья птицы загорелись алым, и она еще крепче обняла Милли.

— Моя добыча, не отдам!

'Она же съест ее жизнь! — проскочило у меня в голове. Но сияние начало охватывать и мое тело. А вот это уже плохо! Сейчас она утащит меня в свое логово, и там я вряд ли смогу противостоять лангсуяр. Надо рисковать и читать молитву богам, вдруг да удастся открыть дверь между настоящим и прошлым и отвести коварную женщину на суд богов.

Мир закружился перед глазами, Янсен кинулась мне на шею, прося остановить эту невообразимую карусель. Убитая птица валялась у наших ног. Вдруг она выгнулась дугой. Ее черные как смоль перья разлетелись в разные стороны, и она вернулась в человеческий облик. На израненное тело лангсуяр без содрогания в сердце невозможно было смотреть. Я закрыл ладонью глаза Милагрес, чтобы та не разглядела этого ужаса.

И последнее, что увидели мы с девочкой в этом мире — была ошарашенная Маш-шу. Янсен отчаянно завизжала, но мои сильные руки прижимали ее к груди, и она понимала, что все страхи позади, но убежать никуда не получится.

Когда я открыл глаза, то обнаружил себя сидящим посередине пустой душной комнаты. Он, судя по голым каменным стенам и отсутствию оконных рам, был заброшен строителями и не подлежал завершению. Напротив стояла невысокая кеметская кровать, застеленная пыльной тряпицей, а на возвышении для головы восседал крупный черный скорпион. Рядом со мной лежала, прерывисто дыша, израненная лангсуяр.

У кровати на деревянном ящике сидела Милли, уставившись на меня словно на бога смерти. В комнате стоял неприятный запах, который из-за духоты казался просто отвратительным. И я, кажется, начинал понимать, что это за жилище-то такое.

Над лагерем стояла ночь, а тут — день. И тут — это мой тайный дом в Уасете, заброшенный и всеми забытый. Хорошо, когда есть, куда возвращаться.

— Слушай, — ехидничая, поинтересовалась Милли, когда я поднялся на ноги и отряхнул пыль со свитера и юбки, — ты почему девчонкой прикидываешься?

В чем дело?! Я нахмурился и левой рукой хотел было поправить на затылке парик… который куда-то пропал. Оглядевшись, я понял, что вся конспирация потерялась еще в лагере, когда я дрался с лангсуяр. Ничего не оставалось, кроме как снять с шеи колье и, виновато глядя на свидетельницу моего позора, выпалить безапелляционную отговорку:

— Надо!

А чтобы девочка не интересовалась без устали моей личностью, не мешает вплотную заняться ликвидацией опасного вампира.

— Это чтобы ее поймать! — я пихнул под бок все еще не приходящую в себя слепую лангсуяр.

— Вау, круто! — что и требовалось доказать, девочке пришлось по душе мое секретное спецзадание по отлову нечисти.

— Круто будет, когда мы ее похороним, чтобы она не смогла вернуться в наш мир! А еще круче — если мы найдем, куда она прячет своих жертв! И теперь нам придется действовать сообща, Милагрес Янсен.

Воодушевленная предстоящими приключениями девочка с радостью кивнула. Нелегко придется с ней. Но богам было угодно, чтобы мы прошли этот путь вместе. Зачем — это я разберусь только в Москве.

— Кстати, Юля, а как тебя звать на самом деле?

Трудный вопрос. Если я скажу ей то имя, под которым известен в исторических хрониках, она с ума сойдет от счастья и вместо похорон вампира и поисков жертв, мне придется рассказывать обо всех девятнадцати годах жизни с необходимыми подробностями. Вряд ли удастся избежать и ритуала написания имени на картинках с моим портретом. Не понимаю сути этого действа. Имя уасетского мальчишки вызовет немало подозрений у девочки. Устарело оно в ее время. Придумывать что-то третье мне не хотелось. Поэтому, улыбнувшись, я посмотрел в глаза спутнице и представился:

— Агент Неб.